Светлой памяти Василия Петровича Новикова — Охотника, Егеря, Человека.
С каких пор дядьку Васю стали называть дядькой — он не помнит. Подозревал он в этом своего младшего воспитанника по охотничьей страсти Бориса, называвшего его так вначале заочно, а потом от одного к другому, будто круги по воде… — в общем в двадцать шесть лет охотник Василий стал «дядькой Васей». Потом эта приставка добралась и до его рабочего коллектива и сотрудники токарного цеха нет-нет да и называли его так же, дядькой. Тем более, что токарем он считался очень квалифицированным. И он привык к этому. В конечном счёте, оскорбительного в этом ничего не было.
Я познакомился с ним в то время, когда дядьку Васю избрали председателем заводского первичного охотколлектива Вскоре мы поехали вместе охотиться на Ладогу. Он оказался страстным, заводным, ходовитым, но в меру хладнокровным, разумным охотником, любил пострелять и не по дичи, специатьно для этого в рюкзаке возил какой-нибудь старенький резиновый мячик или что-то подобное — в общем — подброску. Очень он не любил битого стекла на дорогах, на полянках, а где находил осколки, старался отбросить в овражек, ямку, прикопать в песок. К спиртному дядька Вася был равнодушен, но постоянно в упаковке НЗ вместе со спичками, бинтом, возил стограммовый пузырёчек спирта на случай осенне- зимнего «купания», замерзания…
Сколько я помню, дядька Вася всегда держал собак. Любимой его породой были лайки. Он и меня «заразил» ими. Однажды его прекрасно работающая сука — запамятовал ее кличку — загуляла, и дядька Вася случил ее с «сибиряком» — псом русско-европейской лайки, хозяин которого каждый год ездил в Сибирь на промысел. Работал он, как мне стало известно, механиком на буксире, а когда на Неве заканчивалась навигация, на несколько месяцев с парой своих остроушек укатывал за Уральский хребет. Соблазнял он и дядьку Васю, даже достал тому промысловое ружьё «Белку», но дядька Вася дальше северо-западных областей уезжать не решался.
Когда у собаки появились щенки, одну маленькую сучку дядька Вася «зафрахтовал» для меня. Примечательностью этой черно-белой собачонки было то, что только ей одной сразу же после осмотра было дано имя — Норка. У щенка на белом поле спины было большое черное пятно, а на нем белой шёрсткой была отчётливо прописана буква «Н».
Смутило меня одно обстоятельство. Когда щенки подросли до месячного возраста и пришла пора их отдавать в руки хозяевам, я первый приехал забирать своё сокровище, естественно, с бутыльком и закусем. Дядька Вася запросил с меня еще и двадцать рублей, а на мои округлившиеся глаза популярно объяснил, что уж так устроена психология человека: бесплатное, значит, не ценное, коли не понравится, можно в любой момент и выбросить или передать кому-то. А если денежки уплачены, выбрасывать-то и жалко. «Да и, — прибавил он, — захочешь вернуть собачонку, возьму обратно и верну тебе твои деньги».
Каждому будущему владельцу щенка дядька Вася, не под копирку, написал по школьной тетрадке инструктажа по содержанию, натаске, основам первых выходов в лес, в болото, на воду. Инструкция включала элементарные вопросы кормления, выгулов. игры со щенком, приучения его к месту в квартире, к месту отправления естественных надобностей… Меня, помню, удивило настаазение, что я должен купить или сделать для щенка игрушки и научить его играть с ними. Всевозможные конусные палочки и чурбачки, медицинские груши и детские кегли… А иначе, по словам дядьки Васи, щенок игрушки найдет сам в виде ваших тапочек, ботинок, занавесок и других домашних вещей. На вопрос — почему конусные? — А чтобы они не закатывались под серванты, шкафы да диваны. — собачка не сможет их достать, когда хозяина нет дома…
Как прав оказался дядька Вася в своих советах, каждый понял в дальнейшем. Это пригодилось на всю оставшуюся жизнь с четвероногим помощником.
Через полгода моя Норка из толстолапого существа превратилась в стройную лаечку с крендельком хвоста и треугольничками подвижных ушек. Внутри у нее, казалось, сидит такой моторчик, что усталость и утомление никогда не сморят это пёстрое существо. Первого зверька, ешё рыженького бельчонка-сеголетка, мы с семимесячной Норкой добыли вблизи территории пионерского лагеря на Карельском перешейке. За это я поплатился ружьём-одностволкой ИЖ-17 — его у меня отняли прибежавшие на звук выстрела милиционеры. Но я не пожалел о содеянном. Норка моя стала прекрасной работницей. После этого неприятного эпизода нервные клетки быстро восстановились, а ружья тогда продавались во всех спортивных, охотничьих и даже хозяйственных магазинах; стоили они около двадцати рублей и без всевозможных сегодняшних справок-деньговыжималок.
