Зубастые колеса моей «Нивы» усердно цепляются за пожухлую траву на еле заметной степной дороге, покрытой лужами, клочками первого снега. Машину мотает туда- сюда. всё время грозя выбросить из дорожной колеи. Грязная жижа стучит о днище, из-под колес на лобовое стекло летит комки грязи, полностью загораживая нас от мира за стеклом, в багажнике стучат канистры, бьются о лопаты, ключи, домкраты и всё то. что так необходимо в дальних поездках. Там же, в обшей куче, лежит ручная лебёдка, без которой на этот раз мне бы точно была «хана». На ухабах машину подбрасывает как мяч, собаки валятся с заднего сиденья, больно толкая меня в спину. И так целый день…
К вечеру я увидел знакомые ориентиры местности, куда так рвался и гас не был добрый десяток лет. Когда-то здесь стояла зимовка, был дом. загон для скота и даже баня, теперь остались лишь битые кирпичи да куча золы от летних казахских печей. Почему-то это место зовётся «Зелёная улица». Весной и летом здесь, действительно, зелено: на десятки километров тянутся лиманы, заросшие кугой и тростником. Осенью же больше коричневых и жёлтых тонов, вызывающих у путника уныние от однообразия. Здесь и раньше было немноголюдно, а теперь особенно ощущается любимая бродягами-охотниками свобода первопроходчика. На дороге, по которой я еду. не видно никаких следов от техники, даже заготовителям сена нет нужды ехать в такую даль.
Следующая зимовка должна быть через 15—20 вёрст, я надеюсь найти приют гам на несколько дней. Хозяева, наверное, уже поменялись, но дух гостеприимства тут не истреблен. Почти в сумерках я подъехал к жилью. От запахов мокрой овечьей шерсти и кизячного дыма нахлынули воспоминания, щемящие охотничью душу. На лай собак вышел хозяин с «летучей мышью», сохранившейся с незапамятных времен. Мы узнали друг друга, обнялись совсем по-родственному. В жарко натопленной землянке было очень уютно. Ужинали по обыкновению на полу, удобно разместившись на подушке. На стенах — фотографии родственников, в стороне висят домбра и камча с изогнутой ручкой из ветки карагача. Дети выросли: одни учатся в городе, другие подались на заработки. Теперь Мурат с женой одни управляются с отарой.
К утру подморозило, двигаться на машине стало гораздо легче. На грязи тут и там видны кабаньи и волчьи следы, много следов сайги. Эти древние антилопы в ноябре откочевывают южнее, увлекая за собой часть волчьего братства. Дорога идёт вдоль канала, заросшего сейчас большой стеной чекана и рогоза. Осенних пожаров в этом году здесь не было, трава по бокам дороги вровень с колесом.
А вот и место, где я начну свою охоту. Казахи называют его «тацу». Огромная степная низина с мощными зарослями и крепкими Камышевыми островами — идеальное место для зверей. Каждая моя охота здесь по-своему памятна. Именно здесь я оставил по глупой случайности своего лучшего гонца Бурана, шестилетнего бесстрашного бойца. Здесь же неподалеку секач распорол брюхо лошади моего товарища- казаха, когда он упал вместе с жеребцом в снег. Тогда он плакал и матерился на двух языках одновременно, проклиная и меня, и охоту, и секача. Рваную рану лошади мы штили, товарища я успокоил, а утром мы снова ехали с ним на охоту на его верблюде. Интересно, где он сейчас, тот мой друг-охотник?
Машину я поставил в камыше, у речки, берега которой буквально все изрыты кабанами. Собаки тотчас скрылись. Я иду, не выбирая пути и направления, временами останавливаюсь и прислушиваюсь к шуму камыша. Речка невелика, она плавно вытекает в лиман и распадается на множество ручейков, теряющихся в этом растительном море. Подмерзшая трава хрустит под сапогами, выдавая моё шествие притаившимся обитателям лимана. Местные гуси давно покинули свои летние прибежища, и лишь большое количество пуха на закрайках замёрзшей речки выдаёт их недавнее присутствие.
Впервые я приехал сюда много лет назад. На трёх легковых машинах мы с местным проводником метались тогда в поисках зверя. Чабаны, взбодрённые дармовой выпивкой, одаривали нас такими историями о кабанах и ватках, что нам, считавшим себя бывалыми охотниками, никак нельзя было оплошать. Мы и собак с собой привозили самых лучших, но удача всё не шла. Собаки упорно гоняли мелких лис и зайцев, а волков и кабанов мы так и нс видели.
