Трус.

Председатель общества охотников Валера Зимин чертыхался, кривя в злобе губы, и про себя бурчал, что пристрелит этого недоумка. Поначалу подарок московского охотника льстил ему: великолепная родословная и отличный экстерьер этой красивой лайки вызывал неприкрытую зависть у местных охотников. Но кличка Трус, данная собаке егерем Рюриковым, прочно прицепилась к ней. Помпезная запись в родословной — Янычар, — сделанная Зиминым собственноручно, все чаще стала уходить на задний план.
Подвыпив, Зимин сажал напротив себя жену и сына и, сверкая пьяными глазами, с угрозой в голосе талдычил: «Видик — купил, квартиру — купил, новую машину — купил, одета — не хуже жены директора рынка, чего вам еще не хватает?» — и, пустив слезу, засыпал за столом. Достаток посетил его только в последнее время. Новые русские сорили деньгами, делали щедрые подарки. Выпивка все чаще пестрела иностранными этикетками. Виски, джин, текила, французский коньяк отрыгивались чужим запахом, а вкус севрюги, утиного паштета, бутербродов с икрой напоминал вкус полыни.
Валера никак не мог разобраться в иерархии сегодняшней жизни. «Братки» с бычьими шеями и леденящими душу глазами, наплевав на сроки и лицензии, «мочили» все, что шевелится. В одном из загонов, положив семь лосей и вырезав у них только языки, сунули тысячу «зеленых» за шиворот, буркнув: «Спасибо, хорек».
Силовые структуры тоже не считались ни с чем. Жестоко браконьерили в ночных охранных рейдах, вывозя парные туши, якобы конфискованные у скрывшихся браконьеров. Охота с местными охотниками не приносила ни морального, ни материального удовлетворения: их простые заботы совсем не трогали его.
Чтобы как-то разобраться в себе, он стал уходить один в лес, иногда брал с собой Янычара, старался приучить его к охоте. У пса было великолепное чутье, но далеко уходить от хозяина он боялся. Отбежав на двадцать шагов и услышав треск дерева от пронзающего мороза, он, прижав уши, стремительно мчался назад, жался Валере в ноги и жалобно скулил. Одно слово — трус. Ни злые пинки, ни походы в лес, ни даже периодический голодный паек не делали его смелее. И все чаще в поселке со странным названием Нечистое слышали его голодный вой.
Сроки охоты заканчивались, и Валера мечтал в январе уйти в отпуск, уехать к сестре в Ярославль, чтобы быть подальше от всех этих забот, угроз и пьянок. Его одинокая сестра уговаривала бросить эту нервную работу: «Валера, у тебя все есть — квартира в городе, дом в селе, маленький сын. Что тебе еще надо, чтобы встретить старость?» Но лес держал его крепко. Местная красота становилась ему все дороже, и он благодарил бога за то, что дед и отец пустили корни в этих краях…
Обычно Валера не добирал подранков, предоставляя это егерям, но в этот раз вечером прибежал местный охотник Иванов и рассказал , что из заказника в обход егеря Рюрикова перешел быке девятью отростками на голове и что в первом же загоне главный редактор районной газеты «Демократ» «прошил» ему брюхо и три часа шел по следу вместе с егерем. Лишь ранние сумерки заставили их прекратить это пустое и тяжелое занятие.
Ночью Валера спал плохо: его меркантильную душу тревожили громадные рога лося. Директор одного из московских охотничьих клубов давно просил добыть большую голову с хорошими рогами. Всю ночь он торговался с директором, пытаясь слупить с того пятьсот, тысячу, а то и полторы тысячи «зеленых»: у них там, в Москве, денег куры не клюют.
На рассвете приехал Иванов с сыном и сказал, что собака Рюрикова сорвала все лапы, лежит, стонет и работать вряд ли сможет. Валера нехотя и со злобой запихнул Янычара в задний отсек УАЗика и, посадив Иванова с сыном, поехал на развилку к деревне Калино. На ее краю уже собрались три машины: потрепанная «буханка» Рюрикова, редакторский «джип-исузу» с запотевшими окнами (видимо, тот всю ночь «квасил» с братом) и «Нива» местного врача-хирурга, заядлого гончатника.
Рюриков, морщась от боли, рассказал, что он уже обошел все большое болото, где скрылся рогач. Выхода нет, надо брать собаку и с подхода добить подранка. Свою кандидатуру он снял: разошлись швы от недавно прооперированного аппендицита. Он уже не раз просил Зимина дать ему передышку, но тот, зная опытность егеря и присущее ему чувство ответственности, все совал ему своих блатных, снимая с них пенки у себя в конторе.
Валера оставил Рюрикова у машин, а сам командным голосом послал остальных перекрыть перешеек, соединяющий болото с лесом. Янычар, повесив голову, плелся на коротком поводке сзади.
Скоро все поглотила предрассветная тишина. Валера шел на коротких лыжах по глубокому снегу, Янычар обузой тащился сзади. Вдруг, зашевелив заостренными ушами, он потащил хозяина вперед. Глухо зарычал, остановился, проскочил у Валеры между ног и опрокинул его в снег. Потом истошно завизжал.
