Арсений.

Однополчане пригласили меня с то­варищем на медвежью охоту в Архангель­скую область. Недолгие сборы, и через не­сколько дней мы на месте. В пути особен­но запомнился город Каргополь, в кото­ром, как мне показалось, церквей больше, чем домов. Позднее старожилы рассказы­вали, что эти храмы были поставлены купе­чеством, бежавшим из Москвы от Наполе­она в 1812 году.
Но нам не повезло. Весь август, вплоть до нашего отъезда, был дождливым. Пря­мо скажем, охоты, о какой мечтали, не получилось. Правда, случались погожие день-два. Использовали их на уток и весьма удачно. Изредка по опушкам добывали боровую дичь.
Как-то в один из пасмурных дней Нико­лай, так звали сослуживца, пришел к нам вечером с незнакомым мужчиной лет 45, рослым, крепкого телосложения, с пышной русой шевелюрой и ясными-ясными, а главное голубыми, добрыми глазами.
— Арсений, — представился он, подавая руку.
Тут я вспомнил, что о нем не раз гово­рил Николай, как о самом лучшем в округе охотнике-медвежатнике. Обещал не толь­ко познакомить, но и попросить, чтобы взял на медведя.
За чашкой чая Арсений посетовал, что из-за дождей охота бесполезна. Чтобы мы не очень огорчалась, смягчил отказ ин­тересными рассказами из своего богатей­шего опыта. Я их хорошо запомнил. Вот первый.
Родители мои — коренные жители этих мест. Все мужчины в роду были охотниками. С детства нам прививали привержен­ность к охоте, как к одной из основ суще­ствования. Но у меня жизнь сложилась так, что заниматься ею просто было неког­да. Учеба в райцентре, служба в армии, ра­бота в городе, а потом война от звонка до звонка. В родную деревню вернулся в конце сороковых годов. Накануне умер отец, а братья погибли на фронте. При­шлось браться за хозяйство.
Тот год был очень холодным. Зима затя­нулась. Дров не хватало. Вот и пришлось дополнительно заготавливать топливо. Родственники предупредили, что за последние годы много развелось медведей и волков, посоветовали на всякий случай взять ружье. Да и тайга — все-таки тайга. С трудом отыскал оставшуюся от отца одно­стволку и два патрона к ней. Прихватил пи­лу, топор и отправился в путь. Со мной увязалась лайка по кличке Матрос. Почему ее так назвали, точно не помню. Соседи говорили, что она, будучи еще совсем глу­пым щенком, свалилась в воду и самостоя­тельно выбралась на берег.
Хорошо бегут лыжи по насту. Воздух чи­стый, дышится легко. Только углубились в лес, собака подала голос. Подошел. Смот­рю на вершину высокой ели, а с нее на меня — белка. Был конец марта, охота закры­та, да и дробовой патрон один, второй снаряжен стальным шариком из шарико­подшипника. Еле-еле отозвал кобеля. По­том пес поднял и облаял парочку рябчи­ков. Стал приближаться, они снялись и улетели.
Идем дальше. Матрос бежит впереди. Иногда остановится, посмотрит на меня, покрутит головой и дальше. Отыскивая вблизи дороги сухостой, не заметил куда делся пес. Прошагав несколько сот мет­ров, услышал заливистый злобный лай. Остановился. Позвал собаку, никакой реак­ции. Покурил, а она продолжает лаять на одном месте, и уж больно рьяно. При­шлось идти. Подошел тихо метров на семьдесят. Не белку нашел кобель. Вверх не смотрит, а бегает вокруг огромной ели, ее нижние лапы вмерзли в снег. Получился шалаш вокруг ствола. Кто-то прячется под деревом, не выходит. Заметив меня, пес еще злее стал кидаться под лапник, но каждый раз отскакивал. Неужели берлога медведя? Однако по рассказам опытных охотников знал, что медведи в таких мес­тах берлоги не устраивают. Что делать? У ружья один ствол, в патроннике которого единственный «пулевой» патрон. Я не труслив, на фронте в различных перепле­тах приходилось бывать, имею медаль «За отвагу», а почему-то стало жутко.
