Всю жизнь, с самого детства, меня сопровождали охотничьи собаки; я их любил, и они отвечали взаимностью. Собака, если ей уделяешь внимание, постоянно общаешься с ней, становится самым преданным и надежным другом. Это очень умные и понятливые животные.
В их собачьем мире действуют свои законы, что я часто наблюдал.
Собаки индивидуальны, у каждой свой характер. Мне всегда было интересно наблюдать за их поведением, это доставляло удовольствие.
Больше всего собаки хотят иметь своего покровителя, своего хозяина и очень боятся его потерять. Сейчас у меня есть собака – русский охотничий спаниель по кличке Чара. Она попала ко мне, когда ей было уже три года. Домой я ее привез вечером. Так получилось, что ее хозяева вынуждены были ее отдать. Всю ночь она пролежала в коридоре, мордой в сторону входной двери, прислушивалась и все ждала, не вернется ли за ней хозяин.
Со временем она привыкла ко мне, мы подружились, и она старалась по возможности быть рядом со мной. После пережитого стресса Чара панически боялась, что ее могут отдать кому-нибудь или где-то оставить одну. Я старался брать ее с собой, где бы ни был. Она объездила со мной в экспедициях Заилийский, Джунгарский Алатау, Кунгей, Терскей, Тарбагатай, Алтай, не говоря о всевозможных выездах на охоту. Чара хорошо работает, особенно любит охоту на фазанов. Несколько лет назад мы сплавлялись осенью на плоту по реке Или от Капчагая до 6-го рыбпункта. Стояла прекрасная теплая осень. Ночевали чаще на островах. Когда приставали к берегу, Чарка пулей бежала, чтобы справить свои собачьи дела, ведь на плоту ей приходилось терпеть.
В одном месте мы вплотную приблизились к берегу, выбирая место на ночлег. Чара спрыгнула на берег и убежала. Причаливать не стали, так как ниже увидели место получше. Когда собака вернулась туда, где выпрыгнула, плота не было. Как она металась и верещала, решив, что ее оставили! Мы отплыли вниз всего метров на 35. Я крикнул, позвал ее. Увидев плот, она со всего размаху прыгнула в воду, вынырнула и быстро поплыла за нами. Оказавшись рядом, она больше от меня не отходила и постоянно контролировала, где я нахожусь.
Осень уже успела нарядить все вокруг в праздничный наряд. Кусты барбариса выделялись среди остальных, ягоды на них уже начали краснеть. Трава пожелтела, но местами, среди кустарников, еще сохраняла свою зелень. Мы иногда рыбачили, охотились, чтобы разнообразить свое питание. Через несколько дней Чара набила по колючкам себе лапы и стала прихрамывать. В это время я решил сходить с ружьем в глубь большого острова. Чара порывалась идти со мной, но я решил ее не брать. Собаку привязали у палатки. Я шел по острову, местами обходя густые, непроходимые заросли. Примерно через километр добрался до небольшого заросшего тростником озерка, сел передохнуть. Вскоре услышал шум: кто-то приближался ко мне. Оказалось, что это Чара. Через 20 минут после моего ухода ее спустили с поводка, думая, что она никуда не уйдет. Она ходила по лагерю, принюхиваясь, а потом, выбрав момент, незаметно по следу ушла за мной.
Когда мой друг Виктор вышел на пенсию, он вернулся из Нерюнгри, где проработал много лет, в Алма-Ату, в свой родной город. Жить в самом городе он не захотел и купил хороший дом в окрестностях. С собой привез западносибирскую лайку, крупного красивого кобеля по кличке Загря. Раньше с Загрей часто ходили на охоту, он привык к просторам и на закрытом участке вокруг дома чувствовал себя не очень уютно. Лайки вообще любят самостоятельность и большие территории. Загря научился находить лазейки, чтобы сбежать и побегать по поселку. Я предупреждал Виктора, что ничем хорошим Загрины пробежки не кончатся, но сажать его на цепь было жалко.
Однажды он не вернулся. Поиски ничего не давали.
