От трудного подъема или от высоты, или от напряжения — я стал слышать пульс в висках: тук, тук, тук… «Как же быть — стрелять или фотографировать? Откладывать больше нельзя, надо решаться». Проклятый вопрос уже вторые сутки бьется в голове, а я никак не могу принять решения. Через минуту-две вернется Иван и тогда настанет время не размышлять, а действовать… Стрелять или фотографировать?
Все случилось несколько неожиданно. В Хакасский госпромхоз я приехал, чтобы написать о работе промысловых охотников, о том, откуда, так сказать, берутся русские меха. Мы разговаривали с главным охотоведом, в это время в кабинет заглянул Иван Чемоданов. Он только вышел из тайги — принес сдавать первые шкурки.
— Есть соболь? — спросил охотовед.
— Привез девять штук. Однако не очень хорош соболишка, светловат.
— Для начала пойдет. А медведи есть?
— Этого добра у нас целая деревня.
— Как это — деревня? — недоверчиво спросил охотовед.
— Штук пять, однако, на одном гольце легли.
— Слушай, Иван, покажи берлогу! — вдруг сменив начальственный тон на просительный сказал охотовед.
Иван замялся.
— Вот тут еще человек приехал, — кивнул охотовед на меня. — Надо гостя уважить. И сам, откровенно скажу, ни разу не был на берлоге…
Иван мялся.
— У нас мясо есть, — нерешительно проговорил он. — Мы с осени одного взяли и едим пока…
— Не в мясе дело! — воскликнул охотовед. — Нам только интерес важен! Мясо в промхоз сдадите. А я тебе тогда карабин выпишу. Честное слово. Свой отдам.
Иван оживился. Взял карабин, щелкнул затвором, заглянул в ствол.
— У! Нарезь сильна, крепко должен бить…
— Только после берлоги! — отрезал охотовед. — Буду из него стрелять, а потом оставлю тебе.
— По рукам! — весело сказал охотник. — Абсолютно!
С этого момента началось во мне мучительное раздвоение личности на журналиста и охотника. Что делать на берлоге: стрелять или фотографировать? И та, и другая возможность могла оказаться неповторимой. Что дороже будет после: рассказывать друзьям, как участвовал в медвежьей охоте, или щеголять фотографиями? Снимки обещали быть редкостными. «А ты-то сам стрелял?» — спросит кто-то. «Нет, я решил лучше фотографировать…» «А-а…» — слышался мне разочарованный многозначительный ответ. Разница велика — самому идти на медведя (испокон веков проверялось у нас на этом мужество воина) или со стороны наблюдать удаль других… Но иметь такие снимки — профессиональная гордость моя была бы велика! Профессиональная гордость и — личное мужество… На что же решиться?
Компания состоялась такая: Иван Чемоданов со своим напарником Васей, охотовед и я. Предложили принять участие еще одному любителю. Тот согласился, но накануне выезда смущенно сказал, что поехать не сможет, потому что обязательно должен в этот день встречать невесту.
— Жениться решил?! — удивился охотовед. — Что ж молчал?
— Как тебе сказать… Это не моя невеста, друга.
У меня нет никаких оснований в чем-то заподозрить человека. Но почему-то в тот момент я подумал, что мы, современные охотники, отвыкли класть на чашу весов охотничьего успеха мало-мальски серьезный риск. Прошли времена, когда мужчины, вооруженные луками и копьями с кремневыми наконечниками, шли на пещерного льва, гонялись за свирепыми турами и выходили на берлогу с одной рогатиной. Тогда трудно было предсказать, чем еще все кончится. Побеждал более сильный и сообразительный.
А сейчас? Мы избалованы современной техникой, изнежены ничтожностью нашей дичи. Мы храбро вступаем в борьбу с безобидными чирками и прирученными пронумерованными лосями. Мы принимаем участие только в беспроигрышной лотерее, оставив себе вместо опасности лишь то, что красиво называем «спортивным интересом». Единственное, чем рискует современный охотник в случае неудачи — быть засмеянным товарищами по работе.
День ушел на сборы. Я никогда не намеревался охотиться на медведя, потому имел об этом деле смутное представление. Чтобы просветиться, как все должно быть по правилам, я взял у охотоведа несколько книжек и перелистал их.
Узнал, во-первых, что медведь зимой вовсе не впадает в безжизненную спячку (как суслик или летучая мышь) — он просто спит и готов проснуться от каждого шороха. Что в берлогу он ложится хитро, стараясь выбрать день перед снегопадом, долго путает следы, скачет, даже пятится назад. Что охота на берлоге — старинная русская удалая забава мужественных людей. Даже царь Алексей Михайлович «Тишайший» отец Петра I, любил потешиться, собственноручно взяв зверя на рогатину.