А охотничий азарт берет свое. Видно, дала себя знать кровь предков. Подкрался еще метров на двадцать. Встал за дере­вом, ружье в готовности. Минуты через 3-4 вижу, как из-под ели вылезает медведица. Бросившись на собаку, медведица отогнала ее от дерева и не спеша стала удалять­ся. За ней неуклюже, шариками покати­лись три крохотных пушистых создания. Они были, как и мать, темно-бурые.
Лайка кинулась следом, наседая на мед­ведицу. Через некоторое время голос собаки стал приближаться. Что за чертовщи­на? Не зайца же собака погнала? Не медведица ли гонится за собакой? Тогда голос был бы другой — панический или лайка во­обще молча бы удирала. Не прошло и пол­минуты, как увидел медвежью семью, воз­вращающуюся своим следом. Медведица и малыши укрылись в логове.
Еще больше разгорелся азарт. Подошел к ели метров на 15-20. Может, удачно выцелю, пронеслось в голове, если она пока­жется, и в то же время чувствовал страх. А уходить от такой добычи не хочется. Я тогда еще не знал, что медведь по-настояще­му агрессивен во время гона и всегда опасна медведица с медвежатами.
Видимо, она меня учуяла: рявкнула не­сколько раз в укрытии. Вдруг с нижних ветвей ели посыпался снег, выскочившая медведица ринулась на меня. Матрос хва­тает ее «за штаны», чтобы отвлечь. Сделав два-три огромных прыжка, зверюга оказа­лась рядом. На последнем прыжке снеж­ный наст не выдержал и она провалилась передними лапами, на какое-то мгновение головой уткнулась в снег. Ее огромный лоб оказался у моих ног. Все решила секунда. В упор выстрелил и весьма удачно. Шарик попал в голову. Она по инерции проползла на брюхе с метр и замерла. Во лбу увидел огромную дыру, из которой хлынула кровь. Матрос навалился на зверя…
Я стоял с дрожащими руками, долго не мог прийти в себя. Потом, поняв, что мед­ведица мертва, стал, как говорится, «отхо­дить». Победа заполнила сердце радо­стью. Привязав собаку, чтобы она не ме­шала, пошел посмотреть малышей.
Их оказалось четыре. Один, очевидно, был слабым, не пошел за матерью. Вот за ним-то она и вернулась.
Перетащил медвежат к медведице. Они, глупые, как котята мурлыкали. Мне стало не по себе, очень жаль их. Но что делать? Дело сделано, возврата нет. Побежал в деревню за лошадью.
Возвратившись, увидел, что малыши, ут­кнувшись носами в материнский живот, спят. Положив их в прихваченную корзи­ну, перенес в сани. Тяжелее оказалось с медведицей. Еле-еле затащил волоком. Больше часа нагружал добычу. В ней ока­залось около 12 пудов.
Только въехал в деревню, как меня ок­ружила вездесущая ребятня, которая быстро оповестила сельчан о моем фарте. Подъезжал к дому уже в сопровождении целой толпы.
Медвежат сдал в зоопарк, шкуру — в Союззаготпушнину. Меня наградили тульским двуствольным ружьем и выдали пре­мию тысячу рублей. А колхоз отпустил бес­платно поросенка. Кроме того, правление колхоза постановило назначить меня не­штатным охотником с начислением трудо­дней за каждого уничтоженного волка и добытого на территории колхоза медведя.
Потом я обследовал место, где добыл медвежью семью. Недалеко обнаружил берлогу, залитую водой. Стало ясно, поче­му медведица покинула ее, оказалась под елью.

