Река Поворотная.

Залита речушка лунным светом,
Полночи таёжные тихи.
Даже если б не был я поэтом,
Всё равно бы написал стихи.

С начала этой истории прошло 50 лет. Два охотоведа решили познать труд охотника, к ним присоединился 18-летний юноша, осваивавший азы таёжной науки. Кто-то скептически иронизировал, другие осуждали выпускников, уехавших не по распределению, а на вольные хлеба, третьи, наверное, просто завидовали…

Слава, проведший прошлый сезон на Белете и ощутивший вкус ловли живых соболей, возмужал и тайга его теперь совсем не пугала. Виктор заручился согласием директора Жигаловского промхоза Шабалина принять троих напарников штатными охотниками и выделить им общий участок на Орлинге. Мечтали о Нюче (по-эвенкийски нюча — сера лиственницы), но добраться туда трудно, река перекрыта черезовыми заломами. Пришлось остановиться на Поворотной, что впадает в Орлингу в 70 километрах от устья. До Нючи же ещё сорок вёрст наберётся, по реке из-за заломов не пройдёшь, а другой дороги туда нет.
Подготовка снаряжения и сборы заняли полмесяца. Наконец, охотники, купив по сходной цене в Жигалово две лодки и загрузив их провиантом, отправились самосплавом вниз по Лене. Редкие, иногда заброшенные деревни с приземистыми избами, прилепившимися на займищах и косогорах, берёзы с пробивавшейся желтизной в уборе — таков открывавшийся взору пейзаж. Он навевал грусть, особенно Славе, готовившемуся во второй раз к долгой разлуке с домом.
Поездка предстояла нелёгкая, хотя за плечами был опыт строительства зимовий, прокладки троп, настроя капканов, знания другой таёжной премудрости. Везли парни и трёх собак-лаек. К Пальме и Службе прибавился Мальчик, у которого на морде были отметины медвежьих лап, его взяли на племя.
Пущенные по воле волн лодки не требовали особого искусства в обращении. Нужно было лишь следить за мелями, не ставить на перекатах борт поперёк волны, да стараться выдерживать фарватер. Слава к концу первого дня освоил эту нехитрую лоцманскую науку, он плыл замыкающим на второй лодке. Из-за экономии времени решили плыть ночью, связав верёвкой лодки, чтобы не растеряться в темноте. Убаюканный покачиванием волн Слава задремал и проснулся от криков. Впереди маячили огни судна, тащившего баржу. Течение, неожиданно сильное, подхватив утлые судёнышки, несло их к выступающим из темноты махинам. Парни пытались приблизиться к берегу, но их отбивало течением на стрежень. На судне заметили путешественников, раздались крепкие слова, там изменили курс, расходясь правым бортом. Теперь лодки уходили в открытую воду, опасно мерцавшую темнотой. Баржа неумолимо приближалась, влекомая буксирным тросом. Слава грёб изо всех сил и почти сравнялся с первой лодкой, прошедшей в двадцати метрах от борта баржи.
— Пронесло! — вырвался вздох облегчения у всех троих.
К концу второго дня приплыли в Сурово. Остановились у Томшиных, младший сын которых работал директором Катангского коопзверопромхоза. Старшие Томшины дали много ценных советов о том, как забираться в тайгу, помогли с продуктами. Слава с интересом наблюдал за тремя женщинами, синхронно толкавшимися шестами с одного борта на лодке, шедшей против течения со скоростью, какую не мог держать пеший человек. Не думал, что через год сам будет также ходить на шесте.
В Дядино, последней деревне района, приобрели потрёпанную лодку и после небольшого ремонта переложили на неё часть груза. Без приключений добрались до Орлинги, откуда предстояло стартовать вверх по этой своенравной дикой реке. Надежды нанять в колхозе лошадей и с их помощью поднять лодки с грузом разбились при первом же разговоре с местными охотниками.
— Вода большая, конными не пройдёшь. Лучки гните из черёмухи, на носы лодок ставьте, бродком проведёте и груз не утопите, — дали совет.
