Промысловая зверовая охота с собаками.

Промысловая охота на Дальнем Востоке разделяется на пушную и зверовую. Однако «чистого» пушника или зверовика не встретишь — все они, в той или иной мере, универсалы. Зверовиков всегда было меньше, ведь добыть кабана или изюбра намного сложнее, чем подстрелить белочку. Да и соболюшку поймать не в пример легче, чем медведя по осени вытропить.
В 60-е голы теперь уже прошлого века знаменитым зверовиком в Лазовском госпромхозе был Михаил Николаевич Алтухов. За охотничий сезон он сдавал на приёмный пункт от 1.5 до 2 тонн мяса диких животных, а если охотился с напарником, то и до трёх тонн дотягивал. Охотился он на зверя исключительно с собаками. Иметь свору собак, идущих по зверю, не каждый может себе позволить. Только прокормить такую прорву сколько средств нужно! Но Михаил приспособился. Обычно в сентябре он спускался на лодке из Юмо в Бичевую. Юмо — это бывший лесопункт. Я застал этот посёлок, когда в нём было 12 дворов, начальная школа, магазин и почта. Но вскоре его ликвидировали, как совершенно бесперспективный — окрестные леса давно вырубили. На месте лесопункта сохранилось только два лома: один Алтухова, а в другом жил старичок-пенсионер, державший корову, бычков и несколько свиней.
А в Бичевой находился госпромхоз и проживало несколько тысяч человек. Здесь Алтухов отлавливал бродячих беспородных собак. Случалось, что и покупал по дешевке у хозяина, любителя заложить за воротник, порой арендовал у кого-нибудь гулящую суку, за которой увивалась куча кобелей, и мальчишек привлекал к отлову. Словом, заполнял трюм своей лодки десятком разношерстных собак и отправлялся домой, где у него был отстроен большой вольер для их содержания. С месяц держал отловленных собак впроголодь. За порядком в вольере следили его любимый пёс Верный, похожий на восточносибирскую лайку, только уж очень грубой конституции, со слишком выпуклым лбом, и здоровый, совершенно чёрный, уже немолодой беспородный кобель Цыган. Уже через несколько дней в своре устанавливалась жёсткая иерархия. Лидером становился Верный, его помощником и вторым лицом — Цыган, остальные устанавливали свои отношения между собой по примеру Верного — с помощью клыков. Требование вожака было простым: полное и безусловное подчинение ему, а между собой разбирайтесь как знаете. Иерархия постигалась во время дележа скудной и редко выдаваемой пиши. Никто не мог дотронуться до неё раньше вожака. Кто это себе позволял, получал чувствительный укус крепких и острых клыков Верного. Урок запоминался надолго. Такой изначальный отбор кончался порой трагично для одного из членов своры. Но таковы уж законы выживания в животном мире.
Вторая стадия отбора — проверка охотничьих качеств каждой собаки — начиналась с наступлением сезона охоты, еще по чернотропу. Михаил перевозил всю свору на лодке на правый берег Хора, где располагались его охотничьи угодья. Его требования к своре были просты и жёстки: первое — все собаки держатся вместе, рядом с вожаком: при обнаружении зверя должны остановить его и держать на месте до подхода хозяина; второе (его можно назвать исключением из первого) — собаке с хорошо развитым охотничьим инстинктом дозволялось охотиться самостоятельно; взяв свежий звериный след, она должна тропить его, пока не догонит; если это изюбр — поставить на отстой и держать там до подхода хозяина, всё время подавая голос. На это уходит несколько часов, а то и весь световой день. В отдельных случаях и ночью приходится «держать» быка на отстое. Зато в случае удачного завершения охоты можно рассчитывать не только на лучший кусок, но и на любовь, уважение хозяина.
Участь собак, которые отстали от стаи и заблудились в лесу, незавидна. Такую собаку, рано или поздно, сожрёт тигр, а если она попадёт на глаза охотнику, он пристрелит её и оставит в качестве прикормки для колонков или соболей. Когда выпадет снег и зверьки натопчут к приманке тропы, охотник поставит капканы и отловит пушистых хищников. Таким образом, расходы, понесённые на поимку собаки, её транспортировку и содержание, окупятся и даже навар останется. Такова жизнь и она диктует свои правила.
