Эпизоды собачей жизни.

Сеял холодный осенний дождь. Я смотрел из окна на лес, окружавший дом, на темные намокшие стволы деревьев с каплями на ветках, на мокрые опавшие листья… Напротив окна, в конуре, лежала Зита — старая лайка брата. Одинокая чайка серпами крыльев секла мелкие струи дождя. День был слишком серым и мокрым, чтобы идти в лес с фоторужьем.
Зита загремела цепью, стряхивая с шерсти седые бусинки влаги. Она живет здесь почти десять лет. Маленькая сухая голова, рябая от шрамов; глаза уже не назовешь ясными. Они смотрели куда-то в прошлое… Что там, в этой собачьей голове, какие воспоминания? И как это происходит у собак — без слов, без имен? Может, видятся ей былые охоты с Урманом,конуру которого давно оттащили к забору и она чернеет там пустотой.
К брату в лес я приезжал не часто, но кое-что знал о его собаках — Урмане и Зите…

Молодой марал исступленно прыгал вперед и волочил за собой на цепи крупную черно-белую лайку — Урмана. Собачья цепь захлестнула оленю ноги, когда пес бросился на него, и теперь оба не могли оторваться один от другого. Урман хотел проскочить по ту сторону дерева, но марал так дернул цепь, что собака едва не сломала шею о корявый ствол. Проехав на боку, пес бросился на марала. Тот отпрянул, но цепь свалила его. Олень беспорядочно бил ногами. Урман заскочил с другой стороны, протиснулся между осинок… И заклинило цепь, с которой он сбежал из дома. Марал приподнялся на передние ноги, задние были оттянуты другим концом той же цепи. Опять упал. Копыта его оказались возле Урмана. Замолотил ими, то ли хотел убить собаку, то ли отодвинуться от нее. Летели клочья шерсти. Урман пытался стащить ошейник.
Наконец измученный марал затих. Избитый Урман лежал, вывалив дергающийся от частого дыхания красный язык.
Ветер легонько шевелил осинки, и они постукивали друг о друга ветками вершин. На краю неба тонкой царапиной проступил едва зародившийся месяц…
Три дня и три ночи марал и Урман лежали рядом. Месяц успел потолстеть, а их все держала цепь.
Урман был собакой, совсем не знающей страха. Заставлял крутиться на месте секачей. Кабанов поменьше хватал за уши и держал. Бросался к лосиной морде, хотя это почти верная смерть для собаки. Лось убивает таких смельчаков встречным ударом копыта. Но Урману сходило все, может быть как раз из-за его безрассудной храбрости. С лёта бросался на зверя, и тому не хватало доли секунды на встречный удар.
Такой жестокий на охоте, дома он был мягким, ласковым псом. Когда его гладили, начинал легонько перебирать зубами одежду, как будто искал блох, выражая так свое дружеское отношение.
Для лосиной охоты он не годился. Лоси в панике бежали от его бросков, и охотники не могли подойти на выстрел. Было ясно — неоглядная смелость не доведет до добра. Такие со-баки гибнут в первые годы охоты.
Но Урман увертывался и от кабаньих клыков, и от лосиных копыт, А уж следить за цепью, которую с гвоздем оторвал от столба, совсем не собачье дело. Вот и попал впросак с этим долгоногим маралом.
Избитый, без воды, без еды, в конце концов начал выть. По голосу их и нашли. Оба были чуть живы, и цепь без труда удалось распутать.
После этого Урман немножко умерил свое браконьерское буйство.

Зиту брат привез месячным щенком. Она оказалась понятливой собачонкой.
Когда под веселое настроение задавила сразу пятерых куриц, ее отлупили одной из них по морде и посадили в вольеру. Она все поняла, даже то, что выходить из заключения пока нельзя. Как кошка добиралась по сетке до верхней жердины вольеры и умудрялась лежать на ней, свесив лапы и тоскливо наблюдая с высоты за всем, что происходило вокруг. Даже спать приспособилась на этой жердине и была похожа тогда на шкурку, которую повесили сушиться. А потом спрыгивала опять в вольеру.