Глаза боятся, а руки и ноги делают. Оснастив свои посудины нехитрыми приспособлениями, отправились в путь. На перекатах проводили лодки поочерёдно. Один вёл за лучок, двое помогали шестами и руками, держась за борта. Сапоги оскальзывались на камнях, вода захлёстывала через борт, грозя залить продукты, упакованные в мешки и укрытые брезентом. К концу пятого дня поднялись вверх только на сорок километров. Встретили трёх рыбаков у Лобовского, переговорив с ними, решили пройти ещё пару-тройку шивер. Слава, шедший сзади в одиночку, стал обводить коряжину, торчащую из воды, но лодку вдруг бросило в водоворот, закрутило и прижало к топляку. Охотник оказался по грудь в воде, нос лодки погрузился и тут же камнем потянул вниз. Хлебнув воды, Слава почувствовал опору ногами и смог подтянуть к берегу шитик. Тут же бросился разгружать его, кидая на гальку намокшие мешки.
— Эх, ты раззява, — ощерился прибежавший Валентин.
Подошёл Виктор, причаливший выше, матюгнулся.
— Привал, братцы, у мужиков заночуем, обсохнем!
Вытащенные на берег вещи перенесли к избе, разложили для просушки. Сухари в бумажных мешках раскисли, так же и вермишель, зато мука промокла лишь сверху, подсохнув, покрылась коркой, оставаясь внутри сухой.
Ночь, проведённая в обществе гостеприимных рыбаков, компенсировала потери. Наевшись налимьей ухи и малосольного хариуса, ребята слушали рассказы, которым не было конца. Отдохнули и выспались на славу, не то, что на «сентухе» — под широкой крышей, то есть под открытым небом.
Ещё один день ходу, и лодка, купленная последней, окончательно расклеилась. Оставили её на островке, посередине реки, выложив часть груза на сухое, укрыв сверху и придавив камнями. Предметы первой необходимости, капканы, боеприпасы, сахар и крупы переложили на другие лодки. Пошли быстрее, так как Слава помогал в опасных местах обоим ведущим. Кроме того, вода стала спадать, да и самые мощные перекаты остались позади. На одном из плёсов заметили играющих ленков. Толстые рыбины всплывали на поверхность, задерживаясь на миг и хватая мошку, снова ныряли. Добыли трёх, стреляя из тозовки в голову, килограмма по два с половиной — три. Двигаясь с грузом вверх, рыбачить почти не удавалось и это был подарок судьбы. Вечером одного из ленков съели в солёном и жареном виде. Пища, как говорится, во рту таяла!
На восьмой день достигли своего участка. Изба на устье Поворотной стояла высоко на яру, из неё был хорошо виден поворот Орлинги, давший, очевидно, название притоку. Оказалась изба вместительной, высокой и была оснащена русской печкой из кирпича, обложенного сверху плитняком. Это решило проблему выпечки хлеба, а главным хлебопёком стал Слава. Ему повезло: однажды, случайно заметив в окно длинного, гибкого зверя на льду реки, спустился по тропинке, подкрался и добыл выдру — награда за труды праведные.
Сейчас же парням предстояло заняться подготовкой к промыслу. Пока Виктор плавал за оставленным грузом, Валентин и Слава перебрали, сложили в амбар продукты, подсушив необходимое, и заготовили небольшой запас дров. Часть продуктов всё-таки пришлось пустить на корм собакам.
Виктор сбегал на разведку в Поворотную. Уходил на три дня, но вернулся вечером с медвежатиной на поняге. Мальчик загнал небольшого медведя на дерево. Назавтра они со Славой упрятали мясо медведя внутрь выдолбленного бревна, присолив немного, укрыли сверху крышкой сколотого бревна и мхом. Лабаз не стали делать и вскоре поплатились за спешку. Хитрый нахлебник — росомаха — нашла тайник и большую часть мякоти утащила.
