Риф.

Главный герой рассказа – пес по кличке Риф, который был взят из-под моих собак – западносибирских лаек Кировских кровей.

Баловень
Это был белый щенок с темно-рыжими отметинами, разбросанными в художественном беспорядке, на ушах и на боках. Рифу повезло: он попал в семью состоятельных людей, сразу стал всеобщим любимцем и баловнем, а отсюда пошли его «пороки» и недостатки. Он жил в городе, перед домом была красиво огороженная площадка – летний сад, в котором Риф содержался и выгуливался. Хозяйка не чаяла в нем души и варила для Рифа специальные борщи. На этих борщах молодой пес превратился в холеного, откормленного «сынка лавочника» с плутоватыми светло-шоколадными глазами. Один раз в неделю его вывозили в загородный дом – охотиться на белок в окрестностях. После отстрела белки он, как правило, хватал ее и убегал, но не из-за того, что был голоден, а из-за того, что просто хотел подразнить хозяина. В конечном счете, играя, незаметно проглатывал добычу, потому что пасть у Рифа была достаточно просторной. Словом, пес получился рослый, сильный, красивый, но до крайности невоспитанный и избалованный.
В первый раз на охоте Риф оказался в Б-ом районе, в урочище деревни В-ка, в зимовье егеря, куда мы заехали в середине октября. Хозяин Рифа (мы по-простому называли его Михалычем), бывший генеральный конструктор, а ныне бизнесмен, был человеком занятым. У егеря тоже было невпроворот домашних дел, поэтому в зимовье я в основном пребывал с собаками: двумя своими и Рифом.
Судя по поведению и настроению, тайга Рифу не понравилась. Во-первых, здесь не было борща. Во-вторых, приходилось спать в конуре из пихтового лапника. Он привык спать в прихожей на коврике или в огромном гараже, на кафельном полу с подогревом, а тут и дует, и холодно, и от запаха хвои щиплет в носу. Когда первый раз была сварена овсянка с тушками белок, он только презрительно понюхал варево и отошел.
Вскоре Риф начал проникать в сени зимовья и таскать куски мяса, банки с консервами, другие продукты. Но все пути к продовольствию были мгновенно перекрыты, дверь надежно подперта, и ему пришлось волей-неволей есть овсянку, «приправленную» тушками белок, кедровок, соек.
Лишний вес, который пес набрал на хозяйкиных борщах, давал о себе знать: бегая, Риф постоянно то ли охал, то ли всхлипывал, «таская» на себе дополнительных пять–шесть килограммов жира. На это, конечно, было потешно смотреть, но тайга постепенно выправляла его, и Риф стал превращаться в поджарого, сообразительного пса. Сообразительного не до такой степени, как хотелось бы, но это была не моя собака и применять какие-либо меры по жесткому, «таежному» воспитанию я не решался, зная, насколько он дорог и любим в семье.
Нельзя не вспомнить одну выходку Рифа: однажды, охотясь, мы нашли свежие наброды лосей, собаки начали работать, и вдруг совершенно неожиданно раздался громкий лай, я бы даже сказал – рев, Рифа. Бегу с ружьем наперевес, думая, что он или увидел лосей и начал их кружить, или остановил. Но оказалось, все не так.
Дело было вот в чем: в березняке, где мы охотились, гектаров на пять или на шесть росла одна елка, на которой жила одна белка. Риф нашел эту белку и с таким азартом ее облаивал, что стронул лосей. Белку стрелять не стал, а Рифу было высказано все, что о нем думают…
Впредь я решил оставлять его в зимовье, чтобы не мешал охоте. Но это оказалось совершенно бесполезной мерой: он мастерски снимал любой ошейник и удавку, а поводок перегрызал в течение пяти минут, и рано или поздно неожиданно появлялся, издалека выглядывая из-за дерева, – в каком расположении духа я нахожусь – подходить ближе или не стоит. Постепенно я и с этим смирился.