Прошел месяц. Купив дом, Виктор перестроил его на свой лад. Рабочие-строители жили в городе, и Виктор вместе с Загрей несколько раз заезжал на квартиру к одному из них. Как-то вечером Виктору позвонил этот рабочий и сообщил, что Загря у него. Скорее всего, Загрю увезли на машине, держали на привязи. И все же Загря сбежал. Он перегрыз веревку и пустился на поиски своего хозяина. Было видно, что он скитался не один день. Поселок находился километрах в пятнадцати от города, и этот путь пешком Загря никогда не проходил. И все-таки, Загря каким-то образом разыскал в городе дом, подъезд и квартиру, где жил знакомый рабочий и где он бывал с Виктором. Он сидел под дверью с обрывком веревки на шее, скулил и царапал ее, пока ему не открыли. На такое способны только собаки.
У собак самки имеют много “льгот” по сравнению с кобелями. Самцы им многое прощают и, как правило, не обижают, за некоторыми исключениями. Поэтому часто суки верховодят, как и у их ближайших диких сородичей волков, где волчица в стае занимает главенствующее место. Между собой же самки выясняют отношения в стычках: кто сильнее, тот и главнее, слабый должен подчиниться сильному.
У меня была дратхар Арта, а у друга Володи – ирландский сеттер Бекас. Мы часто ездили вместе на охоту на уток и фазанов. Обе собаки работали отлично. При этом Арта часто хитрила, пользуясь преимуществом самки. Если фазан, к примеру, падал, в густые заросли, обе собаки бросались его искать, но, если Бекас находил его раньше, Арта поджидала его, потом подходила к нему и забирала фазана как должное. Бекас безропотно отдавал ей найденную дичь, и она приносила ее мне. Если утка падала в воду, они плыли за ней вдвоем. Если Бекас до¬плывал до утки раньше, Арта кружила на месте, а когда Бекас проплывал мимо, забирала утку и опять-таки приносила и отдавала ее мне. Володе, хозяину Бекаса, не нравилось его “рыцарство“, он пытался даже наказывать собаку, но тщетно: Бекас всегда отдавал добычу Арте.
Однажды осенью на Или при охоте на фазанов к нам приблизилась группа охотников с двумя кобелями. Вокруг были густые заросли. Собаки находили и выгоняли фазанов. Мы стреляли в вылетающих птиц из-под своих собак, они – из-под своих. Чтобы не мешать друг другу охотиться, мы свернули от охотников-соседей чуть в сторону. Соседи нет-нет да и продолжали постреливать, а у нас было затишье. В это время ко мне подбежала Арта, в зубах у нее был фазан. Через некоторое время она принесла мне еще одного. Охотники задержались в одном месте, ища подстреленных фазанов, подавая своим собакам команды, и, видно, ничего не могли найти. Скорее всего, Арта, как и у Бекаса, забрала фазанов у соседских кобелей и принесла их нам.
Когда собаки уставали, набивали по колючим зарослям лапы, Арта огрызалась на Бекаса, если тот вплотную приближался к ней, иногда покусывая его за уши, Бекас же никогда ей не отвечал. Но, если у Бекаса происходили случайные стычки с другими собаками, Арта всегда помогала ему, бросалась на выручку.
Стояла середина октября – благоприятная пора для охоты на уток. Многие птицы уже начали свой ежегодный перелет на юг. Часто мимо нас низко над тростниками пролетали шумные стайки маленьких птах. Куда-то в одном направлении летели вороны, растянувшись длинной лентой. Мы встали недалеко друг от друга на перемычке между двух озер, поросшей тростником вперемешку с коноплей. Местами тростник был примят ветром и с теневой стороны покрыт пятнами недавно выпавшего снега. С перемычки с двух сторон хорошо проглядывалась водная гладь озер. Стайки уток и одиночные часто пролетали над этим местом. Охота удалась. Подстреленные утки падали то в воду, то в траву. Лодки у нас не было, зато с нами была Алиска – русский спаниель черно-пегой окраски. Она мастерски выполняла свою работу, находила отстрелянных уток в зарослях тростника, плыла, вытаскивала их из воды и приносила нам. Несколько уток упало в озеро метрах в ста от нас. Мы решили подобрать их потом. Вечерело. Лёт уток стал активнее, выстрелы раздавались все чаще.