Избу срубили на устье первого большого притока, название которого, как оказалось позднее, было Иртук. Сруб пять на пять метров не успели покрыть постоянной крышей, сделали временную. Виктор настоял построить ещё одну небольшую избу в вершине Иртука, в кедровнике. Её строили вдвоём со Славой, по ночам мёрзли у потухшего костра под тонким брезентом, спали в одежде. Крышу сделали надёжную из желобника, вытесанного из расколотых, с выемкой посередине половинок брёвен. Их кладут вразбежку жёлобом кверху, а затем покрывают такими же половинками горбом наружу. Верховье речки, куда, по слухам, заходили эвенки с Ханды, освоить в первый год не хватило сил.
Мальчик повторно отличился, поставив сохатого. Виктор собирался на рассвете за рябчиками, но старый медвежатник ускользнул от привязи, и пришлось сменить тозовку на карабин. Пройдя около часа вдоль ручья, охотник услышал лай собаки, голос звучал не злобно, а как бы заигрывающе. Длинноногий сохатый не думал убегать от виляющего хвостом пса, но решил выгнать наглеца из своих владений. Такой работы собаки хозяин не ожидал и остался доволен.
Когда директор промхоза с проводником навестил в октябре своих подчинённых, гостей здесь удивили толстыми котлетами да ещё в дорогу дали. В качестве поощрения таёжникам даже лицензию кормовую выдали.
Полетели «белые мухи», похолодало, у белки кисточки отрасли, стала она сторожкой, началась настоящая охота. Виктор промышлял из верхней избы Иртука, добыл с Пальмой 22 соболя и 120 белок. Валентин со Славой вдвоём взяли 14 (потом Слава добавил ещё 7) соболей и 150 белок. Им приходилось больше времени тратить, чтобы выйти на хребет от базовой избы. Крутые склоны, обрамлённые в верхней части двумя ярусами камней — «шарлопами» представляли немалое препятствие. Мальчик совсем не искал белку да и соболятником оказался никудышным: нашёл лишь одного соболя, зато поймал его, когда тот спрыгнул. В последний день октября нашли берлогу. С тозовками на медведя не пойдёшь, потому, затесав приметные деревья, отозвали собак. Мальчик, правда, только через час явился к избе.
Снег валил несколько суток, собаки «поплыли», и охоту с ними пришлось заканчивать. На берлогу пошли втроём 4 ноября. Привязали собак метрах в двухстах, чтобы не путались под ногами, вырубили жерди-стяги и осторожно приблизились к челу. Слава увидел голову медведя, его стяг первым скользнул в отверстие, опередив движение зверя. Выстрелы решили всё в две-три секунды. Первую пулю нашли в стяге, который держал Слава.
Через два дня ребята, переносившие медвежатину, услышали голоса людей и встретились с эвенками. Мужчины, тропившие след крупного медведя, отчаялись догнать топтыгина и с радостью согласились переночевать в избе на устье Иртука.
— Тёплая. Хорошо спали! — похвалили они наутро жильё.
— А наш директор назвал избу сараем, — заметил Валентин.
Расставались друзьями.
Ещё год назад, по программе института, начали вести записи: поиск следа, преследование, добыча. У Виктора на поиск следа уходило 30—40 минут, а у напарников по полтора часа, потому и производительность их оказалась ниже. В гарях на устье Поворотной снега выпало меньше. Слава продолжал охотиться здесь с Пальмой, а Виктор и Валентин занялись капканами.
До тёмного леса Слава по два часа добирался, в крутяк на моховину вылазил. Один раз только пару собольков за день успел вытропить, бывало, совсем пустой возвращался. Позже он подытожил свои наблюдения. На завоз, разноску продуктов, строительство изб, прокладку троп, путиков, другие подготовительные операции времени ушло вчетверо больше, чем на собственно охоту. Только на первый взгляд кажется, что труд охотника — сплошной праздник. Это — тяжёлые будни.
Любимым занятием парней в минуты отдыха было — печь лепёшки из пресного теста на медвежьем жиру. Научил этому Валентин — выходец с Поволжья. Чтобы лепёшки лучше пропитывались кипящим жиром, их разрезали посередине на три-четыре дольки. Объеденье, да и польза неимоверная. Также ели сырое медвежье сало, занесённое с мороза. Оно, как известно, не замерзает, только течёт от прикосновения. Пятьдесят граммов сала утром, пару лепёшек-креплей, кружку горячего чая — и можно ходить по путику весь день.