Когда выпустили на свободу, она жмурилась и отворачивала голову, если курица проходила рядом.
Но был у нее, казалось, неистребимый порок — непомерная жадность. Стоило ей найти кость — весь день перепрятывала ее с места на место. Боялась, не нашли бы ее вороны или Урман.
Однажды случилась даже истерика. Для подкормки кабанов привезли испортившуюся мороженую рыбу. Зита обнаружила эту кучу, забралась на нее и никого не подпускала: ее добыча — первая нашла. На подбежавшего Урмана накинулась так, что он больше на глаза не показывался. До изнеможения гонялась за сороками и воронами. Потом рухнула на рыбу и только истерично лаяла на упрямых птиц. Они подлетали сзади и клевали рыбу. Зита сползала к ним — они начинали клевать с другой стороны. А тут еще подъехала грузовая машина с открытым бортом и стала пятиться к куче. Лай перешел в сплошной истеричный визг.
Разбитую, больную, ее посадили на цепь, а рыбу увезли на подкормочную площадку.
Жадность мешала и охоте. Осенью, уже по снегу, брат наткнулся на лежки рысей на заросшей тростником поляне. Весь снег был истоптан круглыми лапами — похоже, играли молодые рысята.
Урман и Зита засуетились — рыси где-то близко. Нашли теплый след и помчались с поляны в лес. «Сейчас загонят на дерево, — думал брат. — Только бы не подрались». Бывает, рысь падает на спину и когтями задних лап рвет брюхо собаке Урман ведь не ос-тановится ни на секунду.
Раздались лай,вопли грызни. Потом лаял только Урман Брат напролом через кусты бежал к собакам. Жива ли Зита?,.
Зита была жива. Она наткнулась на задавленного рысями молодого марала и аппетитно грызла его, вместо того чтобы догонять рысей. А Урман обиженно лаял: не подпускала к добыче.
Жадность излечилась случайно. Нашли в лесу погибшего лося. Вокруг орали вороны, рядом наследила лисица. Зита торопливо погрызла мороженого мяса и принялась прятать куски, которые могла оторвать. Растаскивала по сторонам и носом зарывала в снег.
Когда уходили, она то и дело останавливалась, смотрела на летающих над лесом ворон и, как только те стали снижаться, бросилась назад. Видно было, как взлетали и рассаживались по верхушкам деревьев разогнанные ею птицы. Но вдруг донесся визгливый лай — по молодости попала в один из капканов, которые только что поставили на подходах лисицы.
Освободить ее удалось не сразу. Капкан большой, руками пружины не сожмешь, надо вставать на них ногами. Зита с визгом вертелась, вырывалась. Брат нажимал на пружины, а у нее в это время другая лапа оказывалась под железками — еще громче рев. Намаялись с этим железом. В конце концов сняли.
Зита долго не подходила к брату. Зато с тех пор безошибочно определяла, где стоят замаскированные капканы. А главное, жадности поубавилось. Даже на Урмана не бросалась, когда он пробегал рядом с ее эахоронками.
Урман был на три года старше, и она училась у него охоте. Была такой быстрой, что успевала выхватить из корней норку. Та мелькнет — глазом не усмотришь, а Зита уже выхватила ее и трясет головой, не дает вцепиться в морду.
Небольшого росточка, она пролезала в норы, куда не протиснуться Урману, и там управлялась с лисицами и енотами. Самой тоже порой доставалось так, что по трое суток есть не могла. Но это только прибавляло ей охотничьего пыла.
И странно: среди жителей леса, на которых она так азартно охотилась, был у нее знакомый хорек. По ночам при свете уличного фонаря они играли возле клумбы, как кошка с котенком. Как подружились, никто не знал.
И у Урмана был лесной приятель или приятельница. Иногда по ночам удавалось видеть: Урман лежит на крыльце, а рядом, на перилах, сидит сова. Вместе слушают ночной лес Урман насторожит уши — и сова повернет в ту же сторону голову. Сова уловит какой-то звук, смотрит то на копну сена, то на
Урмана. А тот не проявляет интереса, словно хочет сказать: «Подумаешь, мыши шуршат».