В это время напротив наших лежащих на воде уток остановилась машина с охотниками. Они спустили на воду лодку. Мы им крикнули, что своих уток подберем сами, но они молча подобрали их и начали охотиться. Собак у них не было. Стемнело быстро, так как небо на западе было затянуто тучами. Охота закончилась. Мы спустились с перемычки к своей машине, достали продукты, умылись. Добытых уток положили под тростник рядом с машиной. Решили остаться на утреннюю зорьку. Как обычно, после ста граммов выпитой водки пошли разговоры.
Переноска освещала наш лагерь, а вокруг темнота, луны не было видно. Охотники, у которых была лодка, расположились у своей машины, метрах в ста от нас. Было тихо, безветренно. В такие часы на озерах необыкновенная слышимость. Я подтолкнул Николая, хозяина Алиски, сидевшего рядом, и сказал ему, что вроде бы к нам кто-то приближается. Это была Алиска. В зубах у нее была утка. Она положила ее рядом с нами и исчезла в темноте. Мы продолжали беседовать. Алиска вскоре появилась опять, снова с уткой в зубах. Она появлялась и исчезала. Так она принесла нам девять уток, очевидно, трех наших и шесть тех охотников. Алиске повезло, что у соседей не было собак и никто ее не заметил. У собак отличный, чуткий слух. Они хорошо контролируют и запоминают звуки. По звукам они на большом расстоянии четко различают, кто идет, по их поведению это хорошо видно. Чужих они встречают лаем, а своих повизгиванием и быстрым помахиванием хвоста. Интересно, что, когда собаки спят, их слух нацелен в основном на дальние звуки, особенно на те, которые приближаются, поэтому подойти незамеченным почти невозможно, будь то человек или любое животное.
Где-то через час в соседнем лагере начались споры, охотники подвыпили и разговаривали на повышенных тонах. Они не могли найти своих уток, обвиняя друг друга. Мы вначале хотели вернуть им уток, которых натаскала нам Алиска, но потом передумали, решив наказать их за то, что они так нагло нарушают неписаные охотничьи правила.
Хочу рассказать о зимней поездке в Туву, где нас сопровождали местные лайки.
Зимой 1970 года, в год собаки, с Мыса Шмидта прилетел мой давнишний друг Виктор, о котором я уже упоминал. В отпуск он прилетал раз в два года на шесть месяцев. Сидя за столом, болтали, вспоминали наши походы, приключения, охоту. В то время мы почти каждый год летом сплавлялись на плотах. Начали с Чарына, Или, затем прошли Бию (приток Иртыша), Хамсару (приток Енисея), а на Сыстыг-Хеме, в двенадцати километрах от Кунгуртука, у нас случилось ЧП – при катастрофе плота погиб брат Виктора, мой друг Володя. Похоронили его на берегу реки. Потом поставили на могиле девятиметровый шпиль-памятник из нержавейки.
Вспоминая все эти события, решили навестить Володю, те места и заодно посмотреть на зимнюю тайгу. Воспользовавшись приглашением товарища, который жил в Ырбане, созвонились, сообщили о своих намерениях. Из Алма-Аты через Абакан прилетели в Кызыл – столицу Тувы. Дальше до деревушек, разбросанных по тайге, летали только маленькие самолеты и вертолеты. Кызыл встретил нас морозом под – 40°С. Заночевали в аэропорту в большой рубленой избе, там были и кассы, и зал ожидания. Нас было трое: два Виктора и я. Утром на «АН-2» мы добрались до Ырбана. Самолет приземлился на поляне рядом с поселком, от посадочной площадки в поселок тянулась широкая центральная улица. Охотничий сезон закончился, и большая часть охотников вернулась с промысла домой. Мы шли по середине улицы, сопровождаемые с двух сторон лаем собак, которые сообщали, что появились чужаки. Собаки вели себя не агрессивно, просто лаяли. Интересно, но все собаки там были лайки, какой породы, не скажешь, просто лайки разных мастей.
