На девятой ветке.

«Собака живет не только инстинктами, но и собственным недюжинным умом. Ее вполне разумные действия соответствуют конкретным условиям и обстановке и не являются продуктом лишь рефлексов…» С. Кучеренко
«Собаки тоже плачут»


В таежном краю, где произошло это событие, по ночам уже случались заморозки, от которых лужицы покры­вались тонким ледком, а в небе все чаще проплывали косяки гусей и лебедей, прощавшихся с родиной грустными криками. Наступало самое желанное для охотников время года — осень. Казалось бы, если ты — охотник, живи и радуйся. Но в тот день Николай, для которого охота была главным в жизни, а охотничья страсть перешла от отца и деда, возвращался домой после рабочего дня в леспромхозе не в самом лучшем настроении. Он так рассчитывал через пару недель, когда откроется охота на пушного зверя, отправиться в тайгу со своей лайкой Вегой, но бригадир отказал в отпуске: поступил крупный заказ на лес, выполнив который, леспромхоз получил бы приличные деньги и смог бы выплатить зарплату работни­кам за последние месяцы. Николай все это знал и сам был заинтересован, но все равно сильно огорчился, хотя его и отпустили на два дня в то время, когда многие работали без выходных. Он был надежным работником и хорошим человеком, но характер имел неуступчивый, колючий. Из-за этого характера он и охотиться предпочитал в одиночестве.
Увидев входившего во двор хозяина, Вега, радостно повизгивая, бросилась ему на грудь и попыталась лизнуть в лицо, но раздраженный Николай грубо оттолкнул ее ногой. Оскорбленная в своих лучших чувствах Вега тут же скрылась в конуре.
Жена, когда он пришел домой, тоже была чем-то недовольна и, не уловив его раздражения, начала предъявлять претензии, что он мало занимается домом и хозяйством, а все рыбалкой да охотой. Это чуть совсем не взбесило Николая. С трудом сдерживая закипавшую злобу, он, не говоря ни слова, выскочил из дома, схватив ружье, патронташ и рюкзак, в котором заранее было сложено все необходимое для ночевки в лесу: котелок, кружка, топорик, чай, сахар, пара банок консервов на случай, если не удастся добыть дичь, запасная пара шерстяных носков. Держать все это в рюкзаке Николай приучился после того, как несколько раз случались срочные выезды на охоту и приходилось судорожно собираться, обязательно забывая что-нибудь.
Вега, конечно, не пропустила выхода хозяина из дома. Понимая, что он собрался на охоту, дороже которой для нее ничего не было, она почти прости­ла хозяина и завиляла хвостом, демон­стрируя готовность идти в лес. Да Николай и не собирался оставлять ее дома. Взяв Вегу на поводок, он поспешил к леспромхозовскому гаражу, чтобы успеть на автобус, который должен был скоро отправиться за вальщиками леса на самый дальний производственный участок. По дороге заскочил в магазинчик, взял бутылку водки и две буханки хлеба, рассчитывая, что придется кормить и собаку. Уже с порога вернулся к продавщице, увидев, что денег хватает еще на одну бутылку. «Как раз по одной за каждую обиду — от бригадира и от жены», — решил он, хотя в глубине души и понимал, что обижаться надо не на них, а на свой дурной характер. Сделал он это, конечно, сгоряча, так как в выпивке обычно соблюдал меру и даже немного гордился тем, что в отличие от многих мужиков поселка никогда не похмелялся, не чувствовал такой потребности.
Пока автобус ехал по 9-ой ветке, — так лесорубы называют лесовозные дороги, — Николай обдумывал свой будущий маршрут. Местность была хорошо знакомой, ему приходилось здесь и работать и охотиться. Он решил, что сначала пройдет по старой лежневке до ручья, там заночует, а с рассветом отправится в сторону 11-ой ветки, на которой тоже пилят лес. По ней с попутным лесовозом и вернется домой.
Как только Николай вошел в лес и вдохнул напоенный хвойным ароматом воздух, почувствовал, что демоны злости, еще недавно терзавшие его душу, начинают ее покидать, и она наполняется радостью от предстоящей встречи с тайгой.