Неоглядная смелость Урмана, к которой привыкли, вдруг привела к трагедии. Брат и егерь возвращались на мотоцикле домой. Вдали на поле увидели кабанов. Вначале не обратили на них внимания, кабанов в округе много. Потом остановились: «Чего они бегот-ню затеяли? То в одну сторону побегут, то в другую. Может, греются, бегают по полю?» Присмотрелись. Что такое? Некоторые кабаны с длинными пушистыми хвостами. Да это же волки кабанов гоняют! Бросится волк за кабаненком, а к нему сразу секач навстречу выска-кивает. Волк боится его, отступает. И молодые снова начинают кормиться. Вовсе не собираются убегать в лес.
Что делать? Посадили Урмана в коляску мотоцикла, пока он ничего не увидел. Застегнули над ним брезент. Пошли обходить поле с разных сторон. Если волки учуют Одного, побегут в другую сторону, а там их второй поджидает.
Так и получилось — волки заметили егеря и разбежались. Два откололись, а еще два пересекли на махах поле и сели на краю его недалеко от брата.
Осторожно, боясь выдать себя шорохом, брат стал подкрадываться. За кустами можно подойти на картечный выстрел Сидят друг против друга, грудь в грудь. Один смотрит в одну сторону, второй — в другую. Похоже, поджидают остальных волков. Обоих можно взять одним выстрелом.
Вдруг вскочили и бросились бежать. Наперерез им мчался Урман. Выбрался из-под брезента. Должен бы понимать, как опасны волки. Все собаки знают об этом с рождения…
Но рождение у Урмана было совсем не таким, как у всех собак. Хотя вряд ли в этом причина его запредельной смелости.
Мелькнул несколько раз между кустами и сцепился с волком. Тут же был отброшен в снег. Но вскочил и кинулся за волками в заросли ивняка
Брат побежал за ними, стреляя в воздух…
Урмана увидел на небольшой поляне среди кустов. Он лежал на боку и сильно хрипел. Попытался встать и не смог. Пришлось на руках нести его к мотоциклу.
Ветеринар сказал: «Лучше не мучить собаку. Ничего не сделаешь — прокушена гортань. Не выживет».
Дома Зита лизала ему шею, а он превращался в шар. Воздух при дыхании попадал под кожу, и Урман надувался все больше и больше. Даже лапы раздулись и морда… Уже хотели кому-нибудь дать ружье и попросить…
Но, к счастью, не сделали этого. Ошибся ветеринар. Все обошлось. Прошло время, и он стал прежним рабочим псом.
Про этот случай и вспоминать перестали, когда однажды на крыльце, где он обычно лежал, заметили маленький обломок какой-то кости. Подумали даже — сова оставила погадку. Но. оказалось, это был обломок кабаньего клыка, который выпал из собачьего бока. Рана была не страшной, да и клык судя по слому, кабан надломил где-то раньше. Но схватка с волками, значит, не прошла даром, коли не смог увернуться от кабана. Или, может, он просто старел.
Однажды Урман прибежал из леса, и видно по нему: что-то не так. В глаза заглядывает, места себе не находит,
«Что случилось, Урман? Где Зита?»
Убежал. Услышали — тявкает вдали. Брат пошел на голос.
Урман сидел у сломанной елки. Пень метра два с половиной в высоту и толщиной чуть ли не в два обхвата. Вокруг собачьи следы. Понятно: дупло в этом пне до самых корней. Загнали туда куницу, а она выскочила между корнями. Вот следы, и Зита, наверное, убежала за ней.
— Урман, а ты чего сидишь? Ну-ка давай, ищи, — брат махнул рукой в сторону куньего следа
Урман неохотно потрусил. Брат пошел за ним и услышал сзади вроде, как собака заскулила. Остановился, осмотрелся по сторонам. Урман тоже стоит, на него смотрит, а не умчался по куньему следу, как обычно бывает. «Что такое? Опять заскулила… Зита! Зита!» Заскреблась в пне. «В дупло провалилась! Как же ты влезла туда? Пень выше двух метров. Сейчас, сейчас достанем тебя, подожди».
