Бирян.

Высоко уходит в уральское небо горная вершина Бирян. Бьет колючий зимний ветер низкорослые ели, голубой иней вызвездил чахлый рябинник. Сбегает по склонам тайга. На северном склоне горы из черной щетины елей торчит словно старая полуразрушенная крепость огромная скала Хинташ. У подножия скалы много трещин, есть несколько вечных медвежьих берлог. Чем-то таинственным веет от неприступной, обросшей лишайниками и мхами скалы.
Чем привлекает меня эта скала — не знаю, но люблю подолгу сидеть на ее вершине, смотреть на родные дали, то тающие в сиреневой дымке, то залитые золотыми лучами восходящего солнца, то затененные лохматыми грозовыми тучами.
Хинташ…
Помню — подходил к концу осенний промысел крота. В черную гриву тайги вплетали свои разноцветные косынки клены. После трудового дня не хотелось сидеть в шалаше. Подкралось настроение, называемое охотниками «журавлиным»: что-то приятно-печальное завладевает душой, хочется без конца смотреть вслед улетающим караванам птиц, слушать их прощальные крики.
В тот вечер я вышел из шалаша перед заходом солнца. Уже чувствовалась близость заморозков: пьяно пахло палой листвой и увядающей травой.
Негреющее солнце давно утонуло за вершинами. На смену ему из-за гор выкатилась полная луна, а я все еще сидел на скале, вдыхая свежесть ночи и перебирая бесконечные охотничьи мечты-думы. Где-то на дальних отрогах «стонали» сохатые. Неприятно прокричала рысь. Я вздрогнул и почувствовал, что сильно продрог. Но что такое? Ночную тишину расколол собачим вой полный отчаяния. Я вскочил. Где-то у подножия скал звала на помощь неизвестная собака. Почти кубарем скатился я с вершины и при неверном лунном свете стал пробираться между каменных глыб. Вой смолк. «Бирян!» — позвал я, не находя другого слова.

С минуту в лесу стояла тишина, и я готов был подумать, что все это мне почудилось. Но вот снова вой раздался, и мне показалось что в нем появились нотки надежды и радости. Царапая лицо о сухие сучья и спотыкаясь на каждом шагу, через несколько минут я добрался до глубокой расщелины в скале и заглянул внутрь. Лунный свет скользнул по скале и осветил пещеру. В двух шагах от входа на сухой листве лежала светло-серая собака. Я приблизился. Правая передняя нога несчастного животного была в капкане, привязанном цепью к толстому чурбану-потаску. Долго не раздумывая, я взялся за капкан. От волнения руки дрожали, и я долго не мог сжать пружины. И все время, пока я возился с калканом, собака, тихо скуля, лизала мне руки. Перелома не оказалось, но ржавые дуги старинного рамочного капкана до кости стерли лапу. На руках принес я свою находку в шалаш.
Бирян (так я назвал собаку) услыхал журчанье ручейка, что протекал в пяти шагах от шалаша, и жадно потянулся к нему. Я опустил его к воде, и пес долго пил, фыркая и захлебываясь. На еду он набросился с такой жадностью, что я стал за него опасаться. Я вообще не равнодушен к лайкам и если увижу хвост-баранку, не могу удержаться, чтобы не остановиться. У Биряна уши были «стоячие» и хотя о хвосте судить было рано, я сразу догадался, что это охотничья собака. Не могла же какая-нибудь дворняга бродить в двадцати километрах от деревни.
Ночь я провел без сна. Каждый раз, когда Бирян поднимал голову и принимался лизать лапу, я вставал и давал ему что-нибудь из своих припасов. На другой день пришлось вернуться домой. Первое время мой новый друг поправлялся хорошо, но на второй неделе появилась опухоль и зловеще раздула ногу до плеча. Припарки, мази и неустанная забота помогли: через месяц Бирян поднялся на ноги. А когда начался охотничий сезон, оставить его дома не было никакой возможности.
С первых же выходов на охоту Бирян окончательно покорил мое сердце. О такой безупречной работе раньше я мог только мечтать. Забыл я, что значит пустой лай по белке. Не ждал «сунарных» дней, когда куницу можно выслеживать верхом. Бирян находил зверя почти без моей помощи. Придешь, бывало, а куница уже из бурелома выгнана и сидит на дереве — только стреляй.
Но лучше всего шел Бирян по крупному зверю. Рысь, почти каждая, после нескольких минут стремительной погони спасалась на дереве. Бесстрашно преследовал он медведя, крепко держал косолапого. Одно лишь в работе Биряна доставляло мне немало неприятностей: не меньше, чем медведя и рысь, любил он гонять лосей (видно, прежний его владелец постреливал сохатых). Наказывать Биряна рука не поднималась, и если на мою беду путь наш пересекал след лесного великана, а я не успевал подловить своего помощника, приходилось возвращаться в избушку или устраиваться на ночлег. Понервничаешь, бывало, жалея потерянный день, но при виде сбитых в кровь лап досаду как рукой снимет. Деловито уплетая свой ужин, Бирян смотрел на меня умными глазами и вертел «баранкой». Весь его вид так и говорил: ловко погонял длинноногого, жаль тебя только не было! И рассмеешься от всего сердца, и затащишь его за упругий хвост на мягкую хвойную подстилку. Долга зимняя ночь у костра. То холод забирается под одежду, то костер припекает слишком сильно. Но до утра чувствовал я за своей спиной свернувшегося жерновком четвероногого друга.
Сколько троп мы исходили вдвоем, в какие трущобы не забирались, преследуя зверя! Везде и всюду, не жалея сил, Бирян оказывал мне неоценимую помощь. А как любил он мечтать! Да, да, именно мечтать. Сяду, бывало, я на пригорке и говорю: садись рядом, помечтаем о краях, богатых зверем. Садится он рядышком, и как уставится вдаль — даже отвлечь трудно. Не приходилось Биряну жертвовать своей шкурой ради моего спасения, зато мне его, бесшабашного, спасать приходилось не раз. Схватится бывало в мертвой схватке с рысью и приходится пускать в ход все средства, чтобы не распорол хищник ему брюхо.
Знали мы «почем фунт лиха». Никогда не забуду ту осень, когда, увлекшись бродягой-медведем, ушли мы слишком далеко в глушь и попали под снегопад, да такой сильный, что за одну ночь больше полметра снега навалило. Пришлось отказаться от преследования, а до дому — при хорошей ходьбе— два дня. Припасы вышли, дичь попряталась.
Два дня шел я голодный, почти по пояс в снегу. Выбился из сил и говорю, не оборачиваясь: «Пропадать что ли придется, Сват? (Я его иногда Сватом звал). Потом оглянулся — Биряна нет. Неужели, думаю, пес раньше меня сдался? Пошел обратно, ищу глазами собаку, а Бирян навстречу пробирается — только хвост видать из снежной траншеи. Подошел он, я так и ахнул. Несет Бирян еще теплого совсем беляка. Видно, сгреб косого в рыхлом снегу. И не съел, ведь, в одиночку, хотя был голоден!
Хорошо закусив зайчатиной, мы все же добрались домой.
Четыре года охотился я с Биряном. Подошла пятая осень. Однажды в середине октября кто-то из соседей сказал мне: «На Гривке рысь коз подрала. Сходил бы ты со своим кобелем, авось и поймаешь проклятую!»
Мне дважды говорить не надо. Да и снежок выпал. Какой же охотник пропустит первую осеннюю порошу, когда можно и следы посчитать, и где какой зверь живет узнать?