Книги давали немало ценных советов. Например, перед берлогой рекомендуется сделать «залом», «засеку», соорудив ее из двух положенных накрест деревьев. Потому что из открытого «чела» (слова-то все какие — старинные, сочные!) зверь выскакивает с поразительной для его неуклюжего вида стремительностью, так что охотники не всегда успевают выстрелить. Вставать от чела надо в шести-восьми шагах с южной стороны. «Охотник, хорошо владеющий собой и своим ружьем, с такой дистанции одной пулей может уложить зверя на месте», — прочитал я в наставлении.
А затем следовал риторический вопрос: «Нападает ли медведь на человека? Да, нападает,— был ответ, — но обычно в двух случаях: когда зверь ранен и озлоблен, когда медведица лишена возможности увести от человека малышей… Удивительно быстрым броском на четырех лапах сшибает человека с ног, начинает мять и рвать его своими крепкими, точно стальными когтями. При этом медведь нередко сдирает кожу с головы человека. Но как только человек теряет сознание, медведь обычно оставляет его и уходит, иногда предварительно заваливая хворостом».
Пробирал ли меня холодок при этом чтении? Вернее сказать, что нет. Но не было и чувства спокойного мужества. Просто я не очень-то верил в наше предприятие, а все возможные опасности не собирался относить на свой счет. Все, что написано в охотоведческой литературе, не выдумки, случается разное. Но только ко мне это не имеет отношения, осложнения бывают но при чем здесь я? — такое было состояние.
— Господи, да зачем вам все это нужно! — восклицала жена охотоведа.
— Расспросите подробнее у того же Чемоданова и опишите. Неужели фантазии не хватит? Кто узнает? И никуда не надо ездить.
— Это отпадает, — решительно отвергал я ее предложения. — Шла бы речь о чем другом, а в данном случае — невозможно. Профессиональная честность не позволяет.
— Это журналистская что ли? — веселилась она.
— И охотничья тоже.
— Еще того авторитетнее! — хохотала она.
Женщина не понимала разницы: одно дело стрельба дупелей или зайцев, совсем другое — медвежья охота. Тут иной подход, иная мера, ее легкость в отношении к святому делу могла обидеть, но она этого не знала.
В зимовье Ивана Чемоданова мы еле добрались к вечеру. Избушка стояла на таежном склоне возле Шумного ручья сбегавшего с круч Ала-Тау. Легкие и широкие, словно осенние листья, охотничьи лыжи после целого дня ходьбы стали тянуть пуды, ноги отяжелели от усталости, не хотелось даже есть. Охотовед извлек из рюкзака бутылку.
— По охотничьему обычаю, — пояснил он.
Чемоданов с серьезным выражением лица отодвинул посудину.
— А то утром тяжело будет подниматься на голец.
Усталость не могла сморить. Весь вечер ушел на разговоры о том, как завтра будем брать.
— Одного боюсь, — произнес чемодановский напарник Вася, смуглый спокойный человек с неожиданным по росту басом. — Однако не ушел ли?
— Не борони! — решительно отверг его сомнения Иван. — Чего бы ему уйти? Лежит абсолютно!
— Я ведь к самому челу подходил, разговаривали, курили, — задумчиво проговорил Вася. — Думал, тогда же и брать будем.
— А это серьезно, — заметил охотовед. — Осень была теплая, зверь мог еще не облежаться.
— Так буран же в тот день валил, тайга гудела! — возразил Иван. — Нет, не мог он услышать.
— Какая берлога-то?
— Под валунником, вроде пещеры мы обошли, сзади выхода нет.
— Значит договоримся: один встает наверху, на камне, остальные против чела. Всем сразу не стрелять — мало ли что, надо кому-то страховать. Вообще, положено первый выстрел отдавать самому неопытному…
— Значит мне? — обрадовано подхватил я.
— А кто будет фотографировать? — возразил охотовед.
— Чего мудрить? Мы его топорами можем взять, больно берлога-то удобна, — улыбнулся Иван.
— Не-ет, друзья, так не пойдет! — решительно восстал я. — Мне процесс нужен, о чем я тогда буду писать?
— Правильно говорит, надо, чтобы все по уму было сделано — поддержал охотовед.
— Если только, чтоб описать… — Иван снисходительно пожал плечами. — Смотрите, тут я не мастак, абсолютно.