У моего товарища Сани, районного охотоведа, была отличная лайка Кай В два года этот Кай вовсю облаивал в нашем лесу и оленей, и кабанов. Товарищ разрешат мне брать его на охоту в любое время. Несколько раз я возил его в Казахстан. Поначалу он вместе с нашими гончими гонял лисиц, но потом начал работать и с кабаном: робко его облаивал, а после первой добычи уверенно искал и останавливал приличных подсвинков. Дела у нас пошли, без добычи не приезжали.
Однажды Саня предложит мне походить по лесу с Каем и себе в удовольствие, и ему на пользу: за неделю до этого ветеринар вытащил из горла Кая трубчатую косточку, которая его чуть не погубила, пёс за время болезни сильно исхудал и слабо отдавал голос. У меня оставалась незакрытая лицензия на косулю, но я как-то о ней и не думал, в тот день добыча не была целью для нас. Мы просто шли по лесу, параллельно друг другу, наслаждаясь осенними красками и запахами.
Я вышел на очередную просеку и остановился, чтобы подождать товарища Послышался треск сучьев, и через мою просеку проскочила косуля, перепрыгнула через лесную дорогу и моментально растворилась в чаще. Вслед за ней. высоко подпрыгивая, возник козёл с прекрасными рожками, почему-то не сброшенными к этому времени. Я успел выцедить под шею и нажать курок. Козёл умчался вслед за косулей, а на просеке остался лежать наш Кай с перебитым от нули хребтом. О Боже! Я убил охотничьего пса, красивого и умнейшего зверя, любившего меня не меньше, чем хозяина. Видимо, он бежал с боку косули, и, естественно, я его не видел. Голоса он по болезни не отдавал. Ну. надо же было такому случиться. Сколько мольбы и недоумения было в его преданных собачьих глазах, а какой позор мне, охотнику с громадным стажем! Подошёл Саня, посмотрел на бедолагу, пристрелил его и заплакал. Мой товарищ, опытнейший охотник и охотовед, пи разу потом не упрекнул меня за случившееся. Спустя год я подарил ему маленького щенка от известных рабочих собак, и не надо гадать, какую кличку дал ему Саня.
Теперь я иду и вспоминаю, как Кай бежал впереди и через какое-то время обязательно показывался у меня на глазах. «Докладывал» — говорят охотники. Где-то далеко залаяли мои помощники. Буднично лаяла Лапка, будто выполняла каждодневную обязанность. Ей уже девять лет и повидала она всякого. А неподалеку лаял молодой нетерпеливый Барс. Я прибавил ходу, прогоняя воспоминания. Со мной пятизарядка, заряженная калиброванными самозарядными патронами, в них картечь, пересыпанная крахмалом. Во избежание случайного выстрела ружьё поставил на предохранитель и высоко держу перед собой, одновременно защищаю им лицо от острых сколов тростника. До собак уже недалеко, нужно отдышаться и спокойно подходить на ветер.
Зверь под собаками стоит спокойно, но я не сомневаюсь, что если неосторожно хрустну камышинкой или ещё как-нибудь выдам своё присутствие, он сразу изменит поведение. Кабан в камышах — величайший боец, не ведающий страха. Здесь, в степи, нет больших деревьев, берегов или откосов, где бы он мог укрыться, он надеется только на свою мощь. Я пытался успокоиться, восстановить дыхание. Отвыкший за лето от резких нагрузок организм не сразу приходил в норму. Собаки в каких-то сорока шагах, всё складывается как будто хорошо.
Я сделал было шаг в том направлении, как вдруг страшный шум в полуметре справа напугал меня своей неожиданностью. Кабанье семейство выросло у меня на глазах как из-под земли. Я вскинул ружьё и выстрелил два раза в ближайшего зверя. Треск раздираемых тростниковых дебрей слышался и рядом, и там, где лаяли собаки. Стреляный кабан исчез вместе с остальными. У меня в магазине еще три патрона. Чуть помедлив, я двинулся вперед поглядеть — нет ли крови на камыше. С ружьём наизготовку осторожно продираюсь сквозь дебри. Вот и кровь, много крови, она и на стеблях, и на земле. Стволом раздвигаю камыш, чтобы определить дальнейший ход подранка, и в ту же секунду получаю жуткий удар в бедро, от которого свалился на колени, но ружьё всё-таки из рук не выпустил. Помню, что хотел закричать, открыл было рот. но второй удар в левый бок опрокинул меня навзничь. Я задрал ноги в болотных сапогах, ожидая очередного нападения, при этом меня пронзила острая боль.