Михаил несколько раз приглашал меня на свой промысловый участок поохотиться на кабана или изюбра. Его предложение совпадаю с моим желанием — и страсть охотничья влекла, и опыта поднабраться у известного зверовика хотелось, но злополучная служебная текучка не позволяла. Пришлось пойти на хитрость, а точнее на совмещение полезного с приятным. Я запланировал провести осенний учёт норки по заберегам от Гвасюгов до Бичевой, что по реке Хор составляло 108 км, а с учётом проток и заливов-стариц тянуло на все 200, то есть график был достаточно напряжённый. Промысловый участок Алтухова находился примерно на середине нашего маршрута, что давало возможность сделать передышку и немного отвести душу. В подмогу себе я взял Володю — студента из Сходненского пушно-мехового техникума, который проходил у нас полугодовую практику. С учётом мы немного припоздали — забереги на реке оказались уже большими, а местами Хор перемёрз на всю ширину. Из оружия я захватил карабин кавалерийского образца калибра 7.62 мм и пятизарядную мелкашку, которую предварительно вынув обойму (не дай Бог потеряет — запасных-то нет), доверил носить студенту. Поскольку снег уже давно выпал, мы поостереглись надевать резиновые сапоги, я был обут в улы, а поверх штанин натянул суконные ремузы. Володя с недоверием отнесся к традиционной одежде аборигенов и предпочел ходить в валенках. Для натаски по зверю я захватил свою западносибирскую лайку по кличке Дунай.
За два дня мы прошли 20 км и к вечеру должны были достигнуть сплавною участка Ходы — небольшого поселка полевому берегу Хора. Из-за обилия проток мы с Володей разделились, встретиться договорились у подножия сопки «Дубовая», где Осьминская протока впадает в Хор Протока уже более чем наполовину покрылась льдом; у самой кромки воды я заметил цепочку следов на снегу. Они делали небольшой полукруг и вновь шли к воде. Следы мне показались крупными. Я подошел поближе и понял, что это следы небольшой выдры. Чтобы лучше разглядеть их, я сделал шаг вперёд, и тут неожиданно лёд поло мной затрещал, я стал быстро погружаться в воду.
Имея некоторый опыт хождения пользу горных рек, отличающихся большим коварством, я всегда имел в руках хорошую, крепкую палку Она и сейчас была у меня. Я положил её на лёд поперёк пролома и, упираясь об неё руками, уселся на кромку льда. Она, к счастью, меня выдержала. Ещё секунда и я выдернул ноги из воды, а затем быстро отполз в сторону. Суконные ремузы не пропустили волу, а в том месте, где к кожаным улам подшиваются тряпичные голяшки, она просочилась, ноги промокли. До посёлка Ходы — около 2.5 километров, мороз небольшой, не ниже 10-12, и я решил, что разжигать костёр и сушиться не стоит. У подножия сопки «Дубовой» меня уже поджидал студент. Мы выбрали место, где Хор полностью сковало льдом, и стали перебираться на другой берег. С трудом осилив сплошные торосы, уже по берегу, подходили к посёлку. Ноги мои сильно замерзли, но чувствительность не потеряли, значит, не отморожены. Добравшись до тёплой избы знакомого охотника-любителя, я быстро снял мокрую одежду, а Володя сбегал в магазин и принёс водки. Ужин ждал нас на столе. Мы хорошо поели, поговорили по душам с хозяевами и завалились спать. Утром я чувствовал себя хорошо, даже насморка не было. Попрощавшись с гостеприимными хозяевами, мы отправились в дальнейший путь.
Ниже Ходов Хор вновь растекается на несколько рукавов, предстояло все их обследовать. Основное русло Хора пришлось переходить несколько раз, переходы надо отыскивать, на что ухолит уйма времени. В Юмо мы добрались уже в темноте и порядком уставшие. Одинокий дом Алтухова был виден издалека. Из трубы густо валил дым, а окошко приветливо светилось. Ну, слава Богу, хозяин дома. Мы вскарабкались на высокое крыльцо и уже в сенках уловили запах жареного мяса. У Михаила в доме был его напарник Григорий Скалкович — моторист-водитель моторной лодки госпромхоза, подрабатывавший охотой в период навигационного межсезонья. На плите, на огромной сковороде, дожаривалось мясо вперемешку с картошкой, на краю плиты в тазике плавился большой круг мёрзлого молока, посреди которого высилась аппетитная горка еще стылых сливок. На столе стояла большая миска с солёными огурчиками, только что извлечёнными из погреба. Глотая слюну, мы с Вовкой принялись разоблачаться, а еще через пять минут сидели за столом и уплетали жаренину за обе щеки, радуясь, что угадали к ужину.