Охота была открыта пока только на боровую дичь, так как белка еще не выкунела. Николай понимал, что, охотясь с лайкой, он больше всего мог рассчитывать на глухарей, которых Вега умело сажала на деревья и держала до подхода хозяина, отвлекая не слишком настырным лаем. Его всегда удивляло легкомысленное отношение глухарей к лайке. Взлетев на дерево, глухарь пытался дразнить собаку, циркал на нее и даже бросал вниз сломанные клювом небольшие веточки. Забавляясь бессилием собаки, он терял бдительность, что позволяло охотнику подойти на выстрел. Ни тетерева, ни тем более рябчики не позволяли себе таких вольностей и далеко улетали от поднявшей их с земли собаки. Похоже, они лучше усвоили ту истину, что где собака, там и охотник.
Вскоре Николай почувствовал сильный голод. Еще бы, ведь он не обедал дома, так как в порыве раздражения сразу же ушел. Но воды поблизости не было, а жевать всухомятку не хотелось, и он заспешил в сторону ручья, до которого оставалась пара километров.
Когда вышли из автобуса, то Вега сразу же устремилась в лес и пропала с глаз, но Николай знал, что далеко от него она не уйдет, и поэтому спокойно шел вдоль лежневки. По самой лежневке идти было бы и неудобно и опасно. Многие бревнышки подгнили, лежали неровно, того и гляди подвернешь ногу. Куда лучше шагалось по еле заметной тропинке, натоптанной изредка попадавшими в эти глухие места грибниками, ягодниками и охотниками. И только очень сырые места приходилось преодолевать по бревнам.
Лежневка проходила в основном по ельникам и соснякам, но вдоль нее уже поднялся лиственный подрост, на котором вступившая в полные права осень демонстрировала свои художественные способности, раскрашивая листья в полную палитру цветов. Николай невольно залюбовался янтарно-желтыми березками и разноцветными осинками, которые красиво смотрелись на фоне всегда зеленых, неподвластных временам года елей и сосен. Изредка налетавшие порывы ветра собирали с деревьев обильную дань, срывая листочки, которые, кружась в воздухе, медленно опускались на землю и устилали ее пока еще разноцветным ковром. Очень скоро этот ковер станет одноцветно-бурым.
«Лесов таинственная сень с печальным шумом обнажалась…» — вспомнились Николаю запомнившиеся со школьных времен пушкинские строки. Еще он обратил внимание на большие оранжевые кисти, которые сгибали тонкие ветки деревьев, — в этом году выдался хороший урожай рябины. «Значит, здесь могут появиться куницы, которые любят эту ягоду, и надо будет наведаться с Вегой по пороше, чтобы потропить их», — решил он.
На подходе к ручью Николай услышал не очень азартный лай Беги и понял, что она посадила глухаря. Осторожно двинулся на голос собаки. Все ближе и ближе. Уже слышно повизгивание Веги.
Скрываясь за кустами, Николай подошел к небольшой полянке, на краю которой стояла старая сосна, а на одной из веток сквозь хвою просматривался профиль глухаря. Вега забежала с другой стороны, и мошник не мог видеть приближавшегося охотника. Теперь только треснувший под ногами сучок мог испортить дело, но Николай шел осторожно, выверяя каждый шаг. Опасаясь подшуметь, он стрелял почти с предельного расстояния, но задел глухаря основательно. По касательной тот полетел к земле, где его и схватила Вега. Похвалив и погладив довольную собаку, Николай положил глухаря в рюк­зак и поспешил дальше, — голод и жажда донимали все больше.
Когда, наконец, дошел до ручья, то место для ночлега выбирать не пришлось, — в нескольких шагах от воды под большим выворотнем лежал высохший, оставшийся от его прошлой ночевки еловый лапник, а рядом с кострищем сохранились рогульки для котелка и колья для сушки сапог.
Первым делом Николай подвесил добытого глухаря на ближайшую елку, натаскал сушняка для костра, развел его, поставил котелок с водой. Затем нарубил свежего лапника для своей лесной перины, снял сапоги, надел их для просушки на колья и только тогда приступил к ужину. Какими же вкусными показался бутерброд из свежего, мягкого хлеба с тушенкой, тем более что ему предшествовала почти полная кружка водки. Такого же мнения о бутерброде была и Вега, хотя в том, который она получила, было больше хлеба и меньше тушенки.