Нашли избу, где жил наш товарищ Лёня. Во дворе дома нас тоже лаем встретили две лайки – Шарка и Пушок. Оказывается, Лёня поехал встречать нас в Кызыл, но где-то мы разминулись. Дома нас ждали его родители и жена. Хозяева накрыли стол: вареная лосятина, грибы, пельмени, домашний хлеб. «Ну, давайте выпьем за встречу винца», – сказала хозяйка. Я достал из рюкзака две бутылки вина «Мускат фиолетовый». «Попробуем вашего», – продолжала хозяйка. На столе появились граненые стаканы. Хозяйка-бабуля сама разлила вино. Выпила залпом, почмокала губами и сказала: «Как чай с вареньем. А теперь попробуем нашего».
Она налила почти по полстакана из бутылки, где было написано «Спирт питьевой». Мы попросили воды, чтобы слегка разбавить и запить его. Хозяева же выпили залпом, закусили грибами, как будто это был не спирт, а водка.
Оказалось, в магазинах есть всегда спирт и шампанское, а водку и другие напитки завозят в тайгу редко. Зимой водка часто замерзает, а спирт нет. В ту поездку в тайге мы пробыли 18 дней. Все эти дни (шла вторая половина февраля) температура держалась около – 50°С.
С Лёней встретились на следующий день. Он сказал, что через три дня покончит со своими делами и сможет сопровождать нас. А пока на три дня мы решили сходить в охотничьи угодья недалеко от Ырбана, где, по рассказам, есть избушка-сруб. Некоторое расстояние проехали на грузовой машине по дороге, где ходят в основном лесовозы. Водитель остановил машину и показал на место, где начинается тропа. В глубоком снегу с трудом, но тропу все же можно было угадать. Снег был по колено, сухой и сыпучий, как крупный сахарный песок. Тропу топтали по очереди. Шарка и Пушок были с нами, то убегали вперед, то возвращались. Было тихо и морозно. Вокруг пологие сопки, покрытые лесом. Миновали небольшой перевал через сосновый бор, а дальше пошли более крутые сопки, покрытые кедрами. День кончался быстро. Избушку не нашли и, поскольку скоро начнет темнеть, решили заночевать на «свежем» воздухе. Остановились, срубили несколько сухих деревьев, вы¬брали площадку и по обе ее стороны разожгли две нодьи (костер из трех бревен, который долго горит и дает хорошее тепло). Скорее не спали, а дремали на ветках – еловом лапнике, которыми умастили снежную площадку между кострами. Шарка недалеко от костра выкопал в снегу ямку и улегся в нее, свернувшись калачиком. Пушок, совсем еще молодой пес, последовал его примеру. Утром, когда стало светло, мы вскоре обнаружили, что до избушки не дошли всего метров триста.
Избушка – это сруб из неотесанных бревен, неровности между которыми заделаны мхом. На избушке под крышей был устроен лабаз, где было кое-какое оборудование для добычи кедровых орехов. Небольшая дверь избушки открывается внутрь. Напротив двери небольшое оконце, под ним вплотную приделан столик со скамейками. В правом углу от двери железная печка, а вдоль стен с двух сторон нары. Пол земляной. Под нарами были поленья для топки. Вспоминая нашу первую ночевку, мы прежде всего заготовили, натаскали в избушку побольше дров. На нарах были потрепанные ватные одеяла, два топора, двуручная пила, чайник, кастрюля и разная нехитрая посуда. С собой брали свечи. Натопили печь, остограммились, закусили, и жить стало веселей. Но даже когда на нарах стало достаточно жарко, пол был покрыт инеем.
В тайге зимой и звери, и птицы ведут себя совсем не так, как летом, сосредоточиваются в определенных местах, где легче прокормиться, и ведут более уединенный образ жизни. Мы совершили промах: слишком понадеялись подстрелить на супешник какую-нибудь мелкую дичь. Места, где летом в изобилии водилась всякая живность, хранили молчание. На снегу кое-где встречались следы лосей, звери проходили широким размашистым шагом. Иногда слышался стук дятлов, а на снегу виднелись беличьи следы. Только в одном месте с кедра слетели три тетерева, которых мы прозевали. У нас был чай, сахар, хлеб, каша, спирт, а мяса не было. Проголодались и мы, и собаки.