Потом, отяжелевшие от еды, разлеглись кто где, со смаком закурили и принялись строить планы на завтрашний лень. Михаилу нынче не повело. В начале сезона собаки нагнали на него секача. Он стрелял в него круглыми пулями из двустволки, успел сдуплетить и… промазал. И это с расстояния в четыре метра! Секач мчался на него как танк. Михаил лишь в последнюю секунду успел отскочить на полшага, тот пронесся мимо, но тут же развернулся и вновь попёр на охотника. Счёт шёл на секунды, соображать уже было некогда. Лишь одна мысль успела мелькнуть: «Сейчас посечёт ноги», и он упал на спину, успев задрать ноги кверху. А про руки забыл. Вот секач и резанул клыком по правой руке. И хоть по мякоти пришлось, но распорол сильно. Тут собаки подоспели и отвлекли секачару. Пришлось до больницы добираться, рану зашили. Уж месяц прошёл, а до конца не зажило, еще и повязку не снял, и сила в руке до конца не вернулась — на курок ружья нажимать больно. Сегодня вот калканчики ставил на колонков. А Григорий пока за двоих отдувается: охотится без собак и. в основном, на кабанов. До этого обитал на Средних Толчах, в старом леспромхозовском бараке. Пришел в Юмо за лошадью, чтобы свезти из тайги к бараку отстрелянных кабанов, которых еще надо оттаивать и обдирать шкуры. Через неделю из Бичевой придёт машина за мясом, надо успеть его подготовить.

Вообще-то мясо из тайги должен был трелевать дедок, сосед Михаила. Для этой цели госпромхоз купил лошадь и закрепил её за дедом. Михаил и Григорий добывали зверя, оставляли тушу на месте и сообщали деду, где она лежит. Дед. проживший много лет в Юмо и сам в своё время охотившийся, хорошо знал все окрестности. Ему достаточно было назвать ключ, и он без груда находил трофей и лошадью волоком вытаскивал nушу в Юмо или к Гришкиному бараку, откуда, уже на санях. — до Юмо. Естественно, его труды госпромхозом оплачивались. Но на этот раз Григории решил сам заняться трелевкой, потому что следы к нескольким ранее добытым тушам основательно присыпало снегом. Дед мог их не найти. 
Григорий рассказал, что у своего барака видел свежий переход табунка чушек с подсвинками и поросятами «Где-то там поблизости они должны и остаться, если тигра не шуранет их», — заключил он. Мой практикант вдруг воспылал охотничьей страстью:
— Дядь Гриш! Можно я с тобой поеду?
— А помогать будешь туши затаскивать? — спросил Григорий.
Володя был согласен на всё.
— Ну, а мы с тобой, — обратился ко мне Михаил, — маханём на Нижние Толчи, я там уже давненько не был, а к вечеру выйдем к Гришкину бараку и там заночуем.
На том и порешили. Перед сном я вышел покормить свою собаку, которая нашла себе место в сенях на старом половике. Звёзды ярко сверкали, будто их начистили толченым кирпичом, что предвещало на завтра ясный и морозный день.
Меня разбудили звон пустого ведра и чертыханье Михаила. Через дверной проем из кухни проникал свет керосиновой лампы и был слышен весёлый треск разгоравшихся в печи дров. Михаил наметил подъем на семь часов, я взглянул на свои наручные — половина седьмого. Спать ещё хотелось, но за полчаса всё равно не выспишься. Я встал, прошлёпал по холодному полу на кухню и начал одеваться. На плите в большой кастрюле закипало мясное варево, а Михаил сидел на низкой табуреточке и не спеша отхлебывал из маленькой эмулированной кружечки чёрный как смоль чифир. После каждого глотка он затягивался папиросой. Одним словом, кайфовал. Я знал, что Михаил пару лет назад вышел из заключения, но. видно, от лагерной привычки так и не отказался. Он женился гут же в Юмо на симпатичной учительнице начальных классов. Их дочери был уже гол. Сейчас семья жила в Бичевой.
— А дома ты как при жене чифиришь? — спросил я.
Михаил немного помедлил, а потом, не торопясь, ответит:
— Она, конечно, знает, но лаже ни разу не видела: я встаю рано, когда она еще спит. И успеваю.
