Осенью отряд геологов возвращался домой. Долгие скитания в лесном крае закончились. Составлена схема месторождения. Следующий сезон они проведут в другом месте.
Оборудование и вещи были давно погружены в вертолет, и летчик торопил с отлетом. Погода на глазах портилась. В вершинах деревьев загудел ветер, распахивая кроны. Стрелка барометра резко опускалась. С базы передавали о надвигающейся грозе. Низкие облака зацепились за горбатые сопки, наливаясь синевой.
«Собака у меня в лесу осталась. Ушла по утру и не вернулась. Хорошая собачка, толковая. Наверное, увлеклась запахами какого-нибудь зверька. Жалко бросать, второй сезон с нами, ведь погибнет в тайге», — говорил начальник экспедиции.
«Не могу больше ждать», — кричал летчик сквозь рев мотора. Напор тугих струй воздуха стелил траву, кудрявил кусты. Вертолет оторвался от земли, и уже внизу тайга несется. Куда не бросишь взгляд — один бескрайний лес, да речушки голубыми нитями петляют.
Она вернулась в брошенный лагерь к вечеру. Это была молодая, сильная, рослая собака, помесь лайки и дворового пса. От матери унаследовала лучшие качества промысловой собаки, а отец передал ей отвагу и бесстрашие.
Людей не было. Собака понюхала открытую непочатую банку тушенки, раскисшую от влаги кучку сухарей. Это все, что мог сделать для нее повар экспедиции.
Природа буйствовала. Ветер гнал в тускло-сером небе обесформленные тучи. Гром и молнии разрезали небосвод. Вспышки метались в чреве неба беспрерывно, зловеще и угрюмо. Плотный поток воды низвергался сверху водопадом.
Прошло несколько дней. Дождь не переставал полоскать тайгу. Устав сидеть на одном месте в ожидании геологов, да и голод напоминал о себе, она отбежала от лагеря и, задавив бурундука, вернулась назад. На поляне было все так же безлюдно.
Поняв, наконец, что люди бросили ее и уже не вернуться, собака подняла голову к серому небу и протяжно тоскливо завыла. Звериной тропой побрела в глубь леса.
Давние друзья Владимир и Филарет заготавливали на зиму рыбу. Ботали, загоняя шестами рыбу в сеть по ямам, или сплавлялись с крестовиной под берегом реки. Попадался хариус, ленок и сорога. Улов был неплохой. Засолили несколько ведер хариуса, два десятка ленков. Сорогу, считавшуюся сорной рыбой, не выбрасывали. Сгодится для корма скота — зима длинная.
Пристали к берегу, разожгли костер и поставили чайник. Вечерело. Первые сумерки легли на землю.
В это время откуда-то из леса появилась собака. Затрещали кусты, и на берег вывалилась она, черной окраски, сильно худая, с впалыми боками. Высокая в холке, шерсть скаталась и колтунами висела по бокам. Однако при внимательном взгляде в собаке угадывалась лайка. Уши торчком, хвост закручен в кольцо, правда, несколько вяловат и свален на одну сторону.
Доверчиво, виляя хвостом, подошла к костру. Кусок хлеба проглотила мгновенно, поймав его в воздухе, и не жуя. Торопясь, съела брошенную вареную рыбу вместе с костями.
«Ну, ты милая проголодалась», — заметил Владимир.
Стали гадать, откуда она взялась. Места глухие, жилья рядом нет. Впрочем, в нескольких километрах вверх по реке стояла заброшенная деревушка, десяток покосившихся домов. «Может все же оттуда», — рассуждал Филарет.
Отдохнув, решили проплыть с сетью под противоположным берегом. Река в этом месте шириной шестьдесят метров. Оттолкнули от берега лодку. Собака бросилась за ними и переплыла реку. Ловилось плохо. Подняли сеть, завели мотор, и лодка понеслась вверх по реке над водной гладью. Клокот мотора и шипение водяных струй, обтекающих борта судна, нарушали тишину, опустившуюся на вечернюю реку.
Собака какое-то время бежала за ними, но отстала, не справившись на длинном плесе с мощью мотора. Осталась позади деревенька, в ней не было ни души. Пристали к берегу, в пяти километрах выше нее. Распустили сеть и начали сплав. И тут снова появилась собака. Она неслась по берегу большими прыжками, стремительно и быстро. Однако, было заметно, как ей тяжело. Язык выпал из пасти и болтался наружу, голова низко опущена. Увидев лодку, остановилась, дождалась, когда мы поравняемся и, не спуская с нас глаз, пошла по берегу вслед за лодкой. Показалось, что взгляд собаки был укоризненный.
