Едва-едва забрезжило, а мы уже идем тайгой, пробираясь к верховьям речки Карыш. Там стоит одна из охотничьих избушек моего проводника Григория Матвеевича Баранцева — известного промысловика, владельца и воспитателя знаменитых во всем районе лаек.
Собаки давно умчались вперед, скрылись из глаз. Тишина… Только потрескивает под ногами затвердевший наст, поскрипывают ружейные ремни. С восходом солнца мороз крепчает. Останавливаясь закурить, Григорий Матвеевич недовольно осматривается. Досадует:
— Порежут лапы собаки на снеговой корке… Надо бы переждать. Может, потеплеет. —
И сразу же настораживается.
— Что случилось, Григорий Матвеевич?
— Верный зовет! — отвечает Баранцев и резко сворачивает вправо на неслышный мне собачий лай. — Пошли скорее. Пес по соболю гремит…
Мы идем, обходя бурелом и колодник. Вот лай Верного стал слышен и мне. Он все громче, отчетливее…
— Близко! — предупреждает охотник. — Надо не подшуметь соболюшку… Силуэт лайки на фоне белого снега четок. Заслышав приближение хозяина, пес стремительно заскакивает на ель, танцует там, азартно визжит, отвлекая внимание соболя на себя.
— Смотрите на макушку ели.. — шепчет Баранцев, снимая с плеча ружье. Напрягаю зрение: на одном из сучьев дерева распластался, наблюдая за собакой, драгоценный зверек.
— Оставайтесь здесь: нас обоих соболь услышит и может кинуться на уход, — предупреждает меня Баранцев. Он осторожно продвигается вперед, прикрываясь кустарниками и стволами крупных деревьев.
Но как ни тихо скрадывает зверя Григорий Матвеевич, хруст снежной корочки выдает его.
Соболь молниеносно переметывается с вершины ели на густую крону широкого кедра. Не останавливаясь, он мчится дальше по вершинам деревьев, мелькая на фоне бледно-синего неба черной молнией.
Однако не всегда везет и соболям. Неудачный прыжок с высокой березы на сучья далекой сухостойной сосны оказывается для зверька роковым: сук, на который он перескочил, не выдерживает его тяжести и обламывается. Вместе с обломленным суком соболь летит вниз, но до земли не долетает. Высоко подскочив, подоспевший Верный хватает зверька и стискивает зубы.
Когда мы подходим, все уже кончено. Лайка лежит на снегу возле добычи, тяжело переводит дыхание и облизывает передние лапы.
— Смотрите, как Верный порезал лапы по чиру. Сегодня он уже не работник, — хмурится Григорий Матвеевич, поднимая соболя. — Надо бросать охоту, двигаться прямиком к избушке…
Слово Баренцева – закон. Он здесь хозяин, а я гость. Выбираемся на тропу.
— А почему Герой не участвовал в облаивании соболя? — интересуюсь я на ходу.
— Мои собаки работают самостоятельно. Друг другу помогают только при охоте на лося или медведя.
— А долго они способны облаивать зверька?
— Тут не пожалуюсь. Любая будет лаять до тех пор, пока я не приду. Если собак долго не слышно, приходится искать их след и идти по нему. Уж знаю: они где-то посадили или задушили зверька.
Ясное морозное утро к полудню незаметно сменилось сереньким, пасмурным ноябрьским днем. С юга подул теплый ветерок, зашумели, раскачиваясь, кроны хвойных деревьев, воздух повлажнел. Снеговая корка оттаяла, и Верный, пересекая иногда наш путь, легко шел галопом, не прихрамывая, как ранним утром.
— Погода сменилась, Григорий Матвеевич, может, продолжим охоту? — спросил я шедшего впереди охотника.
— А я уже изменил направление. Мы сначала пройдем по урману, потом ельниками и к ночи придем в избушку, — улыбаясь, ответил Баранцев. Вскоре мы опять услыхали лай,
— Снова Верный. Но сейчас он облаивает глухаря или копалуху. На соболя он не так лаял, помните? —спросил Баранцев.
Действительно, тембр лая Верного сейчас был мягче.
— Идите! — предложил Григорий Матвеевич.
Я медленно, осторожно двинулся на лай собаки.
Верный на самом деле облаивал глухаря, сидящего на макушке высокой ели. Выстрел — и птица покатилась по сучьям дерева вниз.