После плотного завтрака, когда мы уже были готовы к походу. Володя попросил меня дать ему мелкашку. В то время больших строгостей, как сейчас, с оружием не было, и я без колебаний дал ему мелкашку и патроны к ней. Но он стал просить еще и обойму. С большой неохотой я сделал это. опасаясь, что он её потеряет. Володя заверил, что всё будет в порядке.
Михаил открыл дверь вольеры и выпустил собак. Они тут же окружили моего Дуная и стали осторожно обнюхивать. Тот стоял, вздыбив шерсть, и негромко рычал. Михаил крикнул Верному: «Это свой!», после чего вожак отвернулся от моего пса и с независимым видом побежал впереди своры. Дунай замыкал шествие.
Когда Мы вышли, было еще темно, но пока пересекли Хор, в свои права вступило озарённое лучами еще не взошедшего солнца утро. Собаки умчались вперед, их не видно и не слышно. Высокий и поджарый Михаил легко и быстро, как изюбр. Идет впереди по своей тропе. За ним. взбодрённый утренним морозцем, поспешаю я. Шаг Михаила значительно шире моего и мне приходится или идти по целику, или по следам охотника почти вприпрыжку.
Наш путь лежит вверх по некрутому правому склону горной речки Нижние Толчи. Когда-то. лет 20, а то и 30 назад, здесь пролегала «ледянка» — желобообразная зимняя дорога, политая водой, по которой трелевали на лошадях огромные кедровые бревна вниз к реке, а оттуда они сплавлялись к гидролизному заводу. Как хорошо, что в то время не было современной техники — механических пил и тракторов-трелевщиков. Благодаря этому по крутым склонам сохранились кедрачи и подлесок, а это значит, что у зверья есть еще богатые и разнообразные корма и возможности быстрого и дружного воспроизводства.
Несколько раз Михаил останавливался и прислушивался, но было совершенно тихо. Мы отмахали от Юмо уже километров семь. После одной из остановок, где мы перекинулись десятком слов. Михаил сделал шаг. чтобы продолжить путь, как вдруг послышались сильный шум и треск. Михаил сорвал с плеча ружьё и выстрелил. И тут я увидел мчавшегося по руслу речки изюбра. Мой сектор обзора очень узок: слева видимость заслоняет фигура охотника, справа — кусты. Всё-таки я тоже успел сделать два выстрела. Вместе с изюбром промчалась воющая и рычащая свора собак и (всё стихло, будто всё это привиделось. Мы некоторое время постояли, послушали, но всё было тихо.
— Не будем спешить. — сказал Михаил. — они всё равно его где-нибудь поставят. Давай пройдёмся по тому склону, — и махнул здоровой рукой на противоположную сторону ручья.
Перешли ручей, поднялись по невысокому склону и прошлись лесом. Встретили несколько изюбриных переходов, но следы не были свежими. В одном месте пересекли кабанью тропу, но и она оказалась припорошенной ночным снежком. Спугнули табунок рябчиков, деловито склёвывавших почки в чаше кустарников. Пересекая небольшой ельник, заметили несколько белок. Но ни белки, ни рябчики нас сейчас не интересовали, мысли всё время возвращались к нашим собакам и изюбру, которого они гнали. Вышли на открытое место, поросшее берёзами и осинами с густым подлеском из элеутерококка, аралии, свилины и дикой сирени. По буграм сохранились ели и кедры. Старые вырубки. Мы подошли к одному такому бугру, на его вершине высилась красивая одиночная ель, которая могла бы стать главной новогодней ёлкой большого города.
— Сколько времени? — спросил Михаил.
— Да еще полдвенадцатого. — взглянув на часы, ответил я.
— Самое время чайку попить.
Чайку так чайку. Расположились под елью, её нижние ветви находились на высоте нашего роста и не мешали. Развели костерок, я набил свой солдатский котелок снегом и повесил над огнём. В нескольких метрах от нас заметил лиану, густо покрытую ярко-красными я года м и лимонника. Набрал в шапку, несколько кистей бросил в чай. Вкус чая с лимонником изумительный!
После чаепития закурили. Настроение у Михаила было не очень хорошим.
— Если быка не поставили и убежали в Юмо, ну я им задам! — как бы про себя проговорил он. 
— Зачем забегать мыслями вперед? Может, они его давно поставили и нас дожидаются.
