Вернувшись из города, отец привез мне в подарок маленького щенка. Темно-рыжий, ласковый, он пытался служить, вставал на задние лапки и, помахивая передними, клянчил кусочек сахару. Был он беспородной дворняжкой, и кличка его мне не нравилась. Звали его Шкалик.
Появление щенка в нашем доме меня удивило: ведь на дворе у нас уже жили три лайки — две прославленные медвежатницы и одна специалистка по белкам, глухарям, рябчикам и прочей таежной мелочи. Зачем отцу — известному медвежатнику и натасчику — понадобился этот забавный песик?
— Ладно, пусть живет, — улыбнулся отец, поглаживая большой шершавой ладонью ласкающегося щенка.
Я быстро подружилась со Шкаликом, и вскоре мы стали с ним неразлучными друзьями. Куда бы я ни шла — на покос, за ягодами, по грибы ли, — он всегда и везде был моим спутником.
Однажды ненастным осенним днем я пошла за коровой, забредшей далеко в лес. Нашла ее в таком буреломе, откуда выбраться . казалось почти невозможным. Она была явно испугана и жалась ко мне.
Зверь подходил, что ли? Я старалась успокоить, гладила корову по влажной спине. И только тут заметила, что Шкалика с. нами нет. Но окликнуть его я не успела. В буреломе неподалеку послышался сильный треск и захлебывающийся от злости голос Шкалика. Лай стал быстро удаляться, и вскоре все стихло. .
Домой я вернулась уже в полной темноте. Брату с отцом на ночь глядя идти на поиски собаки не имело смысла. В этот вечер мы долго не ложились спать, молча сидели за столом.
Шкалик вернулся домой поздно ночью обиженный. Он на всех нас смотрел косо и не хотел взять ни хлеба, ни сахара.
— По всему видно, что, за крупным зверем гонялся, — ласково произнес отец. — Осерчал, что ему не помогли, да еще бросили одного в лесу.
В конце ноября выпал небольшой снег. Отец стал готовиться к охоте на медведя. Накануне выхода к нам приехали из деревни два охотника. Они хотели, чтобы их молодые лайки поработали на берлоге с нашими опытными медвежатницами.
Ночью пошел снег. Когда стало светать, охотники уже были готовы к выходу. Молодые собаки тихо сидели на цепи и наблюдали за своими хозяевами. Наши же собаки топтались у своих конур, нетерпеливо повизгивали: они уже поняли, что им сегодня предстоит интересная/ хоть и опасная работа. Но хитрее всех оказался мой дружок Шкалик. Он сидел у ворот, чтобы первому выбежать со двора и удрать в лес, пока его не поймали и не посадили в темную. Однако ему не повезло. Боясь, что он может устать, заскулить и этим испортить все дело, на берлогу Шкалика решили не брать.
— Нюра, посади дворняжку в конюшню и закрой покрепче, чтобы не вырвался! — приказал отец. — Тоже мне, помощничек нашелся!
Я заперла моего дружка и стала отцеплять лаек. Цепочки взял брат, положил в сумку и тронулся со двора вслед за охотниками.
Закрыв ворота, я пошла помогать матери по хозяйству. Мы чистили картофель, ставили тесто и все время прислушивались, как воет от обиды сидящий взаперти пес. Когда работа по кухне была закончена, пришла пора задать корм корове и лошадям приезжих охотников. Хватились, а Шкалика в конюшне и след простыл.
— Гляди-ка, — кивнула головой мать.
Окошко конюшни было разбито, на снегу виднелись отпечатки, длинных -прыжков торопившегося Шкалика. «Ну, — подумала я, — вернутся с охоты и достанется же нам на орехи»… А мать еще масла в огонь подливает:
— Сегодня хорошего не жди, отец придет сердитый!
День выдался светлый, морозный. Охотники шли быстро, без отдыха. Прошагали уже километра четыре, когда догнал их Шкалик. Увидев его, отец даже остановился от неожиданности:
— А ну, Федя, стегни его, чтобы домой бежал!
Врат срезал прут, начал гнать Шкалика. И тут случилось непонятное. Молодые собаки гостей взбунтовались, наши лайки вступились за Шкалика и все чуть не перегрызлись. Видя такой оборот, отец только рукой махнул:
— Пусть,— говорит,— бежит. Может его там хоть медведь съест!
Не доходя до берлоги, собак взяли на поводки. Отец напомнил охотникам их обязанности, показал, кому где встать. Принесли две заранее припасенные жерди, молча перегородили ими крест-накрест выход из берлоги. Рядом встал отец и взял наизготовку ружье. Федя осторожно забрался на берлогу и, не выпуская ружья, приготовился шуровать в ней острым колом. По знаку отца собак спустили с поводков, Федя заработал колом, стрелки подняли к плечу ружья. Старые лайки, не задерживаясь, полезли внутрь берлоги, молодые же беспечно похаживали кругом, мешались под ногами. На их мордах ясно было написано, что они ничего не понимают. Только Шкалик, ни на кого не обращая внимания, деловито скреб снег и землю на целый метр позади берлоги.
Когда наши псы молча вылезли из логова, отец забеспокоился:
— Куда делся хозяин? Ведь проверял же недавно: здесь был. И по снегу следов нет… Не бывало еще чтобы от меня зверь незаметно ушел.
Приезжие охотники начинали нервничать.
— Дядя Степан, — окликнул отца один из них. — Закурить можно? Медведя-то все равно нет!