Слава вспомнил, как в прошлом году пришлось кормить соболей, которых они ловили на Белете. Одного Ворчуном прозвали, нетерпелив был: едва успевал орешков насыпать, уже хрумкает, сверкая бусинками глаз и ворчит от удовольствия. Жаль не пришлось посмотреть, как они новые места обживают, увезли их в Томскую область.
Долгими зимними вечерами налетали воспоминания о доме, хотелось оказаться где-нибудь в обществе, а не торчать в одиночку в промёрзшем зимовье. Слава обнаружил на заброшенной стоянке геологов книги. Перечитал их дважды. Апулей поразил его умением защищаться от обвинения — апология в защиту себя. Вячеслав Шишков в Угрюм-реке — непревзойдённый живописец. Кстати, его Прохор Громов поднимался вверх по Нижней Тунгуске, в верховьях её Катангой зовут, оттуда до Лены рукой подать, перевалить можно. Лена и является настоящей Угрюм-рекой, да и прииски золотые на Лене открыты.
Подходил к концу первый охотничий сезон на Поворотной. Соболь в тот год в капканы шёл плохо, кормов хватало. Самоловами взяли только 13, а всего 56 набралось и 300 белок. Выносили пушнину в Жигалово за 200 километров.
После краткого отдыха Слава на гружёной продуктами подводе тронулся в обратный путь. Коня звали Пушком, его, действительно, можно было сдуть ветром. Слава его прутиком погонял, сам бежал в обратную сторону, чтобы согреться, но хитрый Пушок тут же переходил на шаг, а то и вовсе останавливался. «Почему он не олень? — думал Слава. — На том бы давно до реки Орлов добрался».
В лёгкой суконной одежде, без тулупа путь длиной в четверо суток по ледяному панцирю Лены напомнил ему дорогу политкаторжан. Но его согревала не жажда мщения, как ссыльного декабриста, а влекла к себе властной силой, завораживала великая сибирская тайга и в центре её маленькая, незамерзающая в тальцах, речка Поворотная.
Охотовед Жигаловского промхоза Рупосов не был новичком промысловой охоты. Слава слышал, что Михаил Иванович ловко мастерил мушки на хариуса, продавал их недорого через охотничий магазин. Говорили — у него трое детей и красавица жена, грузинка. А ещё он охотился на изюбрей, которых искусно подманивал на трубу. Всё это вспомнилось, когда на Орлингу неожиданно нагрянула бригада для строительства базы на устье речки Кислой. Руководил строительством Костя Рудых — он же завхоз. Он показал приказ директора прикомандировать трёх друзей в помощь строителям в качестве разнорабочих.
По плану охотоведа, следовало вырыть подвал-ледник семь на три с половиной метров под десять тонн рыбы и мяса, выстроить амбар для хранения орехов и продуктов, переделать камералку геологов на баню. Мужики завезли всё необходимое на лошадях по льду реки, чтобы, не дожидаясь конца весны, приступить к работе. Валили лес двуручной пилой, вытёсывали брёвна. Слава помогал готовить дранку на крышу, выкалывал клёпку для бочек. Однако досталась парням и самая тяжёлая часть работы: копать в мёрзлом каменистом грунте яму под ледник. Приходилось по ночам жечь костры, оттаивать землю, потом выдалбливать кайлом основание будущего погреба. За неделю прошли не более метра. Старшие подшучивали: «Тысячу рублей за такой труд — это же каторга!»
Строителям быстро надоела тушёнка и каша, и они командировали Виктора со Славой к лабазу с мясом и салом крупного медведя, добытого ещё в феврале. Предстояло пройти туда и обратно шестьдесят километров, но это не пугало таёжников. У Славы всё же конфуз вышел. Он, как более молодой, нагрузил понягу под завязку и с тридцатикилограммовой ношей едва на хребет вылез. Идя по лыжнице вслед за братом, от боли в мышцах стиснув зубы, думал об одном: «Только бы не упасть до вершины, а там брошу понягу».
Виктор прохрипел:
— Может, отдохнём?