Ночью спали у костра. Собака лежала рядом и не отходила ни на шаг. Она сразу же выбрала Владимира. Смотрела на него внимательно грустными глазами. Будто приглядывалась, примерялась к человеку. Он был ласков, кормил и о чем-то с ней разговаривал.
По утру, перебрав сети, решили тронуться в обратный путь. До поселка было восемьдесят километров.
Владимир, бывший школьный учитель, значился в охотобществе сезонным охотником. Его участок был небольшим, в пятнадцати километрах от дома, с крохотной избушкой-заимкой на вершине сопки. Внизу, сверкая кристально чистой водой, текла зажатая хребтами стремительная речка. Участок так себе, много гари, но он привык к этому месту. Промысел скорее для души, нежели ради заработка. Годы напоминали о себе, только он не бросал милое душе занятие. Присмотревшись к собаке, решил забрать с собой и попробовать на охоте. Пропадет от голода или волки съедят. Зима не за горами.
Стали собираться к отплытию, укладывать вещи. Собака заволновалась и отчаянно полезла в лодку. Сорвалась в воду. Вновь устремилась в посудину. Наконец улеглась в носу и вдруг заулыбалась почти по-человечески. «Вот и ладно», — подумал Владимир.
Застучал мотор, лес расступился, пропуская рыболовов.
Над именем долго не думали. Раз нашлась, значит Найда. Другие собаки, что были у Владимира, сразу же признали Найду. Она оказалась с характером. Даже цепной пес Пират: рыжий, мясистый, драчун известный — и тот стал относиться к ней с почтением, после того, как Найда рыкнула на него, за назойливое приставание. Оскалила белозубые клыки. Она быстро отъелась, шерсть разгладилась и заблестела, а впалые бока округлились. От нее веяло силой, энергией.
Опыт предков и лесная жизнь превратили Найду в сообразительное и преданное человеку существо. В памяти остались встречи с таежными обитателями, порой весьма опасные. Сохранились отметины на теле от копыт оленя, к которому по неопытности подошла сзади, и разорванная холка от когтей молодой рыси долго заживала. Чудом тогда спаслась. Комары и мошка донимали неимоверно, разъедая ноздри и глаза. Приходилось прятаться от гнуса, зарываться в толстую подушку мха. Много чему научила таежная глушь.
Пришло время собираться на промысел. Владимир уходил в тайгу ненадолго, на несколько недель. Взял с собой проверенного пса Бурана и Найду. Старой тропой, тянувшейся по оголовью сопок, через сутки был в своем зимовье. Лесная избушка, осевшая на венец в землю, дорога сердцу. Рубил жилище из лиственницы еще совсем молодым. Рядом журчит родниковый ключик. Вода в нем ледяная даже в знойные дни.
Собаки разбрелись, нюхали, осматривали окрестность.
Лес стоял разноцветный, по-осеннему прохладный и светлый. Не видно летней пышности деревьев, листья опадали, хвоя редела. Ночью над тайгою пронесся ураган. Повалил сухостой, расщепил старую, кряжистую сосну, которая доживала свой век, прислонившись к молодому кедру. К утру затихло, и пока медленно и не спеша, вставало солнце, стеклянная трава под ледяной корочкой ежилась от холода.
С утра, съев свою похлебку, собаки нетерпеливо рванулись в тайгу. Недалеко раздался звонкий и заливистый голос Найды. Она лаяла на белку. Буран крутился рядом, тоже басовито налаивал. После выстрела он кинулся к падавшему зверьку, но Найда взвизгнула и ударила его по загривку клыками, добавив лапой по спине. Буран отскочил в сторону, и не заворчал, дав понять, что роль лидера уступает.
Охота началась. Найда металась по кустам, валежнику. Искала мягколапых со страстью, с какой-то неистовостью. Как кошка была готова заскочить на дерево за зверьком. После выстрела неслась дальше. Ее звонкий голос будоражил тайгу. С ходу добыли пять белок и соболя. Обегали сопку вдоль и поперек, и к вечеру человек и собаки, едва поев, завалились без задних ног и заснули, словно умерли.
