Соболиный след попался на глаза сразу, как только Туктужак перевалил с хребтика в вершину безымянной речушки. Он привычно поддел рукой снег под ямкой с засиневшими краями. Сухие крупинки не остались лежать комочком на ладони, а рассыпались в прах. Туктужак наметанным взглядом окинул ровную строчку следов. Недалеко у кустика мерные скачки соболя прекратились; здесь зверек пошел шагом, обнюхивая каждую веточку.
— Совсем недавно, часа два назад, пробежал зверек,— определил опытный промысловик.— След большой, продолговатый — значит самец. К тому же сытый, не торопится. И где это собака пропала!
Как бы в ответ на его мысли пониже в лощине послышался короткий взвизг, а затем заливистый собачий лай. Собака прихватила, очевидно, горячий соболиный след и уверенно, не сбиваясь, пошла по нему.
— Раз соболь свежий, погоня будет недолгой. К тому же сытый зверь бежит медленней,— подумал Туктужак.
По дороге он не утерпел и задержался около высохшего кедра. Вокруг него было все утоптано соболиными лапами, а метрах в трех от ствола в снегу — глубокие ямки, и из каждой к дереву вел след. Казалось, что здесь из-под снега выбежало одновременно с десяток соболей, и все они забрались на дерево. Охотник явно был озадачен. Его иссеченное морщинами лицо с пробивающейся черной бородкой выражало напряженную работу мысли. Он обошел вокруг кедра, «обрезал» следы и в недоумении потер бороду тыльной стороной ладони. Из множества следов в тайгу уходил только один — знакомый продолговатый след.
Только тогда охотник обратил внимание на то, что снег вокруг ямок словно отброшен вихрем. Скорее всего это от падения соболиного тела.
— Да он же прыгал сверху! — пришла догадка.— Но зачем? Здесь нет ни ягод, ни птиц, подснежных мышиных ходов. Вероятно, просто играл сытый зверь.
И тут Туктужак ясно представил себе картину игры резвящегося соболя, дополненную мельчайшими штрихами, что подметил на снегу зоркий глаз охотника. На заре соболь плотно позавтракал застигнутым врасплох рябчиком, измазав при этом кровью пушистую шубку. По пути к логову зверек молнией взлетел на кедр с одиноким, далеко выдавшимся вперед сучком и махнул в снег…
Охотник нашел мельчайшие комочки замерзшей крови, которую соболь оставил на снегу, очищая пышный мех.
— Чистюля, — подумал он.— Но ничего, мне работы меньше будет со шкуркой.
Теперь уже старик внимательно прислушивался к шорохам тайги. В логу, среди густых пихтачей, изредка взбрехивала лайка.
— Хитрый зверь попался,— с досадой оценил положение Туктужак,— в россыпь повел собаку.
Туктужак не спеша пошел наперерез уходящему зверю. Опытный охотник Ушкужик Хадыкбанович Туктужак не терпел торопливости на промысле. Делал он все обстоятельно, спокойно, со знанием дела.
— Торопливая мышь в молоке утонула,— любил говаривать он молодым, горячим охотникам.
Тем временем голос собаки слышался все ближе и ближе. Но вот лай смолк, затем разнесся в примолкшей тайге уже без перерыва, неумолчно, словно кто-то, не переставая, вызванивал в серебряный колокольчик. Когда Туктужак подошел к широкой каменной россыпи-курумнику, собака уже не лаяла, а придушенно взвизгивала, наполовину зарывшись под огромный валун. Старик внимательно осмотрел нагромождения камней, плотно забил снегом там и сям черневшие выходы, оставив один. Затем вытащил из-под камня собаку. Вид ее морды, заляпанной снегом и землей, с шальными глазами, заставил охотника улыбнуться. Удерживая рвущуюся лайку, Туктужак ласково приговаривал:
— Сейчас мы его, голубчика, выпугнем на свет.
Старик ухватил лайку за ошейник и потащил к запасному выходу. Но они не успели. Развернутой пружиной метнулся из-под, камня соболь, взлетел на развесистый кедр и черной рукавичкой замахал по вершинам деревьев. Только широкая полоса опадающего снега с отмершей хвои указывала его путь. Лайка рванулась, сбила старика с ног и с возмущенными воплями исчезла в тайге. Туктужак поднялся, сконфуженно отряхнул снег и с несвойственной ему торопливостью устремился по следам собаки.
Напуганный соболь ушел бы далеко, если бы не проворные ноги лайки. Она загнала шустрого зверька в дупло небольшой худосочной лиственницы. Подоспевший Туктужак, не вдаваясь в размышления, проворно заткнул рукавицей зияющую дыру. Хоть и на все случаи жизни годится универсальный тувинский нож, заменяющий топор и пилу, но старику пришлось изрядно попотеть, пока нетолстая лиственница рухнула на молодой подлесок.