Когда приезжал хозяин Рифа, он обязательно привозил любимцу ведро борща. Его супруга специально готовила, понимая, как тяжело и голодно бедному песику в тайге. Тогда для Рифа наступали праздничные дни. Других собак мы не позволяли кормить борщом, потому что собака на охоте должна питаться однообразной калорийной пищей с витаминами. Менять рацион нежелательно, но запретить «всеобщему любимцу» потреблять по полведра борща в один присест мы не могли. Кстати, когда он съедал такую порцию, то раздувался, как пузырь, и опять начинал кряхтеть и постанывать. Мы, конечно, не критиковали хозяина, зная, что как только он уедет, собака вновь вернется к привычной пище…
Хозяин Рифа много ездил по заграницам и из своих командировок привозил разные вкусности, в частности, заморские паштетики в маленьких, как хоккейная шайба, баночках. Они запомнились особенно: это было нечто среднее между оконной замазкой и кабачковой икрой. Тем не менее, мы намазывали паштеты на хлеб, вежливо хвалили их «вкусовые качества» и благодарили за угощение. После этого занимались приготовлением своей пищи: это была нарубленная лосиная грудинка, плотно уложенная в кастрюлю и залитая водой с добавлением только соли. Бульон варился два–три часа, превращаясь вкупе с мясом во вкусную шурпу. Все это потреблялось с большим аппетитом. Также мы готовили концентрированную уху, блюдо, которое также быстро «уничтожалось»: добавки обычно никому не доставалось. Мы ставили корчажки в речке рядом с зимовьем и ловили в основном щук. Рецепт ухи я привез из М-кого района. Итак, нижний слой ухи – свежевыловленная щука, нарезанная пластами и уложенная в кастрюлю, затем – слой лука с лавровым листом и перцем, следующий слой – картофель, далее – вновь щука, лук, картофель, затем – еще раз щука, лук и картофель. После этого все заливается водой, и добавляется растительное масло. Уха тушится на медленном огне около часа. Потрясающе вкусное и в то же время простое блюдо.
Кроме этого, закусывали строганиной из лосиной печени, а хозяин Рифа всегда привозил великолепнейший самогон, который готовила его теща. Это действительно был всем напиткам напиток. Поэтому нетерпение, с которым ждали Михалыча, было понятным.

Гость
14 ноября объезжал угодья по просекам и дорогам на УАЗике, искал переходы лосей. Снег был мелкий, и я решил поберечь «Буран», чтобы гусеницы не разволокнялись о валежник. В одном месте, вероятно, прошла большегрузная техника (видимо, «Урал» о трех осях), а лед не выдержал и проломился. УАЗик встал в колею, полностью сел на мосты и «брюхо». Глубокие канавы была наполнены холодной жижей из грязи, снега и льда. Машину надо было вытаскивать, иначе она вмерзла бы, и достать тогда ее будет невозможно. Это случилось в пяти километрах от зимовья. Охота, естественно, была прервана, каждое утро я ходил к машине, как на работу, – копал и вытаскивал. Безуспешно пытаясь вызволить 1680 кг железа, порвал лебедку, срезало опорный палец, пришлось валить деревья, поддомкрачивать и закладывать всю колею обрубками березы. На все это ушло три дня.