В первый же сезон охоты празднично-выходными днями мы с Норкой добыли около семидесяти белок, куничку, несколько норок, пару хорей, енота, двух шумовых зайцев и какое-то количество боровой дичи.
Воистину, согласился я с данными известного знатока лаек Г. И. Демидова о зависимости качества охоты от качества лайки: добыча с лайкой высшего качества — 100%, хорошего качества — 42%, а при охоте без лайки — 0,28%.
К сожалению, с Норкой я отохотился всего два сезона — жизнь ее оборвалась внезапно от волчьих зубов.
Потом у меня была Ласка, но это уже другая история.
…Всю свою жизнь дядька Вася охотился с ружьём ИЖ-59 «Спутник», но в последние годы не выпускал из рук «Белку». С этим маленьким, и вроде бы несерьёзным, ружьём он ходил на свой тайный промысел. Ружьецо это было первых выпусков, где верхний ствол тридцать второго калибра, а нижний — коротыш с надставленной бутафорской трубочкой — под малокалиберный патрон кольцевого воспламенения.
В возрасте около полтинника у дядьки Васи стало пошативать сердце. Один умный врач посоветовал ему пожить какое-то время в деревне, в лесу, и дядька Вася оставил своё председательство в коллективе и работу на заводе, — переехал на нашу охотничье-рыболовную базу работать егерем. Для всех его знакомых это решение было неожиданным и в то же время радостным, — на базе будет настоящий хозяин.
База стояла на берегу относительно большого озера в сосновом бору. Основной дом — довоенной финской постройки с хозяйственными подсобками, большим огороженным двором и домиком на отшибе, как теперь говорят, для ВИП-персон. В него наезжало заводское и районное начальство, почётные гости, вроде космонавта Шаталова со товарищи, а когда таковых не было, то и оч-чень близкие друзья «хозяина» базы. Охотничье начальство приезжало на первый день открытия охоты погонять непуганых уток, посидеть в лодке и попить водки, и разок-другой сходить на лосиную охоту. Кто-нибудь из охотников по просьбе дядьки Васи обзванивал особо активных членов коллектива с просьбой не ездить в такие дни на базу, а приезжать в следующие выходные. Воспринималось это спокойно, «б«ез шума и пыли», ибо все понимали — на Руси так заведено испокон веков.
На охотничью базу съезжались кто как мог — на машинах, мотоциклах, а чаше пешим ходом от железнодорожной станции. Давно знакомые друг с другом охотники порой привозили новых друзей, а чаще своих подростков-сыновей, посвящая их в клан охотников. Людей иногда съезжалось много, но странное дело, тесно не было, все где-то устраивались на ночлег, без обид, без ссор, исходя из принципа: приехал последним — ночуй хоть под лодкой на охапке камыша.
Жена дядьки Васи Валентина, вскоре перебравшаяся к мужу из города и оформленная на заводе слесарем механо-сборочных работ, фактически выполняла обязанности прачки, уборщицы, официантки, повара, посудомойки, и… стала не менее значимой фигурой на охотни- чье-рыболовной базе. Помнится, к приезду основной массы своих знакомых по охоте и по работе дядька Вася налавливал в озере крупных окуней-горбачей, а Валентина их гак вкусно отваривала, что многие до сих пор с текущими слюнками во рту их вспоминают. Даже свои удачные дуплеты улетучиваются из памяти, а окуни дядьки-Васины помнятся.
На первый взгляд секрет их приготовления был прост нечищеных и непотрошеных рыбин с большим количеством лука, моркови и других специй Валентина заливала водой, солила и долго кипятила. Но, когда она большим деревянным половником-лопатой разливала оное варево по тарелкам и всевозможным плошкам, даже от одного духа во рту свербило — так хотелось попить юшки и разломить колючего полосатого хищника. Под эту «дичь» не грех было и какую-нето посудинку с горячительным напитком опрокинуть во славу богини Дианы.
Вскоре на базе у дядьки Васи появились одомашненные дикие обитатели. И раньше в городской двухкомнатке и на балконе у него проживало постоянно несколько «дичков» — подранки тетерева, куропатки, птенцы куликов турухтанов, были норки, хорьки, еноты… В клетках и аквариумах, конечно, жили эти несовместимые в обычном обитании существа. «Приглядывала» за соседями и лайка дядьки Васи. А в самой квартире жила несколько лет белка, сделавшая себе гнездо внутри чучела красавца-глухаря. Кто не знал этого, будучи в гостях у дядьки Васи, удивлялись: как это невесть откуда, из-под глухаря вдруг появляется живая белка?!