Пришел я на Гривку. Так и есть — ходила рысь. Бирян скоро нашел ее и загнал на осину, но я подшумел хищницу. Спрыгнула рысь на землю и ушла в ельник. Всякому охотнику известно, что рысь, почуявшую человека, трудно загнать на дерево. Но не таков был Бирян, чтобы бросать зверя. Рысь и собака исколесили все ближние косогоры, а я, обливаясь потом, безуспешно старался перехватить зверя. Наконец, рысь спустилась к реке и пошла берегом к деревне.
Мне с высокого пригорка все хорошо было видно. Вот отмеряет саженные прыжки рысь, а за ней Бирян мчится в сотне шагов. Чем все кончится? Куда бежать? Зверь скрылся за штабелями бревен. Бирян на миг скололся и выскочил на дорогу. Вижу, как мелькает за бревнами уходящий зверь, вижу, как на дорогу выходит человек с ружьем за спиной. Присмотрелся я и обмер. Гришка Беспалый!
По какой-то причине в эти дни проходила «бешенная» кампания: стреляли всех собак по дворам и улицам. Беспалый имел неплохую тулку и добровольно вызвался чинить расправу. Вижу, как снимает он с плеча ружье и целится в Биряна. Кричу—голоса своего не слышу. Вижу— не добежать мне, не успею. Сорвал ружье с плеча, выстрелил в воздух. Поднял глаза — словно туманом их заволокло. Перезаряжает стрелок ружье и снова целится в уже неподвижного Биряна. Примчался я, но все уже кончено. Бирян лежал на боку, тихо поскуливая. С густой серой шерсти против сердца темной струйкой лилась кровь. Он не бился, но когда я подошел и опустился на колени, вскочил, подался ко мне и тут же упал. Кровь показалась между старых зубов. Тихо поднял он голову, дважды махнул хвостом и ласково прижал уши. Потом вдруг откинулся на снег и глазами, в которых блуждала смерть, уставился куда-то мимо меня. Я оглянулся: Беспалый стоял за моей спиной. По тому, как проворно стал он улепетывать по дороге, я догадался, что вид мой внушал страх.
Когда на широком лбу Биряна перестали таять снежинки, я взял его на руки и побрел домой.
Есть у истоков речки Лосинной пригорок, поросший редкими старыми соснами и молодыми березками. На том пригорке утром следующего дня вырыл я могилку. Дно устлал мягкими пихтовыми ветками и опустил в могилку своего четвероногого друга. В воздухе кружились редкие невесомые снежинки, но дали были на редкость ясные и синие. Слабый ветерок еле заметно качал былинки, сосны своими могучими кронами ловили его и смутно о чем-то переговаривались.
д. Бриштамак, велорецкий район.
Башкирская АССР

Ж. Пукит
“Охота и охотничье хозяйство” №1 – 1962

Назад к содержанию.