— Курите! — отец безнадежно махнул рукой и подошел к Шкалику.
— Хватит тебе мерзлую землю скрести, все коготки оборвешь!
Вместо того, чтобы бросить работу, Шкалик уткнулся носом под откопанный им корень дерева, чихнул, фыркнул и еще яростнее ваялся скрести землю.
— Или из-под земли нам медведя вырыть хочешь? — обратился отец к собаке, но не договорил и замолк. Шерсть на загривке Шкалика встала дыбом, зло сверкнули глаза и, не отрывая морды от скважины меж корней, он зарычал приглушенно и грозно.
Охотники схватили ружья. Спущенные с привязи собаки с лаем бросились к Шкалику и остервенело принялись рыть землю. Снег и комья мерзлой травы полетели во все стороны. Из-под земли послышалось урчанье, а затем и рев медведя. Зверь должен был появиться с секунды на секунду. И все же появление его оказалось неожиданным. Из берлоги высунулась бурая, засыпанная землей и припудренная снегом башка. Перекрещенные жерди на мгновение задержали стремительный выход зверя. Этого мига бывалому охотнику оказалось достаточно. Отец выстрелил и медведь ткнулся мордой в снег.
— Готов, — не сказал, а словно выдохнул из себя отец. Он снял шапку и рукавом стер со лба мелкие капельки пота. — Убрать жерди и вытащить добычу. — отрывисто скомандовал он товарищам, одел шапку и, вложи» в ствол новый патрон, встал на прежнее место.
Едва охотники сдвинули с места медвежью тушу, и приоткрыли вход берлоги, как из нее вырвался второй медведь. Тотчас прозвучал выстрел. Задетый пулей зверь сбил отца с ног и рванул его за плечо. Шкалик и старые лайки повисли на звере, а подоспевший брат хватил его обухом по широкой лобастой голове.
Отца быстро высвободили из-под туши, осторожно сняли с него полушубок. Зверь прокусил ему руку и сильно помял своей тяжестью ребра.
— А Шкалик где? — едва придя в себя и поводя вокруг мутным взглядом, спросил отец. Прислушиваясь, он отстранил здоровой рукой склонившихся к нему людей. — В берлоге он!
Охотники примолкли, потянулись за ружьями. Действительно, откуда-то, будто издалека слышался лай. Лишь одна молодая собака крутилась наверху берлоги и, склоняя набок то одно, то другое ухо, нетерпеливо повизгивала.
Брат Федор осторожно приблизился к отверстию берлоги. Оттуда, из глубины, слышалась грызня: визг, остервенелый лай, медвежий рев.
— Федя, спасай собак! — приподнялся, превозмогая боль, отец. — Разворачивай берлогу!
Едва Федор приблизился к логову, как оттуда выскочил медвежонок-годовичок. На нем, вцепившись в загривок, висел маленький Шкалик. Одна из лаек, упираясь, неотрывно держала его за зад. Собаки легко остановили зверя у самого выхода.
— Не стреляй, — закричал отец, видя как один из приезжих ловчится выцелить медвежонка. — Собаку заденешь! Федя, обухом бей!..
Несколько минут спустя, когда немного улеглись только что пережитые треволнения, участники охоты собрались вокруг отца. Две собаки — молодая и старая — усердно зализывали царапины и раны. Голова Шкалика была вся в крови, сочившейся из разорванного уха. Пошатываясь, он обошел свою добычу кругом, приблизился к охотникам и улегся у ног отца. Несмотря на усталость, мордочка песика морщилась от удовольствия. Он заглядывал людям в глаза, как бы говоря: «Вы меня не брали, я ведь вам все это нашел!»
И отец осторожно нагнулся к нему, потрепал его за здоровое ухо:
— Спасибо, молодец… Нам с тобой больше всех досталось.
— Дядя Степан, — обратился к отцу один из охотников, — объясни, как это все случилось, нам непонятно.
— Я и сам впервые в такую историю попал,— в раздумье ответил отец. — наверно, когда я перед вашим приездом ходил проверять берлогу, зверь меня слышал. Ему не хотелось бросать логово и он стал вкапываться дальше под землю. Вот посмотрите: первая половина берлоги чуть не доверху завалена землей.
Все подошли к берлоге, присели на четвереньки, заглядывали в опустевший медвежий дом, не поленились слазить и внутрь. Вторая половина логова оказалась очень просторной. Выбранная здесь медведями земля наглухо закрыла вход в «тайную» (так назвал ее отец) берлогу. Поэтому лайки и не смогли зачуять зверей. Там же, где копал Шкалик, свод берлоги был тонким и, несомненно, медвежий дух пробивался наверх между корнями. Чтобы вырваться из берлоги, медведю пришлось снова перебросать массу простывшей земли. Этим отец и объяснил то, что звери вышли из берлоги не сразу.
— Вот вам и крещение, — подытожил отец свои выводы. — А вашим собакам учеба такая, лучше быть не может. Теперь они будут смело работать, потому что первая натрава прошла удачно…
В сумерки я и мать боязливо ожидали возвращения охотников.
— Ну и влетит же нам, Анюта, за Шкалика, — еще раз напомнила мне мать. — Недосмотрели, всю охоту, небось, сорвали!
Мы же еще не знали, кто оказался главным героем опасной охоты.
А. Таскина
“Охота и охотничье хозяйство” №4 – 1958