Шарка бегал между нами, иногда останавливался и начинал раскапывать снег. Оказывается, под снегом он чуял кедровые шишки. Выкопав шишку, он отдирал чешуйки, а потом выгрызал орешки. Мы пробовали тоже искать шишки, но из десятка таких попыток лишь одна-две оказывались удачными. Я стал отбирать у Шарки шишки, а ему давал немного орешков. Пока добрались до избушки, возвращаясь назад, Шарка добыл мне с десяток шишек. Оказывается, кедровые шишки и для хищников служат едой, помогают им пережить голодное время.
Перед уходом назад в Ырбан в избушке оставили чай, сахар, немного патронов, наколотых дров. Печку зарядили дровами: береста, тонкие лучины, щепки покрупнее, сверху поленья. На печку положили коробку спичек, несколько спичек торчало из коробки. Если ты замерз и добрался до избушки, если не гнутся пальцы, то хоть зубами сможешь достать эти торчащие спички, добыть огонь, горящими спичками дотронуться до бересты и разжечь дрова в печке.
Назад в Ырбан возвращались своей тропой. Оставленные нами следы подмерзли, образовали наст, по которому идти было легче, чем по сыпучему глубокому снегу. Впереди нас трусцой бежал Шарка, за ним Пушок. Они то забегали вперед, то поджидали нас. Пушку хотелось все время бежать быстрее, но Шарка каждый раз, когда Пушок касался его мордой, рычал, и тот оставался позади. И все же Пушок не выдержал: резко спрыгнув с тропы, он проскочил вперед Шарки. Тот рыкнул на него, продолжая также спокойно бежать впереди нас, а Пушок умчался вперед. Но скоро Пушок понял, что совершил что-то не то. Он, по собачьим меркам, не должен был бежать впереди опытного Шарки. Пушок все чаще стал замедлять бег, поджидая Шарку, но каждый раз Шарка, приближаясь к нему, рычал, и это заставляло Пушка отбегать вперед подальше. Но вскоре Пушок сдался. Он остановился, виновато поглядывая на приближавшегося Шарку. Потом лег на тропу, прижал уши и поджал хвост. Шарка, пробегая мимо, дал ему хорошую взбучку, после которой впереди опять бежал Шарка, за ним Пушок. На перевале собаки вспугнули с десяток глухарей, которые копошились под соснами. Увидев собак, птицы взлетели и расселись на сосновых ветках. Одного глухаря нам удалось добыть. Очень хотелось есть. Его обработали, насадили на палку и зажарили над углями. В Ырбан пришли, когда уже стемнело.
Поговорив с Лёней, наметили план своего путешествия. Прежде всего решили навестить могилу, где похоронили Володю, а потом сходить на Сыстыг-Хем (приток Енисея), в места, расположенные недалеко от поселка Тозан.
Из Ырбана в Кунгуртук прилетели на «АН-2». Разыскали знакомого дядю Саню, который давно приглашал нас в гости, обещая организовать хорошую охоту, и дал свой адрес. С ним познакомились, когда погиб Володя, и с тех пор поддерживали переписку. Нам повезло: он оказался дома, обрадовался нашему приезду. В путь собрались быстро. Дядя Саня запряг в сани своего Рыжика. Лошади в тайге отличаются от своих сородичей из наших мест. К зиме они покрываются густой длинной шерстью. В сани дядя Саня набросал сено, а сверху застелил его большой медвежьей шкурой. Когда добрались до могилы, он бросил эту шкуру на снег, а Рыжику дал сена.
Шпиль-памятник был виден на большом расстоянии, вокруг него большая поляна. В основании шпиля в свое время сделали маленький плот. Надпись на шпиле говорила о том, что Володя трагически погиб при катастрофе плота. Дядя Саня рассказал, что летом могила украшена цветами, туристы не проходят мимо, не проплывают по реке, не посетив могилу.