На второй день «спасательной операции», вечером, возвращался в избушку, услышал лай собак – загнали на березу соболя. Причем Риф очень активно участвовал в этом процессе, видно было, какой азарт он проявляет. Несомненно, в нем начал просыпаться охотничий инстинкт! Соболя я отстрелял из карабина. Придя в избушку, сел, закурил (я еще в то время курил) и стал думать, что делать дальше. Сначала накормил собак. Кстати, у Рифа и моего кобеля была манера – когда они наедались, то ложились на спину и засыпали, подогнув лапы. Вероятно, так отдыхали, потому что бегали достаточно много. Потом я разобрал карабин – после каждого выстрела в сырую погоду оружие нужно чистить. Разложил детали по нарам, чтобы подсушить, поставил чайник и решил сходить за водой. И тут услышал лай третьей собаки, достаточно опытной таежницы. Она лаяла грубо, как на человека. Я прикинул, что никого в гости не жду, а ближайший охотник находился километрах в тридцати – заблудился, наверное. Открываю дверь и свечу фонарем в направлении лая. Вижу – буквально в шести метрах от зимовья стоит медведь!.. Голова в диаметре, наверное, сантиметров шестьдесят. На лай проснулись Риф с моим кобелем. Как они бедного медведя взяли в оборот, как начали его гонять и хватать, как он рычал и ревел, отбиваясь от собак!.. Я собрал карабин так быстро, что если бы проходили соревнования по сборке оружия, то занял бы первое место. Загнал 10 патронов в магазин из кассеты.
По моему мнению, у карабина СКС для охоты наиболее оптимальный и удобный только магазин: нешумный, прекрасно защелкивается, не гремит и не цепляется за ветви. Но ствол и мощность патрона, конечно, оставляют желать лучшего. Патрон слабый, а точность стрельбы на 100 метров дает рассеивание до 22-ух сантиметров от точки прицеливания – это, конечно, не дело.
Тем не менее, собрав карабин, выскочил из избушки, в одной руке фонарь, в другой – СКС. Видел, как в непосредственной близости от меня, в густом пихтаче поймы, метался медведь, и как рвали его собаки. Только наведешь луч фонаря, прицелишься – медведя уже нет, в прицеле – только собаки. И так несколько раз. С ветвей сыплется снег, блестки, клубы снежной пыли, блики. Быстрое перемещение зверя с одного места на другое и боязнь перестрелять собак заставили меня опустить карабин и вернуться в избушку. Собаки вынудили медведя разломать лед у краев и переплыть речку. Они долго еще лаяли, бегая по берегу, но за ним не поплыли. Все стихло, я лег спать.
А часа в три ночи собаки опять подняли истошный лай. Не включая фонаря, бесшумно ступая в шерстяных носках (темнота – хоть глаз коли), подошел к берегу, прислонился к стволу дерева, закрыл глаза и, держа карабин наизготовку, стал вслушиваться. На том берегу раздался треск ветвей. Вероятно, медведь вернулся и теперь стоял, переминаясь с лапы на лапу. Зверь, повторюсь, был внушительных размеров и веса: когда он пробегал мимо избушки, в которой я лихорадочно собирал карабин, она ходила ходуном, как будто рядом проезжала техника. Кстати, мысль, которая мелькнула у меня в тот момент: «Как хорошо – и мясо не надо таскать, и шкура на нары!»
Я стал стрелять, но ни одна пуля не достигла цели – возможно, из-за воды, деревьев шло искажение звука. Шум и треск удалились, собаки успокоились.
Вскоре наступило утро, надо было вновь идти вызволять машину из плена. Пошел снежок, я закрыл несколько следов медведя листом ДВП, который лежал возле избушки, чтобы показать компаньонам, какой гость меня посетил. Опять копал, подкапывал, рубил деревья, закладывал их в колею. А в три часа дня услышал звук трактора, и увидел, что мимо, по основной полевой дороге, проезжает колесный трактор – Т-130. Махал руками, кричал водителю, но он не увидел и не услышал меня. Я все же надеялся, что он вскоре вернется, так и случилось. Попросил его помочь, тот подъехал, зацепили трос, и он «выдернул» мой УАЗик из колеи как лягушонка. Две недели я не видел людей, поэтому очень обрадовался своему спасителю и пригласил его в зимовье. На УАЗике мы спустились прямо в пойму к избушке, а трактор оставили наверху, метрах в двухстах, так как если бы водитель спустился на нем вниз, то потом не поднялся. Рассказал ему историю о том, что вчера приходил медведь – хотел «скушать» или собак, или меня.