Слава, отрицательно мотнув головой, вышел вперёд, переставляя будто налитые свинцом ноги. Ох, уж эта гордость, она двигала лыжами. И превозмог боль! Когда вышли на ровное, то быстро скатились в пологую вершину ручья Мокрого.
— Привал! — скомандовал Виктор, поняв, что первым младший не сядет.
Устроившись с грузом на упавшем дереве, чтобы легче потом взять его на плечи, Слава вытянул ноги, разминая мышцы. Однажды он уже испытал подобное, когда выходили в деревню и занимались новыми сборами в тайгу — «сидячей работой». Брат тогда успокоил:
— Временная атрофия мышц после большой нагрузки, через пару дней пройдёт.
Медвежатина всем понравилась, неприхотлив был народ, но хватило её ненадолго. С лицензией на котловое питание отправили Виктора на охоту. Вместе с Мальчиком он сумел взять сохатого на второй день в вершине реки Ирины. Принёс лопатку и ушёл на отдых в Поворотную. Добычу разыскали по следам и вытащили на Орлингу. Здесь все попадали, наслаждаясь тишиной и белизной ледяного русла, а затем на лыжах, как на нартах утащили сохатого по санной дороге на базу. Снова кайло и лопата стали орудиями промысловиков. Валентин как-то не выдержал, выдал трёхколенный мат и бросил кайлу:
— С меня на сегодня хватит!
— Ладно, будешь выгребать лопатой, а я этот угол добью, — процедил сквозь зубы Слава.
И полчаса долбил без передыха.
Терпение и труд — всё перетрут! К началу июня достроили друзья подвал-ледник и старшие товарищи отпустили их с миром на оборудование собственного участка. Сходил Слава вместе с одним из строителей ещё раз к лабазу с медвежатиной, проведя при этом учёт вылезших из берлог косолапых. Около десятка бродило в округе, один даже до лабаза по старой лыжне протопал, хорошо хоть мясо не испоганил, наверно сыт был, и в берлогу он залазил видно из интереса. Другой же лесной бродяга своротил дверь в избе, шкуру сохатиную разорвал, повыбрасывал наружу постели, одним словом, навёл порядок. Кстати, огромную шкуру медведя, укрывавшую лабаз и намокшую от талого снега, не смогли они даже поднять, так и бросили.
Ну, а холодный склад и амбар на речке Кислой никогда не были наполнены до отказа. Прожектёрским оказался проект охотоведа Рупосова: максимум брали здесь до тонны рыбы, но никак не десять! Для длительного хранения мяса сооружение вообще не годилось.
Тем временем ждала охотников неразведанная вершина Поворотной. Побывав там, нашли остатки старого плашника на белку, избу пятистенную, срубленную ещё в тридцатые годы. Чудом сохранились не только стены из листвяга, но и плахи на потолке, лишь внутренняя стена обрушилась. За два дня смогли приспособить жильё для осеновки. Валентин собирался здесь путики прокладывать в сторону Ханды. Виктор и Слава осваивали другую вершину Поворотной, которой дали название Черничная. Отсюда до Иги рукой было подать, да и исток Таюры брал своё начало неподалёку из чистых моховых родников. Не тайга — рай для охотников: до ближайших соседей полсотни вёрст наберётся. Виктор на водораздельных полянах новых зверей обнаружил — северных оленей. Добыл быка, но мясо оказалось несъедобным из-за специфического запаха мочи, характерного для периода гона.

Служба ещё в марте принесла трёх щенков, продолжив род Мальчика. Правда, оба кобелька оказались неказистыми, и лишь остроухая Бойка обещала стать настоящей помощницей.
Виктор завозил продукты через Гаревую из Дядино, готовясь к новому сезону, а Слава рыбачил с соседями — Фёдором Михайловичем и его сыном Костей. За ночь сетью-плавёжкой наловили они полбочки вальков и ленков, наслушались криков пролётных гусей, а к утру снегом завалило ту галечную косу, где остаток ночи коротали, когда низкие сентябрьские звёзды совсем погасли в тучах.