* * *

Через несколько дней Арсений снова заглянул к нам и предложил, если не бу­дет дождя, сходить завтра в лес. «На дру­гой день было пасмурно. И все же едва- едва рассвело, как мы уже были у реки. Когда сели в лодку, чтобы переправиться на другой берег, я позвал собак.
– Этого делать не следует, — сказал Арсе­ний.
– Почему? Мы на охотах в Подмосковье всегда собак перевозим в лодках, дабы со­хранить им силы и чтобы они не простыли.
– Вот это-то и плохо. Хорошая зверовая лайка должна воспитываться в суровых ус­ловиях, с которыми ей придется встречать­ся на промысле, особенно при преследо­вании зверя.
Переплыв, собаки сразу же углубились в лес. И не успели мы привязать лодку, как одна, а следом и другая, подали голоса. Оказалось — по рябчикам. Из выводка взя­ли трех. Вскоре они подняли тетеревов. Мы не промахнулись. Потом в мелколесье добыли молодого глухаря.
В пути Арсений показывал места лесных переходов, медвежьи тропы.
– А вот здесь взял медведицу, о кото­рой в прошлый раз рассказывал.
Подойдя к высокой ели, уселись на колодину, закурили, с трудом развели костер из сырых дров.
Арсений Васильевич! Медведя только на овсах и на берлоге берете? — спросил товарищ.
– Караулим еще на тропах, — объяснил Арсений. — Бывает, петли ставим. Вот последний случай. Набрел я на медвежью тропу. Сделал лабаз, караулил несколько ночей, но безрезультатно. Решил поста­вить петлю. Ее применяли еще наши пре­дки. Взял стальной трос толщиной б мм. Петлю сделал диаметром около метра и поставил так, чтобы она была незаметна. Надежно привязал концы к деревьям тол­щиной не менее 20 сантиметров. Прове­рять не ходил. На заре подойду к лесу и слушаю. Когда’ медведь попадет в петлю, говорили старики, его рев далеко слышен.
Вот и в тот день, подойдя к опушке, ус­лышал рев. Зарядив ружье и взяв Матроса на поводок, направился к месту, где ста­вил петлю. Приближался осторожно. Не доходя метров сто, спустил собаку. Подви­нувшись еще метров на 20-30, увидел сто­явшего на задних лапах медведя, наседав­шего на него кобеля и сильно натянутый трос. Зверь ревел, как мог, отбивался ла­пами от собаки. Вокруг все изрыто, торчат корни деревьев. Когда обнаружил, что де­рево, к которому привязана петля, пере­грызено и лежит на земле, меня бросило в жар. При каждой встрече с косолапым волнуюсь. Но это длится несколько се­кунд. Стараюсь себя успокоить. Подхожу все ближе, ближе, выбираю удобный мо­мент для верного выстрела по убойному месту. Да так, чтобы не поразить Матроса. Медведь, учуяв меня, заметался. В один из удачных моментов бахнул под лопатку. Медведь, рявкнув, упал.
Подступив еще ближе, почти в упор вы­палил в голову. Это сделал и делаю всегда, ибо были случаи, когда поверженный зверь, казавшийся мертвым, вскакивал и нападал на охотника. Оставив собаку на привязи, пошел в деревню за сыном. Вдвоем сняли шкуру. Самец оказался крупным. Разрубленную тушу носили весь день.
– Арсений Васильевич! — теперь уже за­дал вопрос я. — Отчего шрам у Матроса?
– Вставайте, мужики, гасите костер! — сказал он поднимаясь. — А историю с кобе­лем расскажу по пути. — Он был старше нас лет на пятнадцать, а шагал легко, уверен­но, чувствовалась фронтовая и охотничья закалка.