Утром следующего дня Найда загнала соболя под валежнину. Соболь сидел где-то в глубине корневища и уркал. Найда взвизгивала от страсти, судорожно скребла, рвала когтями землю, вырыв целую нору. Морда у нее была вся в земле и поранена, видимо соболь успел цапнуть. Неожиданно соболек выскочил с другой стороны коряги и взлетел на лиственницу. Там его и застал выстрел. Падающего зверька, Найда поймала на лету и бросила на землю, охраняя его от Бурана, который тоже выражал азартную злость.
В другой раз белка на глазах у Владимира заскочила на низкий молодой кедр, и Найда, преследуя его, как верхолаз, взлетела на двухметровую высоту и, запутавшись в густых ветках, рухнула прямо на Бурана. Тот завизжал и отскочил. Такая охота для него была в диковину. Белка, перепрыгнув на сосну, затаилась, но была тут же обнаружена и стала очередной добычей.
Вечером Владимир обрабатывал шкурки и натягивал их на деревянные правилки для придания формы. Каждый новый день приносил хорошую добычу. С Найдой пришла невероятная удача.
Выпавший снег озарил тайгу. Лес светился белоснежными березами, осинками и свежим снегом. Лучи солнца пробились между сосенками, и все вокруг заблестело, заискрилось, заиграло.
Домой Владимир вернулся в хорошем настроении. Зимой он еще пару раз посетил зимовье. Ловил петлями зайцев, ставил на них пасти.
Когда весеннее солнце пробудило тайгу и освободило от снега, надумал подправить зимовушку. Летом гнус не даст. Заметил, в щели между бревен задувает холод. Найда увязалась за ним. За зиму она окрепла окончательно. Рослая, сильная, шерсть густая, с гордо изогнутой шеей.
Попав в лес, Найда стала носиться из стороны в сторону, вынюхивая, высматривая. Движения скоординированные, легкие и свободные. Охотничья страсть и запахи тайги снова будоражили ее. Вот уже заливается где-то на сопке.
Мха, которым Владимир конопатил стену, не хватило. Он направился за ним в сумрачный пихтач, который рос невдалеке. Сучья деревьев были увешаны гирляндами мха-бородача, а стволы покрыты лишайником. Когда добирал мешок густой, пористой массы, что-то тяжелое навалилось на него сзади. Дыхание перехватило. Медведь подмял его под себя. Тяжелый, зловонный запах из пасти хищника ударил в лицо. Огромная красная пасть широко раскрыта.
Смерть была неминуема и рядом. Холод охватил с затылка до ступней. Ум боролся с одной только мыслью — выбраться из-под зверя. «Нет, все же не вывернуться. Конец»,- пронеслось в голове.
Вдруг страшный, яростный рев потряс тайгу. Он был дик и жуток. От этого рыка заложило уши. На мгновенье медведь оставил человека без внимания. Владимир, напряг все свои силы. Резко, до хруста в суставах, дернулся в бок и выскользнул из-под туши, Откатился в сторону.
На холке крупного бурого медведя висела Найда и молча рвала зверю спину. Медведь выл от боли и ярости, пытался сбросить врага, тряс лобастой головой из стороны в сторону, совершал молниеносные движения телом, но все бесполезно. Чем энергичнее зверь пытался избавиться от собаки, тем крепче у нее сжимались челюсти.
Владимир бросился в зимовье за ружьем и вот уже держит на мушке зверя, но стрелять боится, может задеть собаку. Зверь и Найда схлестнулись в ожесточенной, смертельной схватке. Медведь завалился на землю, пытаясь раздавить наездницу, и лапой успел зацепить собаку. Найда отлетела в сторону, прямо в ствол дерева.
Занемевший от ожидания и напряжения палец повел спусковой крючок. Выстрел, еще один. Медведь затих темным валуном.
Найда лежала пластом рядом с неестественно вывернутой, сломанной лапой и разорванным боком. Владимир склонился над ней — жизнь собаки угасала. Глаза затухали, дыхание останавливалось. И показалось ему в последнем затуманенном уходящем взгляде: «Мы с тобой в расчете».
Подавленный несчастием, Владимир медленно осел на землю, опустив в миг отяжелевшие руки на колени. Смятение и отчаяние охватило его. Тело, помятое медведем, корежило, шея задубела, а голову разламывало. Хватал воздух открытым ртом, и лес качался перед глазами.
Похоронил Найду под кустом душистой черемухи, где она любила лежать, зарывшись в листву.
Шкуру медведя забросил на чердак зимовья с глаз долой, и там она со временем сгнила.
Другой такой собаки у него уже никогда не было, и он знал, что больше не будет.
Геннадий Горбунов