Продолжались обычные промысловые будни. Заносили продукты в дальние избы, готовили дрова, прочищали тропы, протёсывали путики, крутили цепочки из проволоки, вываривали их вместе с капканами в щёлоке, развешивали самоловы в приметных местах, чтобы быстро насторожить. У Славиных напарников произошла размолвка, не сиюминутная ссора, а разница отношения к делу. Надоело Валентину быть вечно вторым, а на роль первого не хватало сил и умения, вот он и решил с Костей объединиться. Конечно, приходить в гости никому не возбранялось. Слава как-то на Кислую наведался и услышал, как мать-выдра детей свистом созывает, один ни за что бы не догадался, что это не птица голос подаёт.
Научился Слава и лодки-долблёнки из тополя делать. Внутреннюю часть надо выдалбливать специальным теслом, потом борта разводить на огне и внутрь вставлять кокоры, а сверху набойки прибивать. Оказывается, они ещё в прошлом веке в ходу были у местного населения, как и ветки-берестянки у эвенков.
В другой раз подстрелил он чернеть хохлатую перед самым отлётом, не бросать же добычу понапрасну. Разделся догола, прыгнул в воду, саженками доплыл, схватил утку, сунул её в рот и обратно, торопясь пока судорога не свела мышцы. Жирную похлёбку сварил потом…
С каждым днём всё гуще синели ддли, предвещая скорую соболёвку. Октябрь. Двадцатое число.
Его ты не забудешь.
Оставь домашнее тепло,
Уйди в снега, где всё бело —
И соболя добудешь.

Такие строчки вывел Слава в полевом дневнике. Взявши за правило вести ежедневные записи, он никогда не нарушал его.
Первые собольки, мягкий искристый мех, тёмные с сединой шкурки, высушенные на правилках, отмятые, вычищенные от смолы, с зашитыми капроновой ниткой прострелами и плешинами, подвешены в холщовом мешке в лабазе так, чтобы упаковка не касалась стенок — от мышей уберечь — радовали душу.
Год выдался урожайным на соболя. С Пальмой 53 зверька взяли, да и Бойка четыре раза отличилась, первого соболя случайно нашла, а потом даже ночью загоняла на дерево. Однажды Славе заночевать пришлось под кедром, где соболь затаился. Ночью глотал дым, а отойти в сторону от дерева нельзя — соболь спустился, как только костёр начал прогорать, едва не убежал. Напугал его выстрелом из тозовки. Утром последними пульками пытался выгнать зверька из гущи веток, но тщетно. Сил лезть на дерево уже не оставалось, пришлось валить пихту, стоявшую выше по склону. Точный подруб снизу, летят смолистые щепки от ударов топора с верхней стороны, и дерево падает, сшибая самую гущу сучьев. Всё было сделано правильно, но собака (а это была Служба) нашла добычу раньше охотника и сильно помяла.
На второй сезон и капканный лов лучше пошёл. Вдоль главной вершины, где кедр хоть слабо, но уродил, пятнадцать соболей поймали на квадратном километре. Понятно, не могли они здесь находиться одновременно, друг друга гоняли бы беспрестанно, видимо, подходили на освободившуюся территорию. Такие места «ходовыми» называются, часто близ устьев небольших ручьёв по гривкам зверьки бегают. Под кедрами по два капкана с разных сторон загородки ставили, крышей из лапника на отдельных рогульках прикрывали, так как из-за кухтопада снег и под крону деревьев залетает. Если занесёт снегом один самолов, то второй сработает. Бывало, одним капканом нескольких зверьков вылавливали, особенно когда «на утолоке» капканы ставили, но одновременно никогда двух не ловили.
