Орловщина, родина Тургенева и Бунина,— это просторы, лесостепи, спокойные речки с пескарями, огромные овраги, на склонах которых летом так сладко пахнет клубникой. Чистые родники с ледяной водой выбиваются там из-под земли.
Помню, усталые братья, приходя с поля, с ходу брали ружья и шли на охоту. Приносили то зайца, то серую куропатку. Я заслушивалась их рассказами, расспрашивала. Видя мою заинтересованность, они стали брать меня с собой как бы в шутку, не думая о том. чем все это кончится.
В 15 лет, оторванная от семьи и сказочного мира детства, я очутилась в Москве, где поступила в фабрично-заводское училище. Началась моя самостоятельная жизнь. В прошлое ушли . четвероногие друзья-собаки, с которыми я обследовала все окрестности вокруг дома: знала, где какая птица свила гнездо, где растет самая вкусная земляника. Остались книги — это тоже мои друзья и учителя, которые многое мне дали и помогали в жизни всегда. Самой заветной целью было учиться. ФЗУ давало специальность, среднее образование и рабочий стаж, поэтому в нем занимались и дети высокопоставленных лиц. Всякую перемену в жизни я воспринимала настороженно, с опаской. После сельского приволья непривычно было стоять у станка, но человек ко всему привыкает. На первом году учебы преподаватель биологии предложил нам записаться в кружок при Московском зоопарке. Из тысячи фабзайцев одна я стала членом этого кружка, которым руководил профессор Петр Александрович Мантейфель. Весь его облик, доброжелательность вызывали любовь и уважение. Недаром за глаза кюбзовцы звали его дядей Петей. Я попала в особую атмосферу: дружба и увлеченность царили в коллективе. В основном тут были подростки. В те годы проводилась работа по разведению соболя в неволе. Петру Александровичу, не жалея времени и сил, помогали юные кружковцы. На моей полке стоит книжка «Соболь». Автор ее, П. А. Мантейфель, упомянул в ней всех, кто с ним работал.
После Кюбза, который был для меня отдушиной, я опять почувствовала надежду соприкоснуться с живой природой, стать студенткой. Никогда не забуду, как прочитала в «Комсомольской правде», что открыт прием в Балашихинский институт, где есть охотоведческий факультет. Никогда раньше не слышала о таком. Как я обрадовалась этому объявлению! Отогнав прочь все страхи и сомнения, решила стать охотоведом.
И вот я студентка Всесоюзного зоотехнического института пушно-сырьевого хозяйства. С радостью узнала, что руководитель кафедры биологии, систематики и техники охотпромысла — Петр Александрович Мантейфель и что некоторые кюбзовцы — его студенты.
На первом курсе как-то незаметно возникла дружба с Мишей Волковым, студентом и лаборантом кафедры биотехнии и охотпромысла. Энергичный, общительный, он был любим товарищами, их постоянно тянуло к нему. В каникулы Миша участвовал в экспедиции по Южному Уралу под руководством профессора Северцева. Совместные прогулки по лесу, на тягу, общая любовь к природе раскрыли наши души друг другу. Весной 1937 года Миша, непоседа и искатель приключений, заключил с Наркомземом Крайнего Севера договор на изучение оленегонного собаководства на полуострове Ямал и острове Белом: требовалось закупить некоторое количество этих собак и перевезти на Чукотку. Оформив академический отпуск, взяв учебники и конспекты, он простился с нами.
Стипендии не хватало, и в каникулы я работала то в Лосинке, в лаборатории. то на детской площадке, то занималась охоттаксацией. В туляремийную экспедицию устроилась зоологом. Добывать всякую живность для медицинских научных работников мне было особенно по душе, видела я в этом что-то близкое к охоте. На заработанные деньги купила ружье и фотоаппарат. Начальник экспедиции вначале не хотел брать меня на работу, а потом стал даже уговаривать остаться. По согласованию с деканом я проработала еще месяц.
Шел 1939 год. В последние каникулы студенты нашего курса, после небольшой подготовки, работали на только что открывшейся Сельскохозяйственной выставке экскурсоводами в павильоне «Охота и звероводство». Наш павильон был великолепен — со стендами, пушниной, чучелами зверей и птиц. Работали охотно. Миша уже трудился на Ямале и острове Белом, закупил оленегонных лаек и привез в Петропавловск-Камчатский. В августе приехал в отпуск в Москву как участник Выставки. Теплая встреча в родном павильоне, просим Волкова поделиться впечатлениями о Севере, рассказать о своей работе. Среди нас находился писатель Пришвин, который принял живое участие в беседе.
После работы мы с Мишей бродили вечерами по уютным аллеям выставки, в сказочном царстве павильонов-дворцов, среди массы цветов. А в сентябре в институте сыграли студенческую свадьбу. Миша не терял времени даром: совместно с И. И. Вахрушевым подготовил рукопись книги «Охотничьи лайки», в то время он уже был известным экспертом по охотничьим собакам.