За второй кружкой последовала вторая, сопровожденная словами «хорошо пошла…» А когда тепло разлилось по всему телу и закружилась голова, Николай, плохо соображая, что делает, открыл и вторую бутылку. Конечно, это был перебор, тем более на голодный желудок, ведь он ничего не ел с утра. Лес поплыл перед глазами, и небо опустилось, но Николай все-таки сумел снять с огня закипевший котелок, благополучно опрокинув его при этом, что уже не имело значения, — ему теперь было не до чая. Он повалился на еловую подстилку, чтобы больше уже ничего не видеть и не слышать, а крепко забыться и заснуть.
Но долго спать ему не пришлось. Выстреливший из костра уголек упал на подстилку. Возможно, свежий лапник он бы и не зажег, но внизу был давно высохший, который задымил, зачадил, а затем и загорелся. Сначала поднялась тоненькая струйка дыма, а затем весело заплясали и быстро подобрались к ногам Николая бойкие огоньки. Увидев это, Вега вскочила и громко залаяла, потом, ухватив за телогрейку, пыталась стащить хозяина с запылавшей подстилки, но на это ее сил не хватало, а огонь все ближе подбирался к охотнику, одежда на Николае задымилась. Быстрее всего загорелись шерстяные носки. Наконец Николай, почувствовав невыносимую боль, очнулся и не в силах подняться, выкатился со своего пылавшего ложа, да так и покатился по покатому бережку к ручью. Только сунув ноги в холодную воду, он сумел потушить огонь и немного уменьшить боль в быстро покрывшихся волдырями ногах. Пришлось и голову опустить в ручей, чтобы немного прийти в себя. А, отфыркавшись, он, хотя и был еще задурманен водкой, вспомнил, что лучшее первоочередное народное средство от ожогов, имеющееся всегда под рукой, — собственная моча.

А потом была, наверное, самая долгая и мучительная ночь в жизни Николая. Он сидел, прислонившись спиной к дереву, но даже не задремал из-за мучительной боли в ногах. Хмель почти прошел, и Николай уже смог трезво оценить свое положение. Идти на обожженных ногах он не мог, значит, самому отсюда не выбраться. Но и помощи ждать неоткуда. Когда его хватятся и начнут искать, будет поздно. Он попросту замерзнет, ведь по ночам уже заморозки.
Вега сидела напротив Николая и смотрела на него преданными глазами. Видя и чувствуя его мучения, она тихо поскуливала от своего бессилия, от невозможности чем-нибудь помочь.
Медленно наступал рассвет. Николай основательно продрог, а собранные вечером дрова почти кончились, хотя он экономил их, поддерживая небольшой огонь. Немного выручили бывшие в рюкзаке запасные шерстяные носки, которые он с большим трудом, превозмогая боль и сдирая кожу, смог натянуть на ноги. Сапоги надеть было невозможно. Временами он подзывал Вегу и обнимал ее, чтобы погреться.
Когда совсем рассвело, тренирован­ный слух охотника уловил прозвучавшие где-то далеко два выстрела. Но на Вегу они произвели такое впечатление, как будто стреляли рядом. Она вскочила и без всяких раздумий бросилась в направлении выстрелов. «Неужели она решила меня бросить? — шевельнулась паническая мысль у Николая. — Да нет, не может быть. Среди собак предателей не бывает, собака — не человек.
Хозяин для собаки больше чем соб­ственная жизнь». В то же время он не давал себе воли предаваться радужным надеждам на казавшуюся призрачной возможность спасения. Он не верил ни в Бога, ни в черта, но, как многие охотники, не отвергал некоторые приметы. Считал, например, что если заблаговременно и тщательно готовишься к охоте, то вряд ли она будет удачной. По этой же причине сейчас не позволял себе радоваться раньше времени, чтобы не спугнуть свой единственный, наверное, шанс спастись. Вместо этого он стал вспоминать критические ситуации, случавшиеся у них с Вегой раньше. Однажды она определенно спасла ему жизнь, когда они неожиданно наткнулись на медведицу с медвежатами. Косолапое семейство оказалось с подветренной стороны, и поэтому Вега не смогла его своевременно обнаружить. Николай услышал, как медведица рявкнула, и увидел, что по этому сигналу медвежата быстро взобрались на деревья, а грозная мамаша с ревом пошла на охотника. Возможно, она хотела только попугать и отогнать его, но ведь всякое могло быть. Стрелять Николай и не хотел и не мог, — патроны в стволах были с дробью. В этот момент Вега не поджала хвост, а с громким лаем закружилась вокруг медведицы, отвлекла ее от Николая и дала ему возможность покинуть опасную зону. Были и другие случаи, когда Вега проявляла свою полную преданность хозяину. Да иначе и быть не могло, ведь он собственноручно вырастил, воспитал и натаскал ее по всякой живности.