Мы повернули на юго-восток, чтобы выйти к острову хвойного леса на небольшом болоте. В лесу, по словам Баранцева, нынче хорошо уродились семена ели и кедра, и было поэтому много белок.
Через сотню метров мы увидели на болоте след крупного лося. Лось бежал рысью.
Рядом с его следами виднелись отпечатки следов собаки, слегка окрашенные кровью. Григорий Матвеевич хмыкнул:
— Понимаете, почему мы не видим и не слышим Героя? Он с утра ушел за лосем. А вот и
Верный взял этот же след и пошел на помощь Герою. Теперь поневоле придется идти в избушку: собаки придут не скоро, хорошо, если к утру, а без них в тайге делать не чего!
Мы добрались до избушки на Карыше часа через полтора, сварили похлебку из глухаря, попили горячего чая, легли спать.
Лайки заскреблись в дверь только ночью. Накормив своих усталых воспитанниц, Григорий Матвеевич заботливо осмотрел их и смазал им лапы медвежьим салом. Он считает это сало лучшим средством для лечения порезов, ран и всегда держит его в запасе. Медвежье сало быстро залечивает лапы собак, Утром ни у Верного, ни у Героя уже не было никаких признаков ранений.
Ночью прошел небольшой снегопад. К утру ветер разогнал темную пелену сплошных туч и стих. Наступал тихий, солнечный денек Мы снова двинулись в тайгу.
Первым залаял Герои. Мы поспешили к нему, но тут же в правой стороне oт нас зазвенел голос Верного.
Баранцев остановился, внимательно вслушался в голоса собак и сказал:
— По белкам лают. Идите к Герою, он ближе гремит, а я пойду к Верному. Так быстрее отстреляем зверьков. Потом следуйте на восток, я выйду на след и догоню вас.
Герой лаял под крупной сосной, Белка крепко за таилась, я с трудом рассмотрел ее среди развилки толстых сучьев. Упавшего после выстрела зверька Герой поймал на лету, прикусил и положил на снег. Вскоре прогремел выстрел двустволки Баренцева. Минут через десять он догнал меня.
— Сегодня собакам ход легкий. Снег лапы не портит, не хрустит, подход к зверю мягче, не как вчера. К вечеру выйдем ночевать в избушку на Бобровке, а завтра пойдем на охоту в большой урман. Там белок побольше и соболишки постоянно держатся, — говорил Григорий Матвеевич.
А тем временем мимо нас молча промчался Герой, кого-то преследуя. Через несколько секунд мы увидели скачущего громадными прыжками соболя. Лайка почти настигала его.
Перескочив через большую, поваленную ветром сосну, зверек круто свернул вдоль ее ствола к вершине. Герой помчался огибать дерево с другой стороны. Минуя вершину сосны, лайка и соболь чуть не столкнулись, и собака мгновенно схватила зверька зубами.
— Проворный Герой! Не зря ваших лаек считают в районе лучшими соболятницами! — восхищенно воскликнул я.
— Да, собаки у меня шустрые. Вялая собака не может работать так проворно по соболю в тайге, да и белок ей столько не разыскать, сколько моим лайкам,— отозвался Баранцев, аккуратно укладывая соболя в заплечный берестяной пестерь.
Вскоре он опять заспешил на голос Верного. Я остался один. Тут мне повезло. Герой загнал на кедр еще одного соболя и звал меня ритмичным лаем.
Раненый моим выстрелом соболь рухнул вниз, где его поджидала напружинившаяся для прыжка лайка.
Подобрав добычу, я отправился по звериным и собачьим следам, чтобы узнать, где лайка нашла соболя и какое расстояние они промчались.
Маленький хищник, как выяснилось, завтракал рябчиком, пойманным в снежной лунке. Герой застал зверька на месте трапезы и преследовал с такой быстротой, что уже через полсотни метров соболь был вынужден спасаться от зубов лайки на дереве.
Весь этот день мы охотились очень удачно.
Теперь я понял, что рассказы об исключительно добычливой охоте Баранцева не выдумки.
— Скажите, Григорий Матвеевич, — спросил я Баранцева в конце охоты, — вы могли бы отдать или продать кому-нибудь Верного или Героя?
Он пристально посмотрел мне в глаза, пожал плечами.
— Пока могу охотиться, ни Героя, ни Верного ни за какую цену не отдам. Нельзя мне их ни за какие деньги продать. Сжился я с ними…