Однажды в начале ноября мы с моей лайкой Умкой шли с дальнего путика. Снега еще не было, и оттого, когда я прибегал на лай собаки, не мог сразу определить, на кого она лает. Правда, было одно отличие, если скребет дерево и слушает, значит белка, а может, и куница. А если носится от дерева к дереву, то тут явно пахнет птицей. Но ни белки, ни птицы мне были не нужны, объектом моей охоты была куница, которую я промышляю капканами. Мы еще утром, в начале пути, добыли одну белку, но сколько ушло на то время! Сколько я спалил патронов, чтобы выгнать зверька на чистое дерево. А какой шум был от нашего промысла. Собака моя очень азартная. Стоит один раз выстрелить, как десятилетняя старушка враз становится лайчонком и кричит будто резаная на уходящую белку. Я кричал на собаку, посылал ее подальше и уходил, спеша к своим ловушкам.
Если подсчитать, она у меня, наверно, седьмая, такое чудо со знаком минус. Однако такое чудо очень работящее на других охотах. Например, по утке. Она может часами прочесывать болото, пока не выгонит утку. А если в поле, в густом бурьяне учует косачей, также не успокоится, пока не найдет. И будь я в поле один, мне бы в жизнь не отыскать сбитого косача, который бегает в том бурьяне подобно страусу. Потому собаки со мной всегда: то Умка, то Дуська. Дочь Умки. Дочь, но какие они разные. Вот уж точно – один ползун, другой бегун. Мать, которой сейчас одиннадцать, мелькает в поле словно бабочка, а двухлетняя дочь чистит мне шпоры. Ей птица до лампочки. Она совсем не похожа ни на мать, ни на свою сестру Дульсинею-I, которая за птицу была готова отдать свою жизнь. Которая душила моих кур, соседских, и того хозяина, которому я ее продал. И такое в семилетнем возрасте! Вот почему охотники держат по две собаки. Конечно, если есть возможность. Дульсинея-II, сразу видно, по зверю. Стоит ей встать на след зверя, пиши пропало.
А сейчас я, ругая Умку, ухожу от нее все дальше и дальше. Путик я проверяю в этом году первый раз, и мне очень интересно, что и как. Например, почему капкан захлопнут, и кто это сделал. Почему белке нравится куничий прикорм, и она летит в ловушку. Этих «почему» довольно много, и я почти лечу от капкана к капкану. Умки нет, никто не вертит у капкана хвостом. Но я уже вижу, что что-то есть! Я весь дрожу от напряжения и, вытянув шею из-за елок, гляжу, ничего не понимая. Что такое?! Это явно не куница. Фу ты, черт! Колонок! Что, захотел тухлятинки и попался? Ладно, пойдешь в Киров на кисточки.
Присев на валежину, я положил маленького «лисенка» в рюкзак и подумал: «М-да, невелика добыча, и, кажется, куницы нынче мало. Как обычно в рябиновый год. Что мне готовит последняя железяка?» А вот и Умишна – пошли посмотрим. Вот мы почти пришли. Но что это? Умка лезет на совершенно голую иву. Притом тихонько рычит. А когда я вскинул ствол ружья, она залилась оглушительным лаем. Ты что, совсем сдурела? Лаешь на пустое место. Но собака не могла успокоиться. Да ну тебя! И я пошел проверять капкан, стоящий метрах в тридцати от рычащей Умки. Еще издали я заметил, что снова что-то не так. Ни шиша! С жердины свисал пустой капкан. Меня как водой обожгло. Ушла! Так, проверяем. Точно была, все ветки покусаны, да и конец жердины превращен в щепу. Далее я надавил пружину капкана и вложил в его челюсти свой палец. Больно, но терпимо. Я махнул рукой, и капкан легко отпустил мой палец.
Капкану тоже, как и хозяину, было за шестьдесят, его пружины подсели, и оттого куница убежала. Ба! Так Умка ищет ее самую!
Вот в одном месте Умка давай рыть лапами и совать нос в густую траву, про себя я закричал «ура!», а вслух – «взять!» – Умке. Умка бросилась и, сомкнув челюсти, вытащила из травы что-то совсем неопределенное. Она была тоже, как и я, удивлена. Что это? Наклонившись, я взял из зубов собаки какую-то длинноногую птичку! Боже! Так это болотная курочка, или погоныш! Ну почему ты не улетела! Почему?
Вот так мы поймали неулетевшую «куницу» десятого ноября.
Виктор Проявин