В морозы сбежки соболиные отправлялись искать. Найдя, тонко подрезали ножом лунки от лапок, чтобы просвечивало и не было проловов. Молодой жирный соболь утащил собрата с капканом и объел наполовину. Чего ему не хватало? Другой аскыр оборвал поводок и убежал с капканом за пять километров, даже попутно на мышей успевал поохотиться. Виктор на Орлинге встретил лисицу, которая тащила кого-то в зубах. Засекла она охотника и к лесу подалась. Пальнул из тозовки, целясь повыше, щёлкнул свинец о дерево, кинулась кумушка обратно да видно вспомнила, что шорох подозрительный недавно раздавался, остановилась в раздумье. Вторая пулька снег у её ног вспорола: бросилась прочь рыжая. Подошёл стрелок, а там половина тушки соболя валяется. Позже убедились: не случайно сцапала кума соболька, скараулила она, когда тот через речку перебегал, словила на чистом месте. Такие таёжные лисы немалый вред приносят, даже из самоловов вытаскивают добычу. Где тут природная осторожность, хорошо лисятникам известная? Виктор трижды потом лисиц добывал с характерными покусами на морде, нанесёнными соболями в борьбе. Одна из лисиц прикормилась к туше сохатого, погибшего по неизвестной причине на речной косе. Здесь же и росомаха хозяйничала, но очень редко наведывалась к промороженной туше, особенно после того, как в капкане побывала. По путикам за два года лишь однажды росомаха прошлась, да и то утащила только одного зверька, торчавшего на поверхности, тогда как капкан в толще снега застрял…
Бредёт после таких походов человек и бормочет:
Всё загадки, загадки, всё тайга да тайга.
Я ищу им отгадки, хоть их прячет пурга…
Завершали сезон, как и положено, обходя все тропинки, лыжницы, снимая ловушки. Самой лучшей приманкой на соболя надо признать рябчика. Хоть и не читали куньи Маяковского, но губа у них — не дура!
Четыре с лишним месяца упорных трудов не прошли даром: 107 шкурок набралось для сдачи в промхоз. За это братьям выдали почётные грамоты Роспотребсоюза.
Остатки продуктов прятали в ларь без щелей, либо подвешивали под матицу, чтобы мыши не добрались. Мясные остатки близ изб собирали и сжигали, чтобы медведей не приваживать. Докатились до парней слухи о голодовках косолапых в Бурятии и гибели охотоведа Гудритиса, ставшего жертвой шатунов.
Последнее перед поступлением в институт лето рыбачил Слава с опытным промысловиком Саней Кулебякиным. Вывезли они шесть центнеровых бочек малосольного хариуса, ленка и сига, но поняли, что Орлинга скудеет.

Трижды в студенческие годы побывал Слава в знакомых местах. Друзья его Ленским прозвали, будто он всю жизнь там прожил. Запомнился поход с однокурсником Валентином Пинигиным, мечтавшим увидеть живого соболя на дереве. Купил он лайку Тайгу и вызвал друга телеграммой. Из Жигалова 22 октября подвезли путешественников на попутке до переправы через Лену, по которой шла мощная шуга с крупными льдинами. На глазах парней образовался на реке затор, по которому перебрались они на противоположный берег, случайный человек помог страховкой, которая, к счастью, не понадобилась, затор тут же унесло. И вновь повезло, подвезли их на машине до Чикана. Дальше пешком на шестой день пришли к устью Поворотной, неделю белковали и соболевали. Тайга, бельчатница по натуре, только в последний день на выходе нашла двух соболей, но и от этой удачи Валя просто обалдел! Для него такая охота была сказкой. Бойка облаяла четырёх соболей, хотя в пройденных дебрях таилась не одна сотня пушистых «котов». Подвело малоснежье и ранние морозы. Обратно шли через Гаревую и Сухушу в Дядино, оттуда по замёрзшей Лене до Жигалова, преодолев за три дня 145 километров. Конечно, опоздали на занятия и, единственный за всю учёбу раз, Слава был лишён стипендии. Потом, правда, за хорошую учёбу и активную работу в научном студенческом обществе дали ему бесплатную путевку в Ленинград.
Не сгореть, не замёрзнуть, не утонуть — таков нехитрый девиз таёжных скитальцев, главное, конечно, не терять голову. Сколько раз выручала интуиция и выдержка, даже когда пришлось уложить из «Белки» косолапого на расстоянии шести метров. Сбылась мечта молодого охотника — стал он охотоведом. Оставим на время нашего героя полного новых надежд и честолюбивых помыслов, прошедшего испытания настоящим сибирским промыслом!

Анатолий Зырянов, г. Красноярск
«Охотничьи просторы», книга 1 (63) – 2010

Назад к содержанию.