Вижу, немного успокоился. Пошли назад. Через час вышли на Хор. постояли на льду, послушали. Ничего не слышно. Михаил опять помрачнел:
— Ты иди потихоньку вдоль берега, а как дойдёшь до санного следа, так по нему и ступай до самого барака. А я сбегаю в Юмо, а потом назад, может, еще догоню тебя.
Я пошёл вдоль берега. Здесь Хор застыл ровно, лёд был гладким, даже снег на нём нс задерживался — весь сдувался ветром. Береговая линия впереди сильно изгибалась вправо и заканчивалась скалистым мыском. Расслабившись и погрузившись в свои мысли, я шёл не спеша. когда вдруг услышат за спиной какое-то сопенье. В миг карабин в руках, резко оборачиваюсь. Фу! Напугал… Михаил. И какой-то возбуждённый. Поравнялся, от бега запыхался:
— Собаки лают… Из-за мыска не слышно было… Как на середину Хора вышел — слышу лают, стервецы…

Всё ясно. Я тоже загораюсь азартом и мы бежим на мысок, который оказался не таким уж близким, как казался. Наконец, достигаем его и. тяжело дыша, «заворачиваем за угол». И сразу же. как будто только что слух прорезался, отчётливо слышим собачий лай. Да, вот же они! Всего-то метров сто пятьдесят! На заснеженной косе на другой стороне протоки. Бык стоит недвижно, к нам полузадом, место совершенно чистое, скрадывать невозможно. Как по команде, мы согнулись и без остановки двинулись вперед на корточках. Если сейчас нас зверь и увидит, то примет за собак, а ему. окруженному сворой, такое дополнение — без разницы. Наши собаки, до того лежавшие на снегу вкруг изюбра, завидев нас, вскочили с мест и стали с яростью и азартом облаивать животное, однако попыток наброситься на него не делали — ждали выстрела Хозяина. Я решил не искушать судьбу и стрелять с сотни метров. Прицелился, но после бега еще не отдышался и руки тряслись, как у алкаша с похмелья. Лёт на снег, упёрся левым локтем в лёд и лишь тогда сумел уловить цель — в левую лопатку. А Михаил продолжал подбираться ближе, ружьё — это всё же не карабин. Два выстрела прозвучали один за другим. Я видел, как зверь сгорбился, а после второго выстрела его левая задняя нога надломилась и наружу показалась заострённая белая кость. Всё кончено.
Азарт в нас начинает быстро угасать, мы сходимся, садимся на бревно, которое почему-то осталось не сплавленным, и с наслаждением закуриваем Бык еще жив. Из последних сил он пересекает протоку, задирает голову кверху, но высокий крутой яр ему, конечно же, не осилить. На нём. как пиявки, повисают собаки, и он под их тяжестью медленно оседает наземь. Но голову еще держит высоко поднятой. Вдруг с недоумением замечаю: мой Дунай серьёзно сцепился с Верным. С чего бы это? Михаил поясняет, что Верный всегда хватает зверя за морду. Это его место и его право. А Дунай этого не знал, вот Верный его и учит. Кажется. Дунай понял урок и драка вскоре прекратилась. Учись, пёс, учись. Со своим уставом в чужой монастырь не ходят…
Между тем, зверя надо было добить. Михаилу несподручно: рука болит и заряда ружейного жалко, да и собак можно зацепить. Словом, эта миссия досталась мне. Ох! Как не люблю добивать животных. Михаилу это тоже не по нутру. «Кончай». — сказал и отвернулся. Навёл я мушку на ухо. выждал момент, когда собак рядом не будет, и нажал курок. Вот теперь всё.
Кое-как переворачиваем быка на спину — на полтора центнера потянет. Потрошить тоже мне предстоит. Делаю это не очень сноровисто. под контролем Михаила. Селезёнку, лёгкие, желудок — всё собакам. Урчат, рычат, глотают, бока ходуном ходят. Всех наделил, всем досталось. Приводим тушу в транспортабельное состояние — вытягиваем ноги, голову поворачиваем так, чтобы рога не повредить, и оставляем на снегу замерзать. На этом наша миссия заканчивается, дальше — работа деда.
Через час подходим к бараку Григория. Дом старый, крыша прогнулась посередине, напоминает межгорную седловину. стены рублены из кругляка и на вил еще крепкие. Зато окна начинаются почти от земли, значит дом врос в землю. Но внутри тепло и сухо, на полу две кабаньи туши отогреваются. Нас встречает Володя. Лицо его сияет. Он сегодня отличился — убил кабана из мелкашки.
