Вся моя жизнь, начиная с рождения, проходила под аккомпанемент лая собак. Отец мой был охотник, и во дворе деревенского дома, на привязи или без, всегда проживали две или три лайки. При подборе собак отец на первое место ставил рабочие качества: характер, чутье, смелость, выносливость, голос и лишь во вторую очередь принимал во внимание экстерьер. Понимая важность селекционного отбора и поддержания чистоты вида, он соглашался с экспертами, но приводил на двор иногда такое чучело-полукровку, что знакомые охотники и собачники хохотали до слез. «Чучело», бывало, приживалось и давало фору на охоте дипломированным, высокоэкстерьерным особям элитных кровей. За всю жизнь отец передержал более ста собак, постоянно экспериментируя, пытаясь вывести устойчивую по жизни и в передаче универсальных рабочих качеств кровь. Так, с детства общаясь с собаками, я воспринимал их как членов нашей семьи. Я научился ходить, бегать, держась за холку моих братьев больших. Они сопровождали меня в школу, в походах за ягодами и грибами, участвовали в наших детских играх в «Чапаевых» и в прочих героев войн. Моя дружба с собаками была естественна и взаимна. Начиналась она, когда щенки были еще слепые, но они уже узнавали меня по голосу и запаху рук. Затем, по мере взросления, они догоняли меня в своем развитии, и это было самое веселое время в нашем общении. В наших играх стоял такой писк, визг и лай, что трудно было разобрать из чьего горла он исходит. Мы катались, сцепившись в клубок на зеленой травке или в снегу, пока не выбивались из сил и не замирали в объятиях друг друга, изредка щелкая понарошку зубами и клыками.
Щенки быстро росли и становились взрослыми собаками, недоумевая, видимо, почему их брат так отстает в своем развитии. В наших отношениях с их стороны появлялось некоторое высокомерие и снисходительность. Они начинали предпочитать общение с отцом, который брал их на охоту. Особенно это касалось взрослых рабочих кобелей, сучки были не так высокомерны и более ласковы со мной, видимо, в них говорил материнский инстинкт к застрявшему в своем развитии брату. Несмотря на пол, возраст и породу, собаки обладали своим индивидуальным характером. Одни были решительны и жестки, другие сентиментальны и ласковы, смелые и прямолинейные, хитрые и изворотливые, вороватые и честные — все они, как и люди, были разными в результате наследственности и воспитания.
Помню, в детстве отец привез от вогулов с Северного Урала двух кобелей. Один был месячный щенок черного окраса с белой грудью, ошейником, носочками, а также белым кончиком хвоста, звали его Север. Другой, по кличке Охотник, был лет двенадцати, среднего роста, совершенно белого цвета, весь в шрамах, с разодранными ушами и откушенным хвостом, боец, с мощными челюстями, широкой грудью, незнающий чувства страха как при встрече с другими псами, так и с дикими зверями. Отец выпросил его у вогулов для вязки своих сучек, не надеясь уже поохотиться с ним, но он еще года три показывал отличную работу, несмотря на свою старческую немощь. Эти два кабеля не были близкими по крови и обладали совершенно разными характерами, к тому же имели большую разницу в возрасте. Охотник имел независимый, замкнутый характер. Недоверчивый исподлобья взгляд не обещал ничего хорошего ни встречным псам, ни людям, пристававшим к нему с любезностями. Север наоборот имел характер общительный, веселый и несколько простоватый. То ли землячество повлияло, то ли какие-то иные причины, только Север и Охотник стали закадычными друзьями. Охотник, не позволяющий даже сучкам подходить к своему пустому котелку, разрешал Северу есть из него и даже играть с обрубком своего хвоста. Меня же Охотник признавал как друга своего друга. С Севером мы были «не разлей вода», он провожал меня в школу, и мы ждали перемены, чтобы продолжить свои нескончаемые игры. Если я боролся с товарищем и тот одерживал верх, то Север, тут же крутившийся волчком, стаскивал того с меня аккуратно за одежду, не причиняя боли. Если же верх одерживал я, он визжал и заливисто лаял, весело одобряя мою победу. К году Север вырос в красивую и сильную лайку с отличным экстерьером. В отличие от других кобелей он не важничал со мной, кичась возрастом и силой. В свободное от охоты и учебы время он возил меня на лыжах, как заправская ездовая собака. Мы так же продолжали дурачиться с ним, покоряя снежные горки. Когда отец звал его на охоту, он подбегал ко мне, лизал в руку, в нос, всем своим видом говоря: не расстраивайся, я скоро вернусь и мы продолжим игру. В один вьюжистый вечер Охотник занемог, ушел на дальний конец картофельного поля, выкопал ямку в снегу и заснул вечным сном. Север, постоянно находившийся возле него, сел и завыл протяжным, жалобным голосом. Отец выкопал могилку и захоронил смелого медвежатника и упорного промысловика. Север же еще долго вечерами прибегал к могилке друга и пел свою заунывную, полную печали песню. Он прожил у нас несколько лет, зарекомендовал себя отличной зверовой собакой, перечумев, стал толстым, неповоротливым и погиб в драке с матерой рысью.