На медвежьей шкуре устроили маленький “стол”, помянули Володю. Уезжая назад в Кунгуртук, под шпилем в снег закопали три бутылки водки, накрыв их сверху тремя стаканами.
В ту злополучную поездку по Енисею, его притокам мы сплавлялись на саликах. Это бревенчатые плоты около 6 метров в длину. Такими плотами здесь пользовались охотники с древних времен. На плоту посередине сооружался “стол”, примерно метр – метр двадцать сантиметров высотой, а в торцах плота – по длинному рулевому веслу-гребе. Вещи закреплялись на столе, чтобы не замочить их, так как, когда плот идет по порогам, вода заливает его, пролетает по нему. Фактически на гребях остается по человеку, а “лишние” люди могут сидеть на столе. Сейчас есть прекрасные надувные плоты, современная экипировка, а тогда мы ходили на саликах.
У нас тогда была какая-то неоправданная спешка. Уже имелся определенный опыт сплава на таких плотах, что несколько усыпляло бдительность. Плот построили, но он оказался неудачным. При загрузке вещами, продуктами, когда на него вставало три человека, плот погружался вровень с водой. Ниже по реке нашли хороший сухостой, решили сделать новый плот, а вещи до того места сплавить на этом неудачном плоту.
В это время прошли дожди. Уровень воды резко поднялся, река стала более широкой, затопив мели и косы, которые в обычный период были сухими. Сплавляться или переждать, когда река вернется в свое основное русло? К нам подошел небольшой караван из навьюченных оленей. Охотники-тувинцы, сопровождавшие его, советовали дождаться, когда вода спадет. Наши мнения разделились. Володя настаивал, чтобы, не дожидаясь спада воды, сплавить плот до намеченного места. На плоту остались трое, а остальные к тому месту должны были добираться пешком. Моросил небольшой дождь. Перед отъездом в тайгу еще дома купили новые штормовки, которые спереди застегивались на “молнии”. Когда работаешь на гребе, конец весла находится где-то на уровне груди. На воде есть правило: никогда не застегивать рукава, чтобы при необходимости можно было быстро освободиться от куртки. Чтобы дождевая вода не затекала в рукава, вопреки правилу, Володя застегнул их.
Ниже река делала крутой поворот направо. Местные жители называют это место “чертов угол”. В том месте на быстрине был большой завал. Все плывущее само по себе выбивалось течением на быстрину, а на пути, как пасть, ждал завал. Если плот не удается с помощью весел направить мимо завала, то существует прием, который называется “оттуриванием”. Если плот зацепился за завал, надо его раскручивать. Он крутится, ударяясь о завал, и таким образом его проходит. В тот раз так не получилось, плот зацепился, и течение поставило его на “ребро”. Жана и Бориса, которые были на плоту, сбросило в быстрину, которая шла мимо завала. А Володя попал в быстрину, которая тащит под завал. В таких случаях против воды не пойдешь, надо искать проход под завалом. Володя справился с этим и вынырнул ниже завала. Течение разбросало ребят, и они плыли кто где. Вскоре Жан выбрался на берег, зацепившись за лесину рядом с берегом. Чуть ниже выбрался Борис. В это время Борис увидел Володю, который зацепился за корягу. Борис схватил длинную палку и протянул ее Володе. Тот сказал, что не может ее схватить, потому что у него связаны руки. Видно, когда он попал в воду, то хотел освободиться от штормовки, расстегнул “молнию”, а рукава были застегнуты и, когда он сбросил штормовку, она связала ему руки сзади. Борис спешно искал лесину, которой можно было его зацепить. Мгновение, но, когда он оглянулся, Володи там уже не было.
Искали весь день, но бесполезно. Встретившиеся геологи предложили поискать с вертолета, который в это время прилетел к ним, но это не дало результата.