Собрал валежник, взгромоздил возле пня баррикаду. Забрался на нее, заглянул в торец пня. В глубине дупла, в узком месте белел хвост. Зита застряла там вниз головой. Наверное, гнали куницу, и сама, как куница, сходу влетела на этот пень и в азарте нырнула вниз. Брат сунулся в широкое сверху дупло, пытаясь дотянуться до собаки. Кусок коры обломился, и сам он чуть съехал вниз. В ужасе вытолкал- ся оттуда.
Потом придумал, что сделать. Енотов так из норы доставал. Срезал длинную палку, на конце оставил маленькую рогатку. Уперся ею в шерсть, где она подлиннее, и стал крутить палку, чтобы шерсть намоталась плотнее. Зита заверещала так, что могло показаться: не на палке ее вытащил, а она собственным ревом себя из дупла вытолкнула.
Жизнь рабочих собак полка опасных неожиданностей. И вдруг одна из них становится последней.
В том злополучном году выдалась особенно дождливая осень. Земля пропиталась водой. Вода стояла между кочек. Возле болота она подтопила стога. Сильный ветер все деревья в лесу причесал в одну сторону.
Урман догнал раненного кабана и уже начал хватать зубами. Кабан, шумно разбрызгивай воду, ринулся в болото. Урман вцепился в загривок и в брызгах почти верхом на кабане въехал в воду. Зверь крутанулся — Урман оказался в воде, на плаву, не доставал ногами дна. А высокий кабан стоял на ногах. И не упустил момента. Урман не мог увернуться, а секач бил его клыками…
Там же в лесу, на бугре, и похоронили Урмана.

Зита не была на той охоте, но поняла, что Урмана больше нет, и однажды, когда выпал снег, не пришла с охоты домой. Слышали, лает где-то. Издали непонятно, кого облаивает. Уже темнело. Думали, догонит. Но она не пришла и утром.
Отправились искать. Лаяла все в том же месте.
Оказалось, всю ночь держала молодого кабана в ельнике. Никогда раньше не было у нее пристрастия к кабанам, а тут, видно, решила: «Урмана нету, теперь надо делать и его работу».
Весь снег истолчен собачьими лапами и копытами кабана. Ночью оба какое-то время спали. В ельнике лежка кабана, а на пересечении тропинки и длинной прогалины — лежка Зиты. Выбрала хорошее место для обзора, лежала и караулила кабана, берегла силы.
Отругал ее брат. Не дай Бог, какой- нибудь секач клыком достанет. С кем тогда добывать пушнину? Не хотел, чтобы связывалась с кабанами. И так хватало всяких неприятностей.
Как-то приходит егерь, говорит брату: «Вот там, Александрыч, сходи. Штабель дров, натоптано, наверное еноты». Рассказал подробно, где штабель. Брат посадил Зиту 8 коляску, доехал на мотоцикле до просеки. Дальше пешком по неглубокому снегу. Подходят к шта-белю. Шестиметровые дрова, штук пятнадцать. И лет пятнадцать уже лежат, все мхом заросли, сгнили. Оттепель недавно была. Потом легкий снежок выпал, чуть присыпал следы. Снег такой свежий, что сам, казалось, испускал мягкий свет, мешал распутывать следы.
Видно, вылезали еноты, валялись на штабеле, снег утоптали. Зита сразу хвостом завиляла, а подобраться под штабель не может. Пришлось разбирать гнилые стволы. Они крошатся, водой были пропитаны, потом смерзлись. Никак не оторвешь.
Наломался брат с этими дровами, пока ход Зите сделал. Она подлезла, прошарила по углам. Вылезает — нету никого. Запах остался, а еноты ушли, может ночью. Рядом кабаньи тропы, да еще снежок этот припорошил, не заметили выходных следов.
«Что же ты меня столько гнилья переворошить заставила! Где еноты? А ну давай, ищи!» Сконфуженная Зита умчалась искать, а брат стал обходить дрова по большому кругу.
Вдруг визг — и тихо все. Кабаны, бывает, так визжат. Направился посмотреть, а навстречу Зита бежит. Головой мотает во все стороны, кровь струей, как шнурок, из носа льется. Испугался: конец собаке. Кабан, наверное, хрящ повредил. А она только отфыркивается, и страха у нее особого нету.