В ноябре я уехала на производственную охотоведческую практику в Архангельскую область, на Унский полуостров в Белом море. Это был экзамен на становление охотоведом. Настрой у меня был жесткий, щадить себя не собиралась. Отчет сделала деловой и заслужила высшую оценку.
Позади госэкзамены. Получаю направление в Камчатскую область, и мы с мужем мчимся в поезде Москва — Владивосток. Кто теперь поверит, что до места назначения мы добирались полгода? Бесконечные мытарства с транспортом, и наконец мы в Петропавловске-Камчатском. Здесь мы узнаем, что собак питомника и инструктора по их дрессировке увез директор Пенжинского совхоза в Корякский национальный округ. Ничего не оставалось делать, как отправляться туда. Долго ждали случая выбраться на пароходе. Узнали, что тральщик, рыболовецкое судно, направляется вдоль восточного побережья в Тиличики — север полуострова Камчатка. Волков решил плыть на нем, а там через перешеек — в Пенжино. В ту же ночь у мыса Шипунского нас настиг жесточайший шторм. Тихий океан умеет быть грозным. Пароход потерял управление, получил вмятину и вынужден был вернуться в Петропавловск на ремонт. Ждали две недели. Нам предложили работать здесь, но мы отказались: нам не город был нужен, а неизведанные дали. Если бы мы только знали, что ожидает нас впереди!..
Последний маршрут. Около тысячи километров на собачьих упряжках до села Слаутное по безлюдному снежному пространству. Рыхлый, глубокий снег, пятидесятиградусный мороз, ночевки в снегу, обмороженные ноги — и все это в течение двадцати дней. Новый 1941 год мы встречали в единственной на нашем пути юрте кочующего с оленями коряка.
В Слаутном нас поместили в новом доме: в углах просвечивало небо, а в пургу сыпал снег; железная печка давала мало тепла. Но мы были молоды и стойки к неудобствам. Зато природа здесь была изумительна. В нескольких шагах от ступенек протекала река Слаутная. Вокруг дома — заросли, на которые часто садились стайки белых куропаток. Добыть на обед дичь не составляло труда. Грандиозен был весенний пролет водоплавающих. Парад открывали лебеди; словно серебряные видения. проплывали они над нашей крышей. За ними вереницы гусей, потом утки… И было их так много!.. Летели и днем и ночью, с гоготом, кряканьем, свистом. Кулики всех видов, дикие утки хлопотали на озерцах. Месторасположение Госплемрассадника оленегонных лаек, плохое сообщение с хозяйствами области заставили Волкова как директора Госплемрассадника принять решение перебазироваться в райцентр на Культбазу. В середине июня, в самый разлив реки Пенжино мы тронулись в путь Инструктор Ноля Вануйтои, его жена с сыном и служебные собаки поместились на двух спаренных лодках. К бортам для устойчивости прикрепили бревна. Мы плыли на лодке с тремя ламутскими лайками, которых муж успел вывезти из глухого села Аянки. Держимся фарватера, иначе лодку может затянуть в глухую протоку, откуда не выберешься. Белые ночи. Днем жарко. Предпочитаем отдыхать, пристав к берегу, а по ночной прохладе плыть.
Районному руководству пришлось предоставить питомнику помещения и создать соответствующие условия. Должности охотоведа не оказалось, и я согласилась работать инструктором по племенному делу. Волков часто с инструктором по дрессировке собак уезжал в стада разных хозяйств, где были северные олени. Периодически передавались щенки от оленегонных лаек с соответствующей инструкцией по уходу и обучению. В свободное время я брала ружье и уходила подальше от поселка. Зимой на лыжах. У нас было официальное разрешение на право заниматься научной охотой, что обязывало коллекции отсылать в Зоомузей Московского университета.
Началась война. Стали сокращать штаты. Госплемрассадник передали в распоряжение Районного зоотехнического отдела, а нас направили в Петропавловск. Два с половиной месяца на снабженце «Анатолий Серов» шли мы по Охотскому морю до Владивостока, а потом до Петропавловска. Здесь муж стал работать областным охотоведом, а я заведующей филиалом Дальневосточной зональной станции. Вскоре мужа призвали в армию. Пароход увез его в Бикин, а я стала вместо него охотоведом. Теперь у меня была настоящая охотоведческая работа: частенько приходилось ездить на собачьих упряжках по селам, общаться с охотниками, агитировать их. чтобы сдавали больше пушнины и мяса диких животных — помогали фронту. Миша написал, что его как кинолога переводят в Москву в распоряжение начальника военного собачьего питомника, где собак обучают минно-розыскной и другим фронтовым службам.