Чемоданов всячески стремился упростить предстоящее медвежье действо. Он относился к нему пренебрежительно. Осенью он, к примеру, встретил медведицу с двумя медвежатами. В руках была лишь малокалиберка «тозовка», но он, не задумываясь, выстрелил. Медведица действительно убежала, а один медвежонок, забравшийся на лиственницу, достался Чемоданову. Иван убежден, что в тайге все должны его бояться. «Абсолютно!»
— Может, кому-нибудь еще придется его шурудить в берлоге, — высказал предположение Вася.
— Как это? — не понял я.
— Фактически, — подтвердил Иван. — Иной раз его еле-еле вытуришь. Мы тогда берем длинную холудину, конец расщепляем, тычем им в шкуру, и ну шерсть накручивать. Это Вася у нас спец по такому вопросу.
Видимо, лицо у меня выразило откровенное недоумение. Но охотовед с усмешкой поддержал:
— Недавно в Беренжаке охотники пришли на берлогу, а там была пещера. Что делать? Надо кому-то лезть…
— Нет уж, я не полезу,— убежденно заявил я, перебив рассказчика.
Все засмеялись. Охотовед продолжал:
— Залез он, видит: глаза светятся, выстрелил. Кричит: «Давайте, ребята, веревки, тащить будем!» Смотрит, глаза опять горят. Не растерялся, еще выстрелил. А опять светятся… В этой пещере три медведя лежали, редкий случай. Я его даже в охотничьем журнале описал.
— Это еще что! — Чемоданов постарался сделать серьезное лицо. — У нас за одним медведь погнался и чешет прямо к зимовью. Да споткнулся парень о порог и упал, а медведь через него кувырком в избушку. Тот тогда встает, дверь снаружи коло диной припер и кричит другу: «Матвей, обдирай его пока, а я пойду еще одного заманю!»
Когда все перестали смеяться, Вася своим густым голосом проговорил:
— Шутки шутками, а курки утром не смазывайте, а то замерзнут, да ну как осечка…
Все смеялись но в общем-то про себя знали, что дело предстоит серьезное. Конечно, говорить об этом между таежниками ни к чему, но ежегодно бывает всякое. Не так давно, рассказывали, здесь же два приятеля заранили медведицу и пошли добирать по кровяному следу. А она зашла по своей тропе сзади и прыгнула на охотника. Тот услыхал шорох и успел обернуться, но ружье дало осечку. Когда шедший впереди приятель увидел свалку, то понял, что стрелять опасно, подскочил и чуть не по локоть всадил нож в раскрытую медвежью пасть, стараясь перехватить глотку. Помятый зверем, друг с разорванным боком выбрался из-под мохнатой туши и успел выстрелить разъяренной медведице в голову, но ослабевшие руки не удержали ружья, пуля прошла неточно и перебила кисть руки друга. Дорогой ценой отдала медведица жизнь — оба охотника остались покалеченными.
Только поздно ночью мы угомонились. «Как же быть— стрелять или фотографировать?» — устало думал я засылая.
Утро пришло тихое и морозное. Перед выходом в путь мы пощелкали у порога избушки курками незаряженных ружей — не застыла ли смазка?
— У берлоги не шуметь,— пробасил Вася. — Если кашлять захочется, только в шапку. Зверь еще на слуху лежит, точно.
От зимовья до медведя было километров пять, но надо было вывершить почти на самый голец. Чемоданов шел впереди, я замыкал шествие. За мной по набитой лыжне трусил Тобка.
Этот Тобка, по рассказам, был завзятым медвежатником. Отвага его, будто бы, не знала границ. На выставленного зверя он бросался не сзади, как положено собакам, не рвал медведя за гачи, увертываясь от смертоносных ударов, а свирепо лез в любую атаку, разумеется, не подставляя боков. Этим рассказам не верилось. Тобка с виду был ничем не выдающимся (кроме густейшей шкуры) кобелем, к тому же ласковым, даже заискивающим. Он все время старался прыгнуть мне на грудь, упереться лапами и, сладко жмурясь, подсунуть голову под руку. Даже уши у него были полувисячие, на лайку-медвежатника он ничем не походил, и был, по-моему, самым чистокровным «дворянином».
Подъем оказался крутым, да и высота порядочной. От того и от другого и от напряжения в висках у меня стучало, тук, тук, тук…
— Что случилось? — спросил я.
— Пришли, — шепотом ответил охотовед. — Тут сто шагов осталось. Иван пошел проверять.
Тихо и морозно. Только изредка потрескивает тайга. Мы стояли на крутом склоне. Вокруг клочковатые ощипанные ели и темные шпили пихт. Они круто уходят вниз, в распадок. Пахнет холодным ароматом снега.