Ну, кранты мне, — мелькнуло в разгорячённом мозгу. Вспомнил про ружьё, выставил его вперёд, а выстрелить боялся, вернее, боялся спровоцировать новое нападение. Да, собственно, и стрелять было не в кого — впереди всё стихло. Где-то далеко монотонно лаяли собаки, которых я сейчас почти ненавидел за то, что не спасают меня, своего хозяина и господина.
Через какое-то время мой мозг, осмелев, заставил меня действовать. Я осторожно встал на колени, озираясь по сторонам, потом поднялся на ноги, готовый к обороне. Трясущиеся стебли камыша в пяти шагах от меня и тяжёлое сопение раненного зверя выдали его местонахождение. Соваться туда одному — смерти подобно, и я, пятясь задом, тихо отошёл подальше. Боль в боку всё нарастала: «Истеку сейчас кровью и всё — лезли в голову панические мысли. Пошарил рукой по больному месту — рука чистая, без крови. Я страшно удивился — ведь явно чувствовалась тёплая влага на рёбрах. Великая сила страха! Теперь я смело оглядел одежду, как следует ощупал больное место и решил, что сломаны ребра. Ходить можно, не впервой. Затянулся поверх свитеров патронташем и, дослав два патрона в магазин, стал двигаться поближе к собакам. По пути я всё думал, как отозвать собак — не стрелять же второго зверя, хотя в другое время непременно так бы и сделал. Теперь же, когда ноющая боль мешала не только идти, но и думать, я решил сворачивать охоту.
Осторожно ступаю по валежнику и на ходу готовлю верёвку от тюкового шпагата под поводки, чтобы заарканить собак. Барс, как только увидел меня, сразу пошёл вперёд, в новое наступление на кабанье стадо. Лапка позволила себя охомутать, но недоумённо поглядывала на меня, как бы спрашивала — «В чём дело? Иди, стреляй!»
Как только я унял Лапку, озадаченный моим поведением Барс сам подбежал ко мне. Вот и хорошо! Не мешкая, я отправился к подранку. Здоровенный Барс всю дорогу дёргал верёвку, вызывая острую боль в боку. Наконец-то подошли к месту. Лапка потянула воздух, прихватила запах и залаяла прямо у моих ног. Молодой Барс, ощетинившись, бросился вперёд, совсем одурев от быстрого дыхания зверя, а может быть от запаха крови. Обе собаки делали смелые выпады в заросли камыша и отскакивали назад. Невидимый зверь пыхтел, щёлкал клыками. На время забыв про боль, я судорожно сжимал ружьё, готовый выстрелить в любой миг. И такой миг настал. После очередного собачьего броска кабан фыркнул и выскочил наружу, ударив замешкавшегося кобеля. Тот заскулил, зарычал, но не убежал, а вновь бросился на зверя, ухватив его за левую заднюю ногу. Кинулась на помощь старенькая Лапка. Вмиг закрутилась карусель, стрелять невозможно. Тяжело раненного кабана хватило ненадолго. Он остановится, собаки буквально повисли на нём. Я выстрелил. Вместе с чувством опустошенности вернулась боль, заставившая меня поторопиться с разделкой.
Мурат, увидев меня скособоченного, сочувственно оглядывал со всех сторон, ничего не спрашивая. Я разлёгся на полу, ища удобное положение, чтобы хоть чуть-чуть унять боль. У хозяев были гости, видимо родственники. — муж с женой. Как они умудрились добраться на мотоцикле по такой грязи, уму непостижимо. За ужином, который длился по обычаю допоздна, я рассказал о том. как собаки буквально спасли меня от гибели. А про них в той стороне и так ходят легенды. Лишь под утро удалось мне уснуть на подушках под старым овчинным тулупом, которым заботливо укрыли меня добрые, милые хозяева.
Е.В. Дворянчиков
“Охотничьи просторы” №3 (53) – 2007