Таежные будни.


Соболиный след попался на глаза сразу, как только Туктужак перевалил с хребтика в вер­шину безымянной речушки. Он привычно поддел рукой снег под ямкой с засиневшими краями. Сухие крупинки не остались лежать комочком на ладони, а рассыпались в прах. Туктужак наметан­ным взглядом окинул ровную строчку следов. Не­далеко у кустика мерные скачки соболя прекрати­лись; здесь зверек пошел шагом, обнюхивая каж­дую веточку.
— Совсем недавно, часа два назад, пробежал зверек,— определил опытный промысловик.— След большой, продолговатый — значит самец. К тому же сытый, не торопится. И где это собака про­пала!
Как бы в ответ на его мысли пониже в лощине послышался короткий взвизг, а затем заливистый собачий лай. Собака прихватила, очевидно, горя­чий соболиный след и уверенно, не сбиваясь, пош­ла по нему.
— Раз соболь свежий, погоня будет недолгой. К тому же сытый зверь бежит медленней,— по­думал Туктужак.
По дороге он не утерпел и задержался около высохшего кедра. Вокруг него было все утоптано соболиными лапами, а метрах в трех от ствола в снегу — глубокие ямки, и из каждой к дереву вел след. Казалось, что здесь из-под снега выбежало одновременно с десяток соболей, и все они за­брались на дерево. Охотник явно был озадачен. Его иссеченное морщинами лицо с пробивающей­ся черной бородкой выражало напряженную рабо­ту мысли. Он обошел вокруг кедра, «обрезал» следы и в недоумении потер бороду тыльной сто­роной ладони. Из множества следов в тайгу ухо­дил только один — знакомый продолговатый след.
Только тогда охотник обратил внимание на то, что снег вокруг ямок словно отброшен вихрем. Скорее всего это от падения соболиного тела.
— Да он же прыгал сверху! — пришла догадка.— Но зачем? Здесь нет ни ягод, ни птиц, подснеж­ных мышиных ходов. Вероятно, просто играл сы­тый зверь.
И тут Туктужак ясно представил себе картину игры резвящегося соболя, дополненную мельчай­шими штрихами, что подметил на снегу зоркий глаз охотника. На заре соболь плотно позавтракал застигнутым врасплох рябчиком, измазав при этом кровью пушистую шубку. По пути к логову зверек молнией взлетел на кедр с одиноким, далеко выдавшимся вперед сучком и махнул в снег…
Охотник нашел мельчайшие комочки замерзшей крови, которую соболь оставил на снегу, очищая пышный мех.
— Чистюля, — подумал он.— Но ничего, мне ра­боты меньше будет со шкуркой.
Теперь уже старик внимательно прислушивался к шорохам тайги. В логу, среди густых пихтачей, изредка взбрехивала лайка.
— Хитрый зверь попался,— с досадой оценил положение Туктужак,— в россыпь повел собаку.
Туктужак не спеша пошел наперерез уходящему зверю. Опытный охотник Ушкужик Хадыкбанович Туктужак не терпел торопливости на промысле. Де­лал он все обстоятельно, спокойно, со знанием дела.
— Торопливая мышь в молоке утонула,— любил говаривать он молодым, горячим охотникам.
Тем временем голос собаки слышался все бли­же и ближе. Но вот лай смолк, затем разнесся в примолкшей тайге уже без перерыва, неумолчно, словно кто-то, не переставая, вызванивал в сереб­ряный колокольчик. Когда Туктужак подошел к широкой каменной россыпи-курумнику, собака уже не лаяла, а придушенно взвизгивала, наполовину зарывшись под огромный валун. Старик вниматель­но осмотрел нагромождения камней, плотно забил снегом там и сям черневшие выходы, оставив один. Затем вытащил из-под камня собаку. Вид ее морды, заляпанной снегом и землей, с шальными гла­зами, заставил охотника улыбнуться. Удерживая рвущуюся лайку, Туктужак ласково приговаривал:
— Сейчас мы его, голубчика, выпугнем на свет.
Старик ухватил лайку за ошейник и потащил к запасному выходу. Но они не успели. Развернутой пружиной метнулся из-под, камня соболь, взлетел на развесистый кедр и черной рукавичкой зама­хал по вершинам деревьев. Только широкая поло­са опадающего снега с отмершей хвои указывала его путь. Лайка рванулась, сбила старика с ног и с возмущенными воплями исчезла в тайге. Тукту­жак поднялся, сконфуженно отряхнул снег и с несвойственной ему торопливостью устремился по следам собаки.
Напуганный соболь ушел бы далеко, если бы не проворные ноги лайки. Она загнала шустрого зверька в дупло небольшой худосочной листвен­ницы. Подоспевший Туктужак, не вдаваясь в раз­мышления, проворно заткнул рукавицей зияющую дыру. Хоть и на все случаи жизни годится универ­сальный тувинский нож, заменяющий топор и пилу, но старику пришлось изрядно попотеть, пока не­толстая лиственница рухнула на молодой подле­сок.
Теперь оставалось работы самые пустяки. Тук­тужак прорубил узкую щель в стеке дупла и за­бил пустоту мехом. Слышно было, как злобно вор­чал потревоженный соболь, убежище которого постепенно уменьшалось. Так следопыт проделал несколько раз, пока в дупле не осталась пустота, в которой соболю только-только можно было раз­вернуться. Затем он осторожно прорезал отвер­стие, сунул в него руку в рукавице. Мертвой хват­кой впились в овчину острые собольи клыки. Тук­тужак выпростал руку из дупла. Вот он, черный красавец, искрящийся морозной сединой! Навер­няка будет высокая подголовка, а то и на головку потянет. Таких еще не лавливал старый промыс­ловик, хотя добыл за сорок охотничьих зим не одну сотню соболей.
Ночью у нодьи — таежного костра под старой елью — собрались трое. Кроме Туктужака, здесь были его бывшие ученики — хакас Николай Сагаяков и юноша тувинец Кол Шугделик. Старик, рас­тягивая на пялах десятую по счету с начала сезона соболью шкурку, сетовал на свое здоровье.
— Совсем плохой стал, не могу гонять соболей. Придется теперь только капканным промыслом за­ниматься,— жаловался он, торопливо обдирая бе­личьи шкурки.
— Полно вам, Ушкужик Хадыкбанович,— отоз­вался Кол Шугделик.— Вы по соболям самых мо­лодых да проворных обошли. Мы вот с Николаем и вдвоем столько не добыли. Да, кроме того, у вас бельчонок с полсотни есть, пара колонков.
— Э, милый!— возразил Туктужак.— Разве рань­ше такое было. Я в твои годы маралов на лыжах гонял. Да, да! — загорячился он, заметив недовер­чивую улыбку.— Маральник тогда держали здесь кулаки Бяковы да Сафроновы, панты китайцам про­давали. Доходное было дело. Так вот, выпадет в горах снег глубиной в метр, ты надеваешь лыжи, подбитые камусом, и пошел по следу. Увидит тебя марал, только морозная пыль вслед завихрится. Через день непрерывной погони уже можно сыро­мятный аркан на рога накинуть. Ну, а дальше дело известное — в твоих руках панты… Подтянешь к дереву, рога спилишь, наденешь оброть и веди за растяжки куда хочешь. Только соленым чаем с сухариками не забывай подкармливать.
Старик поправил костер. Вверх взвился целый рой искр, смешался со звездами. Вздрогнули свер­нувшиеся калачиком собаки.
— Охотовед говорил, что на будущий год в нашем госпромхозе будут мараловодческую фер­му создавать,— размечтался Туктужак.— А зверей к нам откуда привозить? Ведь в наш поселок их на вертолете не доставишь. Придется, видно, мне еще стариной тряхнуть, обучить молодежь удалой потехе.
— А насчет капканов я верно сказал. Снег глу­бокий стал, собаке трудно легкого зверя догнать. Завтра я вам раскрою кое-какие секреты,— нео­жиданно предложил Туктужак.