В позапрошлом году белковал с Мат­росом и Цыганом, молодой лайкой, — когда вышли на тропу, начал рассказывать Арсе­ний, — снегу было мало, шел без лыж. Слы­шу, они кого-то облаивают. Тихонько под­ошел и вижу: на сосне, метрах в 12-15 от земли, сидит, оскалившись, шипит доволь­но крупная рысь. Ружье заряжено семер­кой. От меня до зверя около 20 метров. Перезаряжать некогда. Прицелившись в голову, бухнул. Рысь камнем свалилась с сука. Матрос набросился на нее, пытаясь ухватить за горло. Та орет и задними нога­ми наносит удары собаке по брюху. Ката­ются, грызутся. Образовался клубок. Цы­ган вместо помощи с испугу куда-то удрал. Снег вокруг схватки стал красным. Чья кровь, не пойму. Бегаю вокруг, хочу в упор врезать по рыси, но не могу. Боюсь убить кобеля. Знал, что этого делать нель­зя, но в азарте ударил рысь прикладом. Матрос вцепился в горло уже мертвой ры­си, а у самого правый бок красный, сорва­на шкура на ребрах, кишки волочатся. Ра­зорвав нательную рубашку, перевязал со­баку, как мог, вправил кишки, взвалил рысь на спину, а Матроса взял на руки и отправился домой. Не надеялся, что пёс выживет. АН, нет, поправился. Фельдшер колхоза, обработав кобелю раны, зашил их. И, как видите, на нем «зажило, как на собаке». Только вот на правом боку шерсть не растет. Да злобности прибави­лось. Такая вот история вышла.
– А что стало с Цыганом? Где он? — поин­тересовался товарищ.
– Когда пришел домой, он из будки вы­лез… Трусливых зверовых собак мы не де­ржим, — спокойно ответил он.
Вечерком за самоваром Арсений пове­дал, как наказал скотинника.
– Года три назад медведь среди бела дня завалил лошадь, но пожрать ему не дали. Прибежали люди, стали кричать, и он
убрался. Мы с сыном, чтобы не наследить, сели верхом на лошадей, объехали и ос­мотрели место гибели коня. Метрах в се­мидесяти стоял деревянный сарай. Часов в девятнадцать засели в него караулить убийцу. Примерно через час видим, как со стороны леса, не спеша, переваливаясь, вышел медведь.
Метрах в ста от жертвы сел на открытом месте. Более получаса, как чучело, миша сидел без движения, только изредка во­дил носом, принюхиваясь. Затем осторож­но, часто останавливаясь, начал подходить к трупу. Подойдя, обошел кругом и уселся. Мы не шелохнулись, держали его на при­целе. Ожидали, когда он подставит убой­ное место.
Посидев какое-то время, медленно под­ошел к трупу лошади, передними лапами ударил в живот, разорвал кожу когтями, вывернул внутренности и стал пожирать.
Как только подставил левый бок, одно­временно выстрелили. Медведь рявкнул, подпрыгнул и галопом стал уходить. Вдо­гонку вдарили еще. Заметив, где он вошел в лес, выбрались из укрытия, осмотрели след. На земле хорошо были видны сгуст­ки крови. Значит, зверь ранен и, должно быть, тяжело. Подошли осторожно к лесу, постояли, послушали, но в темноте пресле­довать не рискнули. Куда денется?
Утром, прихватив собак, были уже на ме­сте. Собаки сразу же взяли след. Через несколько минут услышали злобный лай. Поспешили к ним. Еще издалека увидели, как они рыча рвали мертвого медведя. При осмотре добычи обнаружили две ра­ны. Одна пуля в груди, другая — в животе с левой стороны. Я еще раз убедился, на­сколько медведь сильный, крепкий на ра­ну зверь. Имея два тяжелых ранения, а одно, можно сказать, смертельное, он с большой скоростью прошел более двух километров. За этого медведя нас колхоз премировал бараном.

* * *

Подошло к концу наше пребывание на архангелогородской земле. Погода не улучшалась. Мы уже уложили вещи. Сидя у окна, я увидел быстро идущего Арсения в охотничьих доспехах с собаками:
– Капитан, в ружье!