Когда я подрос и стал самостоятельно ходить на охоту, пользуясь с отцом одними собаками, во мне проснулось какое-то чувство ревности. Я «из кожи лез», пытаясь завоевать авторитет у собак и добиться результатов в охоте, но они тонко чувствовали мою неопытность, детский азарт, горячность и при очередной неудаче или промахе бросали на меня презрительные взгляды. Если мы расходились с отцом в лесу по разным направлениям, собаки всегда продолжали охоту с ним. Однажды отец оставил щенка русско-европейской лайки. Это была сучка черно-белого цвета с белыми носочками, ошейником и кончиком хвоста. Она росла нежным и ласковым щенком, звали ее Тайной. Не имея сверстников на дворе отца, она пыталась заводить игры с тремя взрослыми собаками, жившими рядом в то время. Когда взрослым собакам надоедали заигрывания щенка или у них было плохое настроение, они били ее клыками, издавая при этом угрожающий рык. Обиженная Тайна забивалась в свой уголок и взахлеб скулила, как бы жалуясь на незаслуженную обиду. Если я, уже взрослый парень, присутствовал при этом, то жестко выговаривал, стыдя за грубость больших собак, и они смущенно залезали в свои конуры. Малышка, приласканная мною, сразу забывала свою обиду и продолжала игры уже со мной. Так же обижалась она и на моего отца, если он незаслуженно накричит на нее или, не дай Бог, шлепнет. Я любил эту ласковую собачонку с нежной психикой, и она отвечала мне взаимностью.
На охоте, в компании взрослых и опытных собак к году жизни она сформировалась в универсальную промысловую лайку. Правда, красотой ее природа не обделила, на выставках эксперты давали ей максимальную оценку «очень хорошо». При большом сборище собак и людей она как-то смущалась и выглядела хуже, чем в естественных условиях. Оценку снижали за чуть заметную прилобистость и, как выразился один эксперт, «простоватость вида». Отец был не в восторге от ее характера. Шутя, он говорил: «Что за неженка, обругаешь ее сгоряча утром, она целый день не разговаривает». Зато я был в восторге от Тайны, на охоте мне не нужна была никакая другая собака. У меня не было повода быть не довольным ею. Она лучше всякого товарища понимала меня. Если лаяла на еще невышедшую белку, стоило мне подойти и сказать ей об этом, как она еще несколько раз взлаяв, уходила искать другу дичь. Обладая хорошим верховым чутьем и слухом, она могла с расстояния 300—500 метров обнаружить и точно облаять затаившуюся на вершине дерева куницу. При неудачном выстреле она могла вести, не сбиваясь, несколько километров эту куницу, идущую верхом. Также она с большим желанием и умением работала по птице. Бывало, только что бегала на виду, а не прошло и пяти минут, как она азартно и звонко облаивает глухаря, сидящего на лиственнице в двух километрах от меня. Однажды, идя по болоту, редко поросшему невысокой сосной, я заметил, что Тайна сделала стойку, наподобие легавой, метрах в пятидесяти от меня. Она стояла на трех лапах, напряженно всматриваясь в багульник впереди себя. Изредка поглядывала на меня, как бы желая сказать, что там сидит дичь. Стараясь не шуметь, я подошел к собаке, все так же замершей в напряженной стойке, и кивнул головой, как бы спрашивая, кто там? Собака сделала прыжок вперед — оттуда с шумом и треском вылетели два косача. Прозвучал дуплет, и один из них затрепыхался в кочках, а через пару минут был аккуратно подан моей помощницей хозяину. С тех пор я уже знал, что означает такое поведение собаки и редко возвращался домой без добычи. Находясь на охоте с отцом и другими собаками, Тайна не показывала яркой работы, как бы уступая первенство другим, более напористым. Но на охоте со мной она вела себя уверенно, яростно и вязко работая по любому зверю. Она могла по целому дню выкапывать из норы закопавшегося колонка, норку, енотовидную собаку или барсука, грызя при этом попадающиеся древесные корни. Только на поводке ее можно было увести от такой желанной добычи.