Пнув его ногой и привязав коротко к осине, Валера, чертыхаясь, поплелся дальше по неровному следу сохатого и насчитал две лежки с кроваво-желтыми выделениями. Понял: рогач не жилец. Но все же визг Янычара смутил его: чем черт не шутит, вдруг волк, очень уж испугался этот бездарный кобель. Перезарядил ружье, засунул картечь в левый ствол. Вскоре донесся резкий запах протухшей утробы, а за ним еле слышное чавканье. Может, голодный кабан жрет внутренности? Валера замедлил шаги и тихо подошел к краю оврага. Внизу, в густых кустах, кто-то урчал и чавкал. Кусты шевелили макушками.
Бык лежал в неестественной позе брюхом кверху, один рог отлетел, из разорванного глаза сочилась кровь. Громадная бурая махина, засунув голову в утробу лося и охая, пыталась вырвать внутренности, ничего не видя и не слыша вокруг. Зимин узнал зверя сразу. Это была старая хромая медведица, за которой гонялись уже несколько лет. Летом она чутко обходила овсяные поля и, как заколдованная, приходила на овсы, когда охотники, отсидев несколько вечеров, уезжали несолоно хлебавши. Однажды в конце лета Сашка Рюриков столкнулся с этой громадиной, волочащей заднюю ногу, где зияла громадная рана — следствие встречи со старым секачом. Его самого егерь нашел с переломанным хребтом на краю болота. Череп с громадными клыками он отдал директору охотничьего клуба в благодарность за купленное на подкормку зверей зерно.
Валера покрылся испариной. Вчерашний скандал с женой, когда она в очередной раз грозилась бросить его со всем нажитым богатством, предчувствие потери трофея, за который он хотел содрать с директора клуба тысячу баксов, толкнули его на необдуманный поступок. Вскинув ружье, он послал пулю в громадную голову медведицы.
Еще не затихло эхо выстрела, как она, крякнув от боли, понеслась низом оврага в темнеющий за склоном лес. Ее жуткий рев слился с выстрелами в конце оврага. Валера насчитал их семь. Еще раз взглянув на испорченный трофей, он доложил патрон с пулей в ствол и поплелся к машине.
Истошный вой Янычара и его мелькнувший силуэте обрывком поводка заставил Зимина насторожиться. Пес, визжа, пролетел к центру болота. Медведица появилась чуть позже, неуклюже припадая на пораненную секачом ногу. Из ее могучей шеи фонтанчиками хлестала кровь. Валера поймал на мушку могучее плечо зверя и нажал на спуск. Медведица взревела от боли, развернулась и, не снижая скорости, громадными прыжками бросилась в его сторону по протоптанной тропе. Последнее, что помнил Зимин, это вздыбившийся во весь рост зверь, гулкий выстрел и его собственный истошный вопль.
Очнулся он к утру, медленно открыл глаза. Увидел жену, сидящую в белом халате рядом с кроватью. Она, заметив, что он очнулся, стала беззвучно плакать, потом сказала, что операция прошла успешно, что Рюриков тоже жив и что она очень-очень любит Валеру.
Следователь, которому поручили дело, постепенно выстроил картину произошедшего. Услышав жуткий вопль, Рюриков схватил ружье, затолкнул в стволы патроны и что есть силы побежал по следу, чувствуя, как адская боль пронзает живот и что-то теплое через пах стекает в валенки. Он скинул их, чтобы было легче бежать, и, оставляя на снегу кровавые пятна, понесся вперед.
То, что он увидел, повергло его в ужас: громадная медведица, навалившись на Зимина всем телом и как-то неестественно вывернув голову, рвала его ноги. Фирменные меховые сапоги превратились в кровавую кашу, между их ошметками кое-где проглядывали белые кости и желтоватые жилы. Стрелять было нельзя, и Рюриков закричал что было сил, чтобы отвлечь зверя. Никакого впечатления. Что делать? Ведь еще секунда, и Зимину конец. Что делать?!!
И тут что-то серое вылетело из кустов и повисло на загривке у медведицы. Та резко подняла голову, здоровой лапой смахнула с себя собаку и переломила ей хребет. Этого было достаточно: дуплет разнес зверю голову. Валявшийся рядом Трус не скулил, не визжал, а смело и злобно рычал в предсмертных судорогах.
Рюриков, превозмогая боль, с большим трудом стянул край туши с изуродованного тела Валеры и потащил его к машинам.
Как оказалось, первый выстрел Зимина разбил нижнюю челюсть медведицы, из-за чего она не могла сомкнуть прикус, и это спасло кости его ног. Второй выстрел раскрошил у вставшего на дыбы зверя лапу, и лишь оставшийся мизинец разорвал Валерино ухо, оставив на голове глубокий шрам.
Из больницы он вышел через два месяца, сильно хромая. Рюриков болел дольше, его даже два раза возили в Москву на операции.
Надо сказать, что блатные охоты в районе прекратились. Что тут сыграло роль, неизвестно. Может быть, охотничий люд постепенно излечивался от трусости и начал давать отпор наглой нечисти, может быть, еще что. Правда, приезжие два раза жестоко били Зимина, подожгли дом, но порядок все же налаживался.
Истлевший труп Труса Валера бережно перевез на крутой берег реки Обноры, закопал и поставил шест с дубовым щитом, на котором было вырублено одно слово — «Янычар».

Виталий Кошелев-Бочкин
«Охота» №9 – 2004

Назад к содержанию.