— Ну, не совсем кабана, скорее поросенка. — уточняет он.
— Где же он? — спрашиваю. — Покажи-ка нам.
— Так я его в лесу оставил.
— Распотрошил хоть?
— Не-ет. А зачем?
Мы переглядываемся с Михаилом. Он уже успел заварить свои чифир и переливает его из консервной банки в кружечку. Вечерняя порция. Сейчас будет кайфовать. Я же наливаю большую кружку нормального чаю и с удовольствием пью.
Поговорив со студентом, выясняем что Григорий поехал на лошади вывозить из тайги третьего кабана. Когда вернётся — неизвестно. Решаем. что делать с поросёнком. Если оставить до утра в лесу непотрошёным, мясо испортится. Значит, идти нужно сегодня; выпотрошить да и притащить к бараку, чтобы потом время не тратить. Михаилу идти несподручно — рука, к тому же надо ужин варить и Гришке помогать кабанов обдирать. Значит идти мне. Спрашиваю Володю, сколько топать-то до поросёнка. Володя пожимает плечами: «Да километра два. может три. я не мерил». Быстро собираемся, оружие брать не хочу, но Володя настаивает, чтобы я взял карабин, видно тигра боится. Соглашаюсь при условии, что понесёт он.
Оказывается, уже стемнело и начала дуть позёмка, но пока нам в спину. Минут за сорок приходим до места. Салимся перекурить, и тут студент признается мне (выждал момент), что днём потерял обойму от мелкашки. У меня просто нет слов. Говорю, чтобы завтра с утра шёл сюда и искал, хоть сито делай и просеивай весь снег…
Поросёнок оказался подсвинком килограммов на 50-60. Достанется нам тащить его! Принимаемся потрошить. И тут выясняется, что студент мой этого делать не может. Во-первых, он никогда не разделывал животных, во-вторых, от запаха внутренностей его тошнит, в-третьих, он не переносит даже вида кишок, у него начинает кружиться голова и может даже сознание потерять.
— Хоть фонариком посветить мне можешь?
Согласился. И то ладно, а то бы костёр пришлось разжигать. В общем, выпотрошат я этого подсвинка, накинул петлю на верхнюю челюсть, сделал два поводка-лямки, впряглись мы и попёрли. Намучались — слов нет. Пока из тайги на зимник вытянули, взмокли от нога, пить хочется. Я снег глотаю как баклан, но жажда не унимается. А по зимнику потянули — навстречу ветер со снегом. Как в барак вошли, так первым делом к ведру с водой, зачерпнул в кружку вместе со льдом и пил. пил, пока зубы не заломило. Ужин был давно готов, ждали только нас. Нет ничего лучше, как с устатку хорошо поесть и выпить рюмочку. И, как в сказке, на столе появилась бутылка с самогонкой, это Григорий припас. Кабанятина была нежной и удивительно вкусной. Володя, не избалованный подобными изысками, ел и ел мясо, как будто хотел наесться впрок на несколько дней вперёд. Так закончился наш первый день зверовой охоты.
Восход солнца застал нас с Михаилом на середине склона в направлении к Нижним Толчам. Григорий сегодня собирался докончить обдирание шкур и к вечеру отвезти мясо в Юмо. У студента задача была одна: найти потерянную вчера обойму от мелкашки. Нам же оставалось только охотиться. Собаки убегали вперёд, время от времени появлялись перед нами, как бы сообщая, что ничего стоящего не встретит. Остановились перекурить и в это время показались собаки. Михаил подозвал их и заметит:
— Цыгана нет.
— Куда он мог деться? — удивился я.
— Мог взять след изюбря и пойти по нему.
— Как, один?! — вновь удивился я. — Разве он один сможет поставить зверя?
— Сможет-сможет, — скороговоркой ответит Михаил и попросил: «тише». — после чего стал прислушиваться.
Я тоже напряг слух, но лая не услышал.
Только сейчас я обратил внимание на своего Дуная. Он вел себя значительно увереннее, чем вчера, и держится ближе к вожаку. Я окликнул его, но он взглянул на меня как-то отчуждённо, словно не узнавая.
— Успел одичать, — засмеялся Михаил. — Он уже себя стаей чувствует.