Однажды в декабре я подошел на ее яростный лай. Собака лаяла в корни большого елового пня, до половины туловища залезая в углубление в снегу. Я уже предположил, что она загнала в корни дерева куницу, следы которой я видел не далеко от этого места. Подойдя ближе, я понял, что это медвежья берлога, сучья и стволы соседних пихт носили следы зубов и когтей топтыгина. Тайна, залезая в чело берлоги, работала почти нос к носу с медведем. Когда он пытался схватить ее, она пробкой выскакивала наружу и, полаяв с минуту на открытом воздухе, вновь лезла в берлогу. Это был первый медведь Тайны, после которого она заслужила мое восхищение и полное одобрение моего отца. Также азартно и смело она работала по вольному медведю, кабану и лосю. Понимая, что работая по крупному зверю в одиночку, она рискует попасть в лапы, на клыки и под копыта, я решил приобрести в пару подружку, месячную Ласку. Ярко-рыжая с белой грудью и ошейником, Ласка быстро выросла в стройную и шуструю собаку с отличным экстерьером. Лидерство было заложено в ее характере. Она стремилась любой ценой стать первой и лучшей, работая в лесу, на испытаниях и даже выставляясь в ринге, она не могла терпеть идущую впереди собаку, при малейшей возможности пыталась ухватить ту зубами. Отношения у Тайны с Лаской были дружеские, но Тайна во всем уступала последней, сначала как щенку, а за тем уже в силу характера. Только в одном Тайна соблюдала свой приоритет, это в отношениях с хозяином. На привалах и ночевках у костра она ложилась рядом со мной и не допускала ближе себя ни Ласку, ни какую другую собаку. Тайна прожила долгую собачью жизнь, до конца оставаясь работоспособной, и очень обижалась на меня, когда я, жалея, оставлял ее дома отдохнуть, а сам с молодыми собаками уходил на охоту. Много было еще в жизни у меня хороших, красивых и преданных собак, но Тайна осталась в моей памяти, как самая первая, поверившая в меня и позволившая мне утвердиться как настоящему охотнику, прежде всего в своих глазах, а затем уже и глазах моего отца и товарищей по охоте.
Моя младшая сестра не увлекалась охотой, но в отношениях с собаками пошла дальше меня. Она с детства не только любила и понимала своих собак, но была на дружеской ноге со всеми деревенскими псами. Проходя с ней по улице мимо рычащего и с пеной у рта лаявшего из подворотни злобного пса, у меня самого волосы на загривке вставали дыбом. На мою же сестру это совершенно не производило впечатления, она спокойно просовывала руку в подворотню и гладила сразу присмиревшего цепного пса, разговаривая с ним ровным и ласковым голосом. Глядя на такие отношения со злобными, незнакомыми псами, у меня и у других свидетелей подобных сцен складывалось впечатление, что сестра знала какое-то заклинание, как у Киплинга: «Мы с тобой одной крови». В детстве, пытаясь сказать о ком- то, сестра называла не фамилию человека, а кличку собаки, которую тот держал. Например, она говорила: «Сашка Соколов», и мы понимали, что это Сашка Красильников, у которого есть собака по кличке Сокол.
Моя жена, наблюдая мои отношения с детьми и собаками, иногда обижалась на меня, обвиняя в том, что я собак люблю больше, чем детей. Я, смущенный таким упреком, объяснял, что нельзя сравнивать любовь к детям и любовь к собакам. Но в то же время я считал, что детей и собак нельзя испортить излишней любовью, сочетающейся с необходимой дозированной строгостью.
Е. Ворошилов.
“Охота и охотничье хозяйство” №6 – 2017