Пошел по следам. Выворот — елка упала и дерн подняла. Как шалаш у корней получился. Последам видно: Зита туда на махах вскочила, и, надо думать, сверкнули в глубине зеленые глаза. Не успела развернуться, получила когтями поносу. Рысь там лежала, здоровенный кот. Зита бежать, а рысь ушла.
Мочка носа была почти оторвана. Брат думал — потерял для охоты и эту собаку. Но все срослось, только новый шрам появился.
Прошлой зимой перед сильным снегопадом Зита тайком сбежала из дома. Ей уже шел девятый год, и даже подумали: не умирать ли ушла? Искали, стреляли — никаких признаков.
На пятый день утром, солнышко только вставало, увидели: трусит по румяному снегу домой. Худая, виноватая, бока провалились и сосцы висят — ощенилась где-то. Это в таком-то возрасте…
Всегда в конуре щенилась. И щенков раньше времени не отбирали. Чего придумала? Логово где-то себе устроила, да еще зимой.
Наелась и опять тайком убежала. А как спрячешься? Зима же. Брат пошел последам. Головой качает: «Почти десять лет с ней зверей тропил, теперь ее, как енота, разыскиваю».
Ощенилась в обсохшей бобровой норе. Звал ее: «Зита, Зита». Затаилась, как лисица. Даже обидно, никакой причины не было прятаться.
Потом часто прибегала поесть, ласкалась, как щенок, будто извинялась. Но из норы, когда приходили туда, по прежнему не показывалась, таилась, как дикий зверь,
Шло время, возле норы появились следы маленьких лапок. И однажды егерь, которого Зита хорошо знала, принес за пазухой единственного щенка. Вместе с ним пришла и Зита. Щенок на вид был чистокровной дворнягой, да еще на кривых и коротких лапах.
Тут вспомнили: прибегал осенью к охотбазе дворовый пес. Голова как у овчарки, туловище крепкое, а лапы короткие и кривые.
«Поэтому она и в нору убежала, — смеялись егеря. — Стыдно было после Урмана с таким ухажером связаться. Первый раз двортерьера принесла».
Давно уже не было Урмана. Смерть от кабаньих клыков — обычная смерть для зверовой лайки. Необычным было появление Урмана на этом свете…
Напряженные лица охотников, сжимающих ружья. Лай собак. Егерь длинной жердиной шурует в челе занесенной снегом берлоги. Высунулась медвежья морда. Чуть запоздали выстрелить. Прыжок зверя, рев собак, беспорядочная пальба… И вот наконец лайка теребит гачи лежащей на снегу медведицы. Люди еще не решаются подойти к ней. Егерь поднял жердину, ткнул в мохнатую тушу. Она заколыхалась, но никаких живых движений. Только после этого стали опускать ружья, вытирать пот на лицах, кто шапкой, кто рукавом.
А в стороне, на снегу, вытянув как в прыжке лапы, неподвижно лежала вторая лайка. Под животом пятно крови. Если бы она не задержала медведицу, неизвестно, чем бы все кончилось. Зверь и так был убит на пределе, упал почти на стволы.
— Смотрите, что такое?! — крикнул один из охотников. Внутренности, вырванные из лайки, шевелились. Жив был один щенок…
Совсем не веря в удачу, егерь сунул его за пазуху, принес домой. И не напрасно — выкормили из соски. Так появился на свет Урман.
Это лишь то, что я знал об Урмане и Зите. А сколько разных охот, сколько всяких событий помнит эта невзрачная на вид небольшая собака, лежащая в конуре…
Недавно позвонил брат: «Приезжай, посмотришь, как Зита мастерит. Третью куницу со старушкой без выстрела беру. Гонит на сухое дерево, куница на ломких ветках срывается, и Зита ловит ее на лету. Даже на видео снял, как она это делает. Надо брать щенка, какого-нибудь маленького Урманчика, пускай учит, пока жива».

Анатолий Севастьянов
“Охота и охотничьи собаки» №2 – 2006

Назад к содержанию.