Признаюсь, я до конца не понял Михаила. Если бы он сказал «частицей стаи», то все было бы ясно. Хотя в этом случае нужно было признать, что собака обладает самосознанием, сознаёт себя личностью, обладательницей своего «я», с чем согласиться не могу. В то же время заявить категорическое «нет» тоже не берусь. Стая, свора собак — это живое образование, объединённое единым разумом (эгрегором) и действующее как единый организм с учётом индивидуальных особенностей каждого. У такого д ре юра свои законы, которым подчиняются все его составляющие, а вожак выполняет только внешнее управление стаей.
И ещё я обратил внимание на двух собак в своре. Они были очень схожи, скорее всего, брат и сестра одного помёта. Фигуры имели совершенно непропорциональные — сравнительно длинное туловище и коротенькие ножки. На мордах длинные, но очень редкие волосы, скорее всего, тут была небольшая примесь кровей каких-то терьеров. В общем, очень несимпатичные собаки даже для «двортерьеров». вызывающие отталкивающее впечатление. Разглядев их, я скривился как от зубной боли и спросил Михаила, зачем он держит таких уродцев Пожав плечами, тот ответил лаконично: «Они азартные».
Было далеко за полдень, когда мы вышли к северному склону узкой поймы Средних Толчей. Снегу здесь было по колено, и мы только начали спускаться, как вдруг одновременно услышали одиночный собачий лай. Михаил сразу определил направление: это в верховьях ключа по левому истоку. И ничего больше не поясняя, стал спускаться по склону. Собаки, которые тоже услышали лай. пришли в возбуждённое состояние и бросились вслед за хозяином. Я замыкал шествие. Когда подходил к ключу, заметил застрявшую в снегу дворняжку, одну из тех двух, о которых говорил выше. Сучка извивалась всем телом, тявкала и визжала от злости, нетерпения и беспомощности, но выбраться из мягкого глубокого снега не могла. На миг меня пронзило чувство злорадства, что. мол. и азарт не помогает! Я даже хотел пройти мимо, даже один шаг уже сделал, но тут совесть меня заела. Вернулся, взял собаку за «шкирку», вытащил из снега и поставил на тропу, только что проделанную её товарками. Взвизгнув от радости, она тут же бросилась со всех ног догонять свору. Я посеменил следом. Вот и вершина Средних Толчей. Она образуется от слияния двух ключей, сбегающих с крутых горных распадков. Следы Михаила уводили вверх полевому истоку. Я остановился подножия сопки, расположенной ниже распадка. Лай Цыгана слышался здесь особенно отчётливо. «Зачем Михаил пошёл в распадок?» — подумал я и полез вверх по крутому склону. Подниматься было тяжело, пришлось несколько раз останавливаться, чтобы отдышаться. Но голос Цыгана становился все слышнее, всё звонче и это подстегивало меня, заставляло торопиться. По звуку собачьего голоса я определил, что до пели осталось метров 50-60. однако из-за густого ельника впереди ничего не было видно.
Неожиданно открылась узкая прогалина, уводившая вверх и расширявшаяся там. В конце её я увидел изюбра, одиноко стоявшего на заснеженной поляне. Перед мордой быка мельтешил Цыган. Бык стоял ко мне правым боком и стрелять было очень удобно. Нс спуская глаз с цели, я стал искать какой-нибудь куст для опоры, но ничего подходящего не находил. В это время молнией промелькнула собака и через мгновение оказалась на спине изюбра, а еще через долю секунды с громким рычанием стала вгрызаться в шею животного. Секундой спустя быка окружили злобные рычащие собаки и гут же раздался выстрел Михаила. Зверь еще стоял на ногах, но по его позе было видно, что он смертельно ранен. Но я всё же не удержался и с колена послал ему пулю в правую лопатку. Когда поднялся к месту происшествия, Михаил стоял возле Цыгана, похлопывал и оглаживал его. всё время повторяя: «Молодец. Цыган, молодец».
— Видел, как Замухрышка действовала? — показал он рукой на собачонку, продолжавшую с урчанием вгрызаться в шею поверженного животного. — Я ж говорил, что она азартная. 