На следующий день, как и говорили охотники-тувинцы, река стала в русло. Косы и отмели обнажились, они были завалены деревьями, корягами, принесенными паводком. Оставалась одна коса, на которую по нашим расчетам мог выбраться Володя, она находилась на противоположном от нас берегу. Виктор, брат Володи, решил ее обследовать и поплыл через реку. Поиски ничего не дали. Он забрался на ствол огромной сухой лесины, лежавшей на песке, чтобы увеличить обзор, и, когда посмотрел с нее вниз, увидел Володю. Он лежал на песке лицом вниз, руки у него были спереди, но связанные штормовкой. Так трагично и нелепо закончилась для Володи та поездка. По возвращении домой у него должна была состояться свадьба.
Вернувшись в Кунгуртук, мы попрощались с дядей Саней и в этот же день прилетели в Ырбан. На Сыстыг-Хем мы взяли одного Шарку. Перед уходом я спросил у Лёниной мамы: «Почему на улице так много детей с санками?» – «Так потеплело, два дня как – 46°С», – ответила она.
До Тозана добрались днем. Недалеко от поворота дороги из поселка в сторону реки находился магазин. Эти магазины в таежных поселках были по-своему интересны. Там продавалось всё. Длинный прилавок отгораживал продавца от посетителей. За прилавком с одной стороны были выставлены продукты, с другой – одежда, обувь. В центре вдоль стены рядами стояли ружья и винтовки разных моделей и калибров, перед ними лежали пачки с патронами, охотничьи ножи. Рядом стояли широкие таежные лыжи, снегоступы, висели бродни – высокие яловые сапоги с мягкой подошвой, и другой нужный в тайге товар.
Население таежных тувинских поселков занято в основном промыслом, сбором дани с тайги: заготавливает лес, пушнину, лекарственные травы, грибы, ягоды, рыбу, отстреливает рябчиков, тетеревов, глухарей, лосей, косуль и другую дичь, которая потом вывозится и попадает на прилавки специализированных магазинов типа «Лесная быль» по разным городам по всей стране.
До Сыстыг-Хема оставалось около километра пути. На берегу там стоят 5-6 рубленых изб, которые охотники занимают в период промысла.
Шарка, как всегда, бежал чуть впереди нас. Вдруг он остановился, то вглядываясь вперед, то поглядывая на нас. Впереди, вдалеке, неподвижно стояли три лайки. Они напоминали статуи и смотрели в нашу сторону. Шарка короткими перебежками направился к ним, а когда до них оставалось метров 20-30, он лег и пополз в их сторону. Лайки не шевелились. Среди них выделялся крупный бежевый кобель, видно, вожак. Шарка подполз к ним метра на 3-4, повалился на бок и замер. Вожак после некоторой паузы подошел к нему, обнюхал его с носа и хвоста, отошел метра на полтора и стал смотреть в сторону реки. Шарка не шевелился. Этот ритуал проделали и две другие лайки. После этого Шарка резко вскочил и, прижимаясь к снегу, начал носиться кругами. Каждый раз, пробегая мимо лаек, он старался их лизнуть. Вожак после некоторой паузы повернулся и побежал по дороге в сторону реки, за ним отправились две лайки и Шарка, как будто они всегда находились вместе. Они приняли Шарку в свою маленькую стаю.
Я невольно подумал, что лайки, как и их дикие сородичи, всегда стремятся занять в общении между собой лидирующее положение, особенно физически сильные, умные относятся к этому очень ревностно. Право быть вожаком чаще всего доказывается силой в мелких стычках, а то и в жестоких кровавых драках. У собак, живущих вместе, действует закон стаи: каждая знает свое место, а если чужака приняли, он должен быть покорным, и Шарка хорошо знал эти правила.
Среди избушек на берегу была только одна жилая изба, окру¬женная высоким деревянным забором с воротами и калиткой. Там жили дед с бабушкой. Дед вышел и после короткого разговора пригласил к себе в дом. Когда мы заходили через калитку, Шарка тоже проскользнул во двор. Лайки стали рычать, беспокоиться, заглядывать во двор в щели. Входить во двор им было запрещено. Все время, пока мы находились у хозяев, собаки не отходили от калитки.
Мы поднялись по ступенькам на крыльцо-навес. Налево был вход в избу, а направо – дверь в большую кладовку.