— Значит, я стреляю первым, — громко шепчет охотовед.
— Я тоже стреляю! — решительно говорю я.
— Тогда ты, Вася, будешь подстраховывать, твой выстрел последний.
— Вы, как станете на место, отопчи- тесь, веточки перед глазами уберите, — тихо рокочет Вася.
Откуда ни возьмись, вокруг нас засуетилась компания птичек — синички, корольки, поползень. Порхают по веткам, перепрыгивают, миролюбиво попискивают…
Послышался шорох — Чемоданов возвращается… Вдруг из-за деревьев раздалось бесстыдно громкое, растерянное ругательство:
— Вот стервец..
Мы все даже вздрогнули.
— Ну и шельма, — растерянно разводя руками, из-за пихты появился Чемоданов. — Ушел ведь…
— Как ушел? — воскликнул охотовед.
— Кто же мог подумать? — изумленно произнес Чемоданов. — буран был, аж тайга стонала. Мне и не в ум…
— Э-эх, промысловики! — зло сплюнул охотовед. — Тоже мне, таежники… Так и знал! Кто же курит и базарит у берлоги! Зверь-то на слуху лежал. Медвежатники!
— Я говорил, сразу надо было брать, в тот день, — задумчиво проговорил Вася. — Значит он. когда я в берлогу заглядывал, нос к носу со мной в темноте лежал и смотрел на меня… Дела!
— А я, признаться, так и не верил, что все получится, уже больно легко выходило.
— Трепачи вы, а не охотники, — сердито сказал охотовед. — Столько сборов, столько разговоров, а как до дела…
— Ну уж нет! — воскликнул Чемоданов. — Умру, а догоню! Абсолютно! Я марала на лыжах загонял!
— След-то хоть есть?—спросил Вася.
— След куда с добром! Он в тот буран сразу и ушел. Такую траншею пропахал… Догоню!
— Тогда нечего рассусоливать, пошли! — скомандовал охотовед.
И мы двинулись в погоню.
Медведь с осени лег под огромным валуном. Снизу чернел вход в берлогу. От него в распадок, разрывая беличьи узоры, рябчиные крестики и стежки звериной мелкоты уходила глубокая борозда, округленная прошедшим неделю назад снегопадом. Чемоданов решительно оттолкнулся и первым заскользил вниз, в темный распадок, забирая след зверя в круг по левую руку от себя. Мы молча двинулись за ним.
Это была гонка. Иван торопился, будто медведь только что ушел и его действительно надо было настигать. Но ведь никто не знал, сколько придется кружить за ним по голым гольцам и темным пихтачам и Где, и когда он ляжет. Хватит ли нам светлого дня?
И опять все случилось неожиданно. След пошел в густой буревал, а мы, чтобы облегчить путь и не подшуметь зверя в трущобе, стали обрезать круг снаружи. Кольцо уже почти замкнулось, а выходного следа зверя не было, как вдруг Тобка, так и трусивший на лыжне сзади всех, остановился устремив взгляд в чащу, даже уши его в тот миг распрямились и встали торчком. Он прыгнул с лыжни в глубокий снег и решительно направился прямиком в темный пихтовый остров. Все это видели, но, разгоряченные погоней, как-то не придали значения. Вдруг из глубины обрезанного лыжней круга донесся приглушенный лай.
— Медведь, — тихо сказал Вася.
Лай повторился, злобный, отчаянный.
— Тише… Медведь! Тобка держит…
Все бросились на голос, прыгая через колодник, ветроломные лесины, сбивая снежную кухту с хлеставших по глазам пихтовых лап.
Первым выскочил на поляну охотовед. Посреди, между двумя стволами, под заломанной бурей пихтой по пояс в снегу торчмя сидел медведь. Перед ним метался озверевший Тобка, заливаясь яростным лаем. Зверь вроде бы вяло, но зло пытался подцепить его когтистой лапой… Охотовед на ходу передернул затвор карабина. Медведь, услыхав стальной щелчок, вскинул голову, но тут же она у него дернулась в сторону от выстрела. Иван опоздал на полсекунды, один за другим треснули еще три выстрела. Зверь рявкнул и повалился, сунувшись башкой в снег.
Вася стоял с ружьем у плеча, готовый к выстрелу в любую минуту, но так и не стрелял.
Тобка вцепился в медвежью ляжку и рвал ее с такой лютой злобой, что вся туша колыхалась. Его еле оторвали от зверя.
Снимков в редакцию я так и не привез.
Б. Петров
“Охота и охотничье хозяйство” №10 – 1973