Мы покурили, дав возможность собакам излить на туше зверя накопившуюся за день энергию охотничьего азарта, после чего я приступил к своей обязанности потрошителя. На этот раз действовал более уверенно и споро. Лучшие куски в первую очередь достались Цыгану. Потом свою порцию получил Верный (вожак всё же). Третьей в очереди оказалась Замухрышка. Остальные собаки, поскольку особенно не отличились, получали свой кусок по принципу: «кому раньше повезёт». Потом мы стянули тушу вниз по склону к месту, куда будет легче добраться деду с лошадью для транспортировки её в Юмо. Закидали тушу снегом и ветками, на кустах Михаил привязал несколько цветных лоскутков, у меня в кармане нашлась пустая гильза от патрона, которую я закрепил на ветке, — всё это для отпугивания ворон.
В барак мы вернулись когда начинало темнеть. Нас встретил сияющий студент, тут же преподнесший мне обойму от мелкашки. Григорий повёз мясо в Юмо и. скорее всего, останется там с ночевой. Ужин студент, конечно, не приготовил, зато в печке еще держался огонь — и то ладно. Михаил заварил свою вечернюю порцию чифира. я же напилен чаю. Потом занялись готовкой ужина. Так закончился мой второй день зверовой охоты.
В третий день мы решили посетить Верхние Толчи. Бассейнами этих трёх речек ограничивался промысловый участок Алтухова. К обеду оставили далеко позади верховья Средних Толчеи и вышли к водораздельному хребту, носившему на звание Амбанский. Собаки давно оставили нас и не подавали никаких признаков своего присутствия. Мы перевей и ваз и с одной сопки на другую и. в конце концов, я потерял всякую ориентацию. Надеялся только на Михаила. Часам к 15 оказались на вершине какой-то сопки, южный склон которой совершенно не был покрыт снегом. Днём мороз отпустил и, когда мы присели на валежину, чтобы перекурить и малость передохнуть, я почувствовал, что солнышко даже пригревает. Однако сидеть долго не пришлось. Михаил вдруг встрепенулся, прислушался, потом выкрикнул одно слово: «собаки», сорвался с места и бросился бежать вниз по крутому склону. К своей досаде я не расслышал лая собак, но бросился следом за Михаилом, полностью полагаясь на его опыт. На ходу он бросил еще одно слово: «быстрее», и я помчался вниз, совершая гигантские прыжки Мне кажется, никогда ни до, ни после, не доводилось так быстро (Упускаться со склонов сопок. До сих пор удивляюсь, как я не свернул себе шею. Но, хотите верьте, хотите — нет, даже ни разу не споткнулся, ни разу не упал. Когда, наконец, стало видно заснеженное дно глубокого распадка, я разглядел фигуру Михаила, который что-то кричал собакам Спустившись, увидел распластавшуюся на льду ключа тушу большой чушки с распоротым животом и растянувшимся на несколько метров позади неё шлейфом из внутренностей. Она была еще жива, тяжело и с хрипом дышала. Михаил пытался здоровой левой рукой перерезать ей горло, но у него это не получаюсь. Увидев меня, он раздражённо сказал:
— Ну, что стоишь? Не видишь что ли, помоги-ка!
Я подошёл, помог Михаилу. Агония животного прекратилась.
— Нам еще повезло. — сказал Михаил, успокаиваясь. — Если бы это был поросёнок, то пока мы спускались с сопки, от него бы ничего не осталось — начисто бы сожрали.
Я занялся ставшей уже привычной за последние два дня работой и покончив с ней. мы отправились вниз по ключу, вышли на Средние Толчи и вскоре были в бараке.
Так закончилась моя трехдневная промысловая охота с собаками на копытных животных. Позднее, еще не раз. мне доводилось охотиться с собаками на изюбря, но это было уже не то. это была любительская охота.
Михаил Алтухов вёл зверовую охоту еще несколько лет, пока через его участок не пробили автомобильную дорогу на Ходы. Появились браконьеры, копытных стало меньше и заниматься зверовым промыслом — невыгодно. Так прекратилась промысловая зверовая охота с собаками.
Вскоре я переехал в Хабаровск и с Алтуховым встречался редко, во время моих нечастых поездок в Бичевую. Потом Алтухов переехал с семьей в Комсомольск и наши редкие встречи прекратились вовсе.
* * *
Описанный вид промысловой зверовой охоты существовал в 60-е годы XX века, но продержался недолго — численность копытных сократилась, промхозы развалились, охота со сворами в Хабаровском крае была запрещена. Так что приведённое описание — уже история…
г.Хабаровск

Далин И.В.
“Охотничьи просторы”, книга 1 (39) – 2004

Назад к содержанию.