…На базе же для содержания животных были несравненно большие возможности. Главным украшением дядьки-Васиной усадьбы стал глухарь Василий. Подобрал его дядька Вася в лесу молодым нелёты- шем да к тому же подраненным, вылечил, выкормил, построил ему просторный крытый вольер и стал мошничек радовать не только своего спасителя, но и всех приезжающих на базу. Множество людей наезжало вёснами, когда глухарь токовал, многие песни его записывали на магнитофонные плёнки, а после в хмурую пору глухозимья вслушивались в таинственные, волнующие душу охотника звуки. А Василием глухаря назвали в честь дядьки Васи, на что «старший» Василий не обижался. Раз людям так хочется, пусть кличут как нравится. Ленинградский кинорежиссер Олег Ерышев снял докумен- тальный фильм про этого лесного певца. «Юлька, Васька и другие» — назвал он свою ленту, в своё время часто показываемую по телевидению. Главную человеческую роль в этом фильме, похожем на сказку, играла младшая дочь дядьки Васи Юля, глухарь Василий играл самого себя, а «других» — лисёнка, волчонка, медвежонка — питомцы ленинградского зоопарка и несколько щенков очередного помёта дядьки-Васиной любимицы — лайки.
Через несколько лет усадьба охотничьей базы превратилась в своеобразный зверинец, плодовый сад-огород, цветник. Кроме иных зверушек-птюшек, по усадьбе свободно бродило пять различных пород кур — от забавных, подаренных каким-то охотником-моряком бразильских миниатюрных размером чуть больше перепела до крупных, с доброго индюка, бородатых белых исполинов. А уток-крякв, ожиревших и частично потерявших способности к полёту, было у дядьки Васи не менее двухсот. А началось всё с одной утки-подранка, которую приютил на зиму егерь. Вид этого стада так будоражил охотников, попавших в это птичье эльдорадо, что они предпочитали вначале на них поучиться в манере подманивания, приманки их кормлением…
Для птичьего семейства в дни трудоучастия был специально построен большой сарай. Вёснами некоторых уток использовали как подсадных и для дальнейшего пополнения стада. Количество же селезней к весне на три четверти сокращалось. Некоторые из них стали призами в розыгрышах в дни открытия охоты — на пернатую дичь, на зайцев, на лосей; «почётные гости» также не отказывались от дармового селезенька; начинающим охотникам, не добывшим ничего в первый день культурной охоты, для задора дарили «дворовую» утицу; какое-то количество селезней шло на стол коллектива в дни рождений, в «красные дни» календаря…
Дядька Вася проводил работу по выполнению плана сдачи государству лосиного мяса, добывал ондатр, пушнину. Самым доверенным людям он по секрету говорил, что у него в лесу, в известном только ему месте, есть «берлога» — так он называл свою промысловую избушку. Обычно к Новому году основные спортивные охоты заканчивались, охотники приезжали редко, а в глубокоснежье да в лютые морозы и вовсе никто не показывался. Тогда наступала пора дядьки-Васиного промысла. Брал он «Белку», свою остроухую помощницу и на два-три дня уединялся в лесу. Из обрывков его рассказов о своей «берлоге», я понял, что это полуземлянка, сооруженная на склоне заросшего густым ельником оврага, срубленная из толстых брёвен, с доброй печкой внутри, полатями, керосиновой лампой… Невелика была его добыча, но парой-другой белок, куничкой или норкой он всегда скрашивал своё отшельничество.
Никому не известно, успел ли дядька Вася «рассекретиться» — рассказать хотя бы сыну, наследнику, о месте нахождения своего тайного зимовья…
Что стало потом? Подоспели девяностые годы теперь уже прошлого века, — перестройка, перестрелка. Завод, принадлежавший ведомству военно-промышленного комплекса, надломился, — не стало средств содержать общежития, пионерлагеря, охотничьи базы. Не на что стало ремонтировать лодки, платить за аренду и охрану охотугодий. Лосей и другую дичь скоренько браконьеры и другие «вольные» стрелки извели под корень. Повальное воровство не только дикого, но часто и домашнего, ранили души честных людей похлеще болезней и хворей. Не выдержало и без того надломленное сердце дядьки Васи, остатки сил его покинули и он ушёл в мир иной.
Нашёлся кто-то из «хороших» людей, как ныне говорят, пожелавший остаться неизвестным, скупил, приватизировал угодья с базой и теперь тешит свою душу частнособственническими мечтами о больших деньгах, планируя их нажить на остатках хвостатых и пернатых. Вместо егеря дядьки Васи, заботящегося о сохранении и приумножении дичи, ходят теперь по берегам озера вооружённые карабинами добры молодцы, охраняют дичь для своего «патрона», ловя на себе «любовь» во взглядах местных жителей. Пришла пора, когда можно купить всё, взять в аренду на полвека озеро, лес, волость, район Жаль только, что дичи от этого не становится больше. А о спортивности, лирике, праздничности охоты и говорить не приходится.
Что же будет дальше, в далёком дальше, с «нашей» охотничьей базой, мне неизвестно, но надеюсь, что об этом, возможно, напишет кто-нибудь другой…
В.А. Семенов
“Охотничьи просторы” №4 (42) – 2004