Охотники давно заметили, что по одиночному выстрелу собаки плохо определяют направление, но по второму ориентируются точно. Веге повезло, что выстрелов было два, и она со всех ног неслась в верном направлении, отлично понимая: где выстрелы, там и охотники, а только они могут сейчас спасти попавшего в беду хозяина. По дороге ей встретился ручей, но разве это препятствие, которое может ее остановить?! Переплыв его и отряхнувшись, она помчалась дальше. В том месте, где был произведен дуплет, никого уже не оказалось, но по следам Вега быстро нашла двух охотников. Скуля и подлаивая, она забегала вокруг них, завертелась, припадая на передние ноги и делая пробежки в нужную сторону.
— Да это же Вега, — сказал один из них, — неужели с Николаем что-то случилось? Она зовет нас с собой, это точно, погляди, ведь натурально плачет собака.
И они пошли за Вегой, которая не скрывала своего нетерпения, но останавливалась, чтобы подождать охотников, когда те отставали, подгоняя их своим лаем.
Охотникам нередко приходится производить сигнальные выстрелы: чтобы определить свое место, дать знак отставшему товарищу и тому подобное. А чтобы отличать их от выстрелов по дичи, охотники поселка уже давно договорились, что они производятся с интервалом в десять секунд. Перед тем, как пойти за лайкой, один из охотников выстрелил два раза с нужным интервалом, и через пару минут раздался далекий ответный выстрел Николая.
Ожидание для Николая было томительным. Примерно через час, после того как убежала Вега, он крикнул, чтобы обозначить свое расположение. Ответные крики раздались совсем близко, а Вега, услышав голос хозяина, оставила охотников и со всех ног бросилась к Николаю. Она то радостно повизгивала и быстро семенила перед ним ногами, то негромко взлаивала, как будто пыталась сказать, видишь, какая я молодчина. Всем своим видом она выражала радость оттого, что ей удалось сделать задуманное — привести к хозяину людей. А Николай старался остановить ее и поймать, чтобы обнять и поцеловать. У него, далеко не сентиментального человека на глазах выступили слезы, но когда подходили охотники, успел смахнуть их.
А дальше все было, как говорится, делом техники. Увидев бедственное состояние Николая, один из охотников поспешил в поселок, чтобы вернуться оттуда на вездеходе и вывезти обезно­жевшего охотника прямо в больницу. Второй остался с бедолагой поить его чаем, кормить и поддерживать морально под бдительным оком собаки.
Лечиться пришлось долго, ожоги заживали медленно, а врач в больнице сказал, что было бы еще хуже, если бы Николай не догадался полить ноги мочой. Но все проходит. В конце концов ожоги зажили. Возможно, этому поспособствовал и медвежий жир, который неожиданно для Николая принес, узнав о случившемся, почти незнакомый охотник, чем до глубины души тронул Николая.
Поправившись, Николай не изменил свой характер, это невозможно, но уже никогда не обращался грубо не только со своей Вегой, но и со всеми окружающими. А еще он никогда больше не брал с собой водку на одиночные выходы на охоту, запомнив на всю оставшуюся жизнь, что хвойная подстилка у костра легко и коварно загорается именно под забалдевшим. Собаку на ночевку он теперь всегда укладывал рядом с собой, всякий раз размышляя: не будь ее, давно не стало бы и меня…
Отчего-то мы благородство и преданность пса осознаем лишь после того, как увидим свет в конце тоннеля только благодаря нему. Но и осознавая, считаем, что так оно и должно быть.
Этот рассказ основан на реальных событиях, которые произошли с одним из жителей поселка Ярега Ухтинского рай­она республики Коми.

В. Окунь
«Охота и охотничье хозяйство» №2 – 2008

Назад к содержанию.