…Назавтра утром охотники долго волочили за лошадью теплую тушку маленького таежного оленочка — кабарги.
— Километра два потаск будет, хватило бы уже,— воспротивился Николай Сагаяков.
— Это не помешает,— успокоил его Туктужак.— Чем длиннее потаск, тем больше соболей наткнет­ся на него и прибежит по кровяной дорожке к нашим ловушкам. А соболь кабаргу шибко любит. Но дело не в этом, мне удобное место надо най­ти.
После продолжительных поисков старик облю­бовал нависшую низко над землей каменную пли­ту. Он быстро сдернул шкурку с животного, при­жал еще теплое мясо к скале.
— Вот и вся хитрость,— удовлетворенно произ­нес Туктужак.— Приходи через два дня — соболи­ных следов не сочтешь. Долго зверьки кабарожку глодать будут, ведь мерзлое мясо не вдруг отде­решь. А как натропит соболь, протри капканы получше еловыми ветками и ставь их побольше. И рябчик для приманки хорошо идет, только перь­ев с него надо побольше натеребить и разбросать вокруг. А теперь пойдем с собаками след пои­щем!..
Так и идет день за днем. И никакой романтики. Обыкновенные будни. Для опытного таежника обычное дело переспать на снегу, целый день. го­няться за зверем, не имея крошки во рту, штур­мовать седые горные перевалы, вброд переходить речки, не замерзающие даже в самые сильные морозы.
Зато, как горделиво выбросит он потом на при­лавок приемщика груду разноцветных шкурок. Кажется, сама жар-птица разметала по гладко выструганным доскам свой павлиний хвост. Тут и рыжие колонки, и пепельно-серые белки, и перламутровые горностаи, и пятнистые рыси. А со­болья шкурка! Упадет на нее солнечный луч, и по­разит она дивной красотой. Каждый волосок пре­ломляет лучи, и они брызжут каскадом искр, на­поминая блеск драгоценных камней.
А о том, как досталась эти шкурки охотнику, расскажет разве только прожженная у долгих костров телогрейка да обмороженные щеки ее владельца. Сам охотник вряд ли поведает об этом. Тайга любит не только трудолюбивых, но и скром­ных.
Кызыл, Сыстыг-Хемский госпромхоз

О. Гаврилов
“Охота и охотничье хозяйство” №12 – 1963

Назад к содержанию.