Теперь оставалось работы самые пустяки. Туктужак прорубил узкую щель в стеке дупла и забил пустоту мехом. Слышно было, как злобно ворчал потревоженный соболь, убежище которого постепенно уменьшалось. Так следопыт проделал несколько раз, пока в дупле не осталась пустота, в которой соболю только-только можно было развернуться. Затем он осторожно прорезал отверстие, сунул в него руку в рукавице. Мертвой хваткой впились в овчину острые собольи клыки. Туктужак выпростал руку из дупла. Вот он, черный красавец, искрящийся морозной сединой! Наверняка будет высокая подголовка, а то и на головку потянет. Таких еще не лавливал старый промысловик, хотя добыл за сорок охотничьих зим не одну сотню соболей.
Ночью у нодьи — таежного костра под старой елью — собрались трое. Кроме Туктужака, здесь были его бывшие ученики — хакас Николай Сагаяков и юноша тувинец Кол Шугделик. Старик, растягивая на пялах десятую по счету с начала сезона соболью шкурку, сетовал на свое здоровье.
— Совсем плохой стал, не могу гонять соболей. Придется теперь только капканным промыслом заниматься,— жаловался он, торопливо обдирая беличьи шкурки.
— Полно вам, Ушкужик Хадыкбанович,— отозвался Кол Шугделик.— Вы по соболям самых молодых да проворных обошли. Мы вот с Николаем и вдвоем столько не добыли. Да, кроме того, у вас бельчонок с полсотни есть, пара колонков.
— Э, милый!— возразил Туктужак.— Разве раньше такое было. Я в твои годы маралов на лыжах гонял. Да, да! — загорячился он, заметив недоверчивую улыбку.— Маральник тогда держали здесь кулаки Бяковы да Сафроновы, панты китайцам продавали. Доходное было дело. Так вот, выпадет в горах снег глубиной в метр, ты надеваешь лыжи, подбитые камусом, и пошел по следу. Увидит тебя марал, только морозная пыль вслед завихрится. Через день непрерывной погони уже можно сыромятный аркан на рога накинуть. Ну, а дальше дело известное — в твоих руках панты… Подтянешь к дереву, рога спилишь, наденешь оброть и веди за растяжки куда хочешь. Только соленым чаем с сухариками не забывай подкармливать.
Старик поправил костер. Вверх взвился целый рой искр, смешался со звездами. Вздрогнули свернувшиеся калачиком собаки.
— Охотовед говорил, что на будущий год в нашем госпромхозе будут мараловодческую ферму создавать,— размечтался Туктужак.— А зверей к нам откуда привозить? Ведь в наш поселок их на вертолете не доставишь. Придется, видно, мне еще стариной тряхнуть, обучить молодежь удалой потехе.
— А насчет капканов я верно сказал. Снег глубокий стал, собаке трудно легкого зверя догнать. Завтра я вам раскрою кое-какие секреты,— неожиданно предложил Туктужак.
…Назавтра утром охотники долго волочили за лошадью теплую тушку маленького таежного оленочка — кабарги.
— Километра два потаск будет, хватило бы уже,— воспротивился Николай Сагаяков.
— Это не помешает,— успокоил его Туктужак.— Чем длиннее потаск, тем больше соболей наткнется на него и прибежит по кровяной дорожке к нашим ловушкам. А соболь кабаргу шибко любит. Но дело не в этом, мне удобное место надо найти.
После продолжительных поисков старик облюбовал нависшую низко над землей каменную плиту. Он быстро сдернул шкурку с животного, прижал еще теплое мясо к скале.
— Вот и вся хитрость,— удовлетворенно произнес Туктужак.— Приходи через два дня — соболиных следов не сочтешь. Долго зверьки кабарожку глодать будут, ведь мерзлое мясо не вдруг отдерешь. А как натропит соболь, протри капканы получше еловыми ветками и ставь их побольше. И рябчик для приманки хорошо идет, только перьев с него надо побольше натеребить и разбросать вокруг. А теперь пойдем с собаками след поищем!..
Так и идет день за днем. И никакой романтики. Обыкновенные будни. Для опытного таежника обычное дело переспать на снегу, целый день. гоняться за зверем, не имея крошки во рту, штурмовать седые горные перевалы, вброд переходить речки, не замерзающие даже в самые сильные морозы.
Зато, как горделиво выбросит он потом на прилавок приемщика груду разноцветных шкурок. Кажется, сама жар-птица разметала по гладко выструганным доскам свой павлиний хвост. Тут и рыжие колонки, и пепельно-серые белки, и перламутровые горностаи, и пятнистые рыси. А соболья шкурка! Упадет на нее солнечный луч, и поразит она дивной красотой. Каждый волосок преломляет лучи, и они брызжут каскадом искр, напоминая блеск драгоценных камней.
А о том, как досталась эти шкурки охотнику, расскажет разве только прожженная у долгих костров телогрейка да обмороженные щеки ее владельца. Сам охотник вряд ли поведает об этом. Тайга любит не только трудолюбивых, но и скромных.
Кызыл, Сыстыг-Хемский госпромхоз
О. Гаврилов
“Охота и охотничье хозяйство” №12 – 1963