– Что случилось, Арсений Васильевич?
– На ферме пропала корова. Подозрение есть на медведя. Собирайтесь побыстрее.
Вскоре мы втроем с двумя -собаками под проливным дождем уже шагали к мес­ту происшествия.
– А где же Матрос? — спросил я Арсения.
– Видать, корову разыскал и питается. Это хорошо, придет и поведет нас к ней.
Зашли в дом, в котором была протопле­на русская печка. Развесили сушить мок­рую одежду. Заведующая фермой взвол­нованно рассказала:
Вчера, часов в двенадцать, подоили ко­ров и выпустили их на выгон. Не прошло и часа, как все стадо, подняв вверх хвосты, с ревом галопом влетело в коровник. Что-то произошло, подумали мы. Пересчитали бу­ренок, одной нет. Вероятно, медведь за­драл, в прошлом такие случаи бывали. Ба­рабаня палками в пустые ведра и тазы, обошли весь выгон, коровы не нашли, о чем и сообщили в правление колхоза.
Пока расспрашивали, пили чай, наша одежда подсохла. Вдруг слышим, кто-то скребется в дверь.
– Собака пришла, — спокойно объяснил Арсений.
Действительно, у порога стоял Матрос. Вся морда в крови, брюхо раздуто, как бочка.
– Ну-ка, иди сюда, — позвал хозяин. — Как же тебе не стыдно, негодник, нажрался чу­жого без спроса! Веди-ка нас к корове!
Пес под упреками Арсения съежился, опустил голову, зажмурил глаза, на хозяи­на не смотрит. Понял, что нашкодил. Одна­ко после последних слов поднял голову и завилял хвостом.
– Ну, вперед, стервец! — скомандовал Матросу Арсений, когда мы вышли из дома.
Кобель хорошо знал свое дело. Тяжело переваливаясь с боку на бок, отбежит мет­ров на пятьдесят, сядет и ждет. Мы по­дойдем, он дальше. Так и привел нас к убитой корове.
Осматривая выгон, постепенно восста­новили картину случившегося. Недалеко от изгороди в частом ельнике нашли мес­то, где медведь сидел, поджидая добычу. Отсюда он в несколько прыжков настиг жертву и «сел на нее». В страхе она про­ломила изгородь и понеслась галопом по ельнику. Медведь дважды пытался остановить ее бег, цепляясь лапами за деревья. На одном была сорвана кора и хорошо видны следы когтей. На другом сломана вершина. Метров через сто все же остано­вил и убил несчастное животное. Выбро­сил внутренности, чтобы, легче было тя­нуть. Волоком по траве и мху, как на са­нях, притащил добычу в чащобу и начал пи­ровать. Шкуру аккуратно, как ножом, от­делил от мышц и завернул на голову, а всю заднюю часть сожрал.
– Это работал крупный медведь. Больше половины коровы съел. Нажрался так, что теперь неделю будет спать, переваривая мясо. Сегодня, — подвел итоги осмотра Ар­сений, — уж точно не придет, но могут по­жаловать волки или его собратья.
Решили покараулить. На наиболее веро­ятных направлениях подхода зверей сде­лали два лабаза. Отвели собак на ферму и в девятнадцать часов сели в засаду. Мы с товарищем на одном лабазе, а Арсений — на другом.
Всю ночь и утро, словно через сито, мо­росил дождь. К рассвету промокли на­сквозь. Стало холодно, но никто не шел. Часов в восемь снялись, на ферме взяли собак и вернулись домой.
Уезжать без результата не хотелось. Но ждала служба. В тот же день, поблагода­рив хозяев за гостеприимство, поспешили на пароход, который ходил два раза в не­делю.
Из письма, посланного нам вдогонку, уз­нали, что Арсений все-таки подкараулил того медведя.

В. Жуков
“Охотник” №5 — 1993

Назад к содержанию.