Родившийся сын не мешал работе, открылся большой потенциал энергии. В начале лета 1944г. я получила из Москвы вызов — прибыть в качестве сопровождающей племенного производителя, ламутской лайки Дюмнара. Сборы были недолгими, а добиралась до Москвы целый месяц. Не буду рассказывать о приключениях в дороге, это заняло бы много времени. В Москве меня приютили Вахрушевы, пока я оформлялась на работу старшим охотоведом в Ивановскую область.
Наступил День Победы. После демобилизации мужу предложили должность директора Кроноцкого госзаповедника. Я была безмерно счастлива: так хотелось быть подальше от городской суматошной жизни. Усадьба заповедника — несколько деревянных домов на берегу Тихого океана. Жители встретили нас настороженно, ведь многие из них под разным предлогом укрылись здесь от войны. Мы не могли купить для ребенка ни стакана молока, ни яичка. Пришлось приобрести телочку. кур. Я работала сначала лаборантом, потом заведующей научной частью заповедника. Работала вдохновенно, постоянно находилась на природе, вела наблюдения и дневник о явлениях в окружающем мире. А когда пронесся слух, что заповедник хотят закрыть, стала интенсивно собирать коллекции птиц и зверей. Недоумение и обида поселились в наших сердцах, ведь до утверждения госзаповедника само население сделало его заказником, резерватом для размножения промысловых зверей. Не один объемистый тюк отправили мы в Московский зоомузей. Если ликвидируют заповедник, мало что останется от фауны, исчезнет и популяция соболей, которые до сего времени свободно бегали по поселку, залезали даже в кладовки. Лисицы-огневки во время гона шныряли вокруг поселка.
Всего не опишешь. После шестилетнего пребывания в заповеднике с семилетним сыном и двумя ламутскими лайчатами я отправилась в Москву. Муж задерживался для сдачи дел. На пароходе шефство над нашими щенками взяли юнга и буфетчица, а когда я выходила из вагона поезда с ними погулять, собиралась толпа — уж больно хороши они были.
В Москве со щенками я гуляла на Гоголевском бульваре. Однажды пожилой полковник спросил, чьи это собаки. Я ответила. Он попросил, чтобы, когда Миша приедет, зашел к нему, и дал адрес. Оказывается, полковник уходил на пенсию и своим заместителем хотел сделать Волкова. Муж приехал, они свиделись, переговорили — и вот мы в Ильинском, одном из лучших дачных поселков. Миша — начальник школы и питомника служебных собак ДОСААФ. Сын учится, растет маленькая дочь. Перерывы в работе огорчают, но приходится мириться с условиями. Живем в половине деревянного дома, есть участок, надворные постройки. Хлопот по хозяйству много. Часто всей семьей уходим в лес, расположенный рядом. Собираем ягоды и грибы, весной вдвоем стоим на тяге. Муж был членом коммунистической партии и его постоянно бросали на трудные участки работы: то в Большеземельскую тундру организовывать колхоз, то на Северный Урал создавать первый госпромхоз.
Большое удовлетворение получала я от работы в районном обществе охотников Подмосковья. Мы приобретали каменную соль для солонцов, выпускали привезенных из Архангельской области зайцев-беляков. глухарей и тетеревов, организовали кружок юных охотников. Я начала работать корреспондентом в районной газете. Много моих заметок о природе было напечатано на ее страницах. Я находилась в гуще всех событий районного общества охотников. Члены общества летом запасали веники лиственных пород, рябину, желуди для зимней подкормки промысловых зверей, проводили облавы на лосей.
Волкову предложили организовать госпромхоз на Урале, обещали хорошую зарплату, и он согласился. Но все оказалось не так. Тяжелейшие условия работы, мизерная зарплата сломили здоровье мужа, и вскоре он получил вторую группу инвалидности без права работать. Мне надо было срочно искать работу, и я стала заведующей библиотекой. Шесть лет посвятила нелюбимому делу, и вот я пенсионерка. Впереди маячила тусклая перспектива. Большое несчастье постигло нас: парализовало мужа. В одночасье были оставлены все побочные дела, только забота о больном. Шесть лет страданий — и его не стало. На письменном столике в рамке стоит его портрет: серьезный спокойный взгляд честно прожившего человека. Остались награды военного периода и юбилейные. Оставлен след в детях: сын — зоотехник по пушному звероводству и дочь — биохимик, четверо внуков. Много видено, много пережито. Наши родственные души нашли друг друга: общая любовь к природе, общие охотоведческие интересы.
Охотоведение дало мне возможность общаться с природой; я никогда не пожалела, что я охотовед. С 1935 г. состояла членом общества охотников, второй год не плачу взносов, финансовое положение позволяет подписаться только на журнал «Охота и охотничье хозяйство» и районную газету.
Живу одна. Ко мне часто приезжают дети и внуки, у нас хорошая охотничья библиотека. Читаю, пишу мемуары, благо есть о чем. пусть читают внуки. Осталось быть в этом мире совсем немного, пора подводить итоги.
Волкова В.
«Охота и охотничье хозяйство», №10 – 1996г.