Когда утром я осматривал следы, было видно, что медведь лежал под берегом и ждал либо собаку, либо меня, спускающегося за водой. Вероятно, зверь был старый, голодный, накопил мало жира и не залег в берлогу. Скорее всего, это был медведь-шатун. Но то, что он кого-то покалечил после нашей встречи, слышно не было. Может быть, и лег попозже.
В зимовье я накормил местного жителя по прозвищу Француз (почему Француз – не знаю), он с удовольствием выпил – у нас на охоте всегда был чистый медицинский спирт. Француз моему рассказу не поверил, хотя зимовье находилось в сорока восьми километрах от деревни и медведей здесь добывали. Тогда я взял фонарик, поскольку уже стемнело, и поднял лист ДВП: «башмаки» внушительных размеров были отчетливо видны. Передние лапы, конечно, не так впечатляли, в диаметре около двадцати сантиметров, зато задние были где-то за 46-ой, да плюс ко всему врезанные в снег борозды от когтей по 3–4 сантиметра. Это произвело неизгладимое впечатление на
г-на Француза. Вскоре ему нужно было ехать, я попросил его передать егерю, чтобы тот предупредил охотников южнее, что к ним пошел медведь-шатун. Вышли из избушки, смотрю – он стоит, мнется, хотя и был достаточно навеселе. Говорю ему: «Пойдем, провожу тебя до трактора». А он по-прежнему мнется и затем просит: «Возьми с собой карабин!» Я улыбнулся, взял оружие, проводил его до трактора, он благополучно уехал.

По бураннице
Весь следующий день охотился километрах в десяти от зимовья. Обратно ехал поздно, спешил домой, снегоход выбросило с буранницы – впереди дерево. Обошлось, «Буран» откинуло, спикировал удачно, сильно помял дугу. Да-а-а… снегоходы с двумя лыжами в тайге мало пригодны: если вылетишь с буранницы… Хорош «Буран» и при прокладывании прямой дороги от убоища. Когда два снегохода, сцепленные цугом, топчут целину, первый выбирает путь, а второй «давит». Только надо смотреть в оба: вершины сухостоин от удара о лодку ломаются и летят вниз как копья.
Стоит сказать, что снегоход должен быть постоянно под контролем, каждое утро его нужно переваливать набок, отбивать намерзший лед с шестеренок и гусениц.
В этот день я отправился в тайгу с нартой. Искал переходы лосей, на обратном пути посадить и удержать собак в нарте не мог, поскольку выхлоп «Бурана» вонюч и едок. Уж сколько лет производят «Бураны», а выхлоп вывести вбок ума не хватает.
Вернулся в зимовье, собаки отстали. А в два часа ночи приехали гости: Михалыч с сыном и егерь, хозяин зимовья. Последовали радостные объятья, рукопожатия. Когда долго не видишь людей в лесу, несказанно рад встрече. Они ведь приехали из цивилизации, привезли новости. Хотя и был радиоприемник и аккумулятор, живое общение всегда ценится в лесу. Поэтому все охотники очень доброжелательно относятся друг к другу: накормят, напоят, подробно обо всем расспросят, а при необходимости поделятся боеприпасами.
Было тепло, весело, уютно – места в зимовье хватало всем, я рассказывал об охоте, о медведе, где держится лось и пр. Мы кушали паштетики из маленьких баночек, запивали чудо-самогоном. Михалыч привез традиционное ведро борща, а собак все не было. Охотились мы одни и далеко, чужих быть не должно, а капканов и петель не ставили. Собаки хорошо знают дорогу, никаких проблем не должно быть.
Егерю передали, что приходил медведь. Все пошли смотреть следы, они были действительно внушительными. Михалыч все время спрашивал, как работали собаки и как его Риф реагировал на медведя. Я, конечно, со всеми подробностями рассказывал, как собаки щипали зверя за «штаны», как он ревел и ломал пихточки и елочки. Гости сами убедились, каких он дел натворил в пойме. Михалычу это был бальзам на душу. Ждали, а собак все не было…
Рано или поздно они, конечно, должны были вернуться. Но хозяин приехал, борщ привез, а его Рифа, «виновника торжества», нет. Михалыч себе места не находит: «Если с ним что-нибудь случится, жена меня повесит… Поехали за собаками!» Я: «Михалыч, да ты что! Сейчас три часа ночи! Куда мы поедем за двадцать километров в такой мороз…» Но он был непреклонен.
После третьего тоста за «боевое крещение» молодых собак, надели на Михалыча тулуп, он сел в нарту, я – на «Буран». Стояла морозная звездная ночь. Отъехали, наверное, километров двенадцать. Смотрю – по бураннице навстречу бегут в луче света наши собачки. Я остановился, Михалыч выскочил из нарты, принялся обнимать и лобызать Рифа: «Мальчик ты мой, лапки ты все посбил, похудел, невесомый стал, садись в нарты!» – и закутывает его в тулуп. Здесь стоит сказать, что Риф перестал ухать при беге, превратился в энергичного пса, «полурабочую» промысловую собаку, которой уже на первом году жизни повезло встретиться с медведем. И такого пса-красавца пытаются посадить в нарты! То же самое, если бы мама пыталась накинуть на шею спецназовцу теплый шарфик… Риф, естественно, выпрыгивает, как только я завожу «Буран». «Михалыч, оставь его, собаки прибегут следом». – «Да ты что, потеряются!» – «Как они потеряются? Вот дорога, вот мы едем, они же не дураки, чтобы по рыхлому снегу бежать – они по бураннице домой и прибегут». В конце концов, уговорил Михалыча, он сел в нарту – ворчит, недоволен. Мы ехали краем лога по склону, и нарта перевернулась. Остановился, оглядываюсь – Михалыч упал в снег, но поднялся, поставил санки на полозья и вроде уже усаживается. Я добавляю газ и еду. Подъехал к избушке. «Михалыч, выходи, приехали!» Тихо. Проверяю – в нарте только тулуп! Открываю дверь избушки, спрашиваю: «Ребята, Михалыч не заходил?» Они: «Он что, по-твоему, впереди «Бурана» прибежал?..» И тут я подумал: «Елки-палки! Я ж его оставил за восемь километров!» Он был налегке, без спичек, сигарет, фонарика. Дернул стартер и – обратно.
Михалыч под звездами шел по бураннице в сторону избушки и беседовал с собаками. Подъезжаю, замерз он, бедолага, крепко. «Ты что…!» – «Михалыч, да ты же, вроде, сел в нарту!» Он возмущается: «Какой сел! Только шубу положил, а ты уехал!» Я быстро довез его, растерли, разогрели Михалыча, похохотали и легли спать.

Лосевка
На следующий день была серьезная охота – началась лосевка. Собаки держали лося, добыли. Провели «натаску»: чтобы лайки впоследствии хорошо работали по лосю, не снимая шкуры, открывается брюшная полость зверя, «выкатываются» все внутренности (а у сохатого желудок неимоверных размеров!), хозяин берет пса и заталкивает внутрь. Собака грызет сосуды, околопочечный жир. С этого момента лайку от лося не отзовешь.
Кстати, очень удобный способ перевозки мяса – на шкуре, прицепленной к «Бурану», несколько затяжек бечевкой – и получается великолепная нарта.
Приехали в избушку, закрыли лицензию. Все были довольны – за себя и за собак.
Вскоре Михалыч с сыном уехали, забрали Рифа с собой, остались только мои собаки, которые далеко от зимовья не отходили по причине глубокого снега.

А ближе к весне следующего года узнал, что Риф выскочил из вольера в загородном доме и потерялся. Его разыскивали и нашли только на третий день с простреленной грудью. Это была, конечно, семейная трагедия. Собака подавала такие надежды и столько увидела за один сезон…
По сути, не начавшись, закончилась охотничья жизнь, может быть, прекрасного промыслового пса.

Вячеслав Максимов
“Уральский охотник и рыболов”

Назад к содержанию.