Накрыли стол, мы достали коробку шоколадных конфет, вино. Ели вареную лосятину. Чай пили с мороженой черникой, которую хозяева выставили на стол в большой деревянной чашке. Ягоды накладывали в чашки с горячим чаем, чтобы они оттаяли. Через некоторое время губы у всех почернели от ягод. Мороженую чернику хозяева хранили в кладовке в большой кадушке.
Мы были благодарны хозяевам за гостеприимство. Нам показали избушку, которая лучше подойдет для нас, она находилась рядом с рекой. Мы договорились и купили у хозяев немного лосятины. Жители таежной Тувы на зиму стараются добыть либо медведя, либо лося – своеобразный согым. В кладовке, о которой я говорил, на шестах висело много замороженного мяса. Отрубить нам нужный кусок было непросто, мясо на таком морозе твердое как камень. Я заметил, что проныра Шарка побывал и в кладовке. Не знаю, где и как он добыл себе маленький кусочек мерзлого мяса, которое грыз, лежа рядом с крыльцом. А за калиткой беспокоились, тихонько рычали собаки.
Поблагодарив еще раз хозяев, направились к выходу со двора. Собаки снаружи забеспокоились еще больше, кружась у калитки. Шарка тоже нервничал и метался. Мы уже вышли из калитки, а он никак не решался. Наконец, выскочил за нами. Все три собаки набросились на него, он, как мог, крутился, отбивался от них. Выбрав момент, Шарка вплотную приблизился к нам, стараясь прижиматься к нашим ногам. Собаки кружили вокруг, но трогать Шарку рядом с нами не решались. Когда у калитки мы попытались отогнать от Шарки собак, Лёня, его хозяин, сказал, что они его не задавят, они просто учат его уважать неписаные собачьи законы и подчиняться им.
Вокруг избы, в которую мы пришли, была изгородь из длинных жердей в три ряда. Когда Шарка понял, что эта избушка теперь наша, он стал бегать от столбика к столбику этой изгороди, задрав ногу, на каждом столбике оставляя свою метку. Ночевали мы там четыре ночи.
У Шарки с местными лайками сложились интересные отношения. Когда какая-либо собака забегала за изгородь, Шарка решительно нападал на нее, трепал, а она лишь отбивалась, стараясь выскочить за изгородь. Когда Шарка приближался к избушке хозяев и лайки замечали это, они задавали ему трепку. В нейтральной же зоне или подальше от конфликтных мест лайки и Шарка не проявляли друг к другу враждебности и вели себя так, словно никаких стычек между ними и не было.
Воду мы брали из проруби, рядом с которой лежали пешня и лопата с овальными краями и длинной рукояткой, чтобы вы¬гребать колотый лед из проруби. Несмотря на то что лунку прикрывали ветками, а сверху насыпали снежную горку, за ночь вода покрывалась льдом сантиметров в двадцать толщиной. Вначале мы собирались порыбачить на реке. Наловили с помощью стеклянной банки на веревочке, помещая туда кусочки хлеба, мальков в тухлом заболоченном месте недалеко от избушки, где лед был тонкий, но потом отказались от этой трудоемкой затеи, так как толщина льда на реке местами достигала метр двадцать сантиметров.
Стояла по-прежнему безветренная морозная ясная погода. Снег лежал удивительно чистый, сверкал и искрился своей белизной. Рядом с этим маленьким поселком начинались березняки вперемешку с елками. Дедуля сказал, что там много рябчиков. Мы решили сделать небольшой запас еды. В отличие от темных, мрачных ельников березняки были светлыми и прозрачными. В чащах березки сравнительно тонкие и очень высокие, некоторые от снега и мороза согнулись дугой, касаясь верхушками земли.
При охоте на рябчиков нужно быть очень внимательным. Птицы сидели на деревьях, чаще на еловых лапах, неподвижно. Задача заключалась в том, чтобы их увидеть. Если рябчики взлетали, то надо было засечь направление их полета, они отлетали прямо, никуда не сворачивая, на 50-100 метров.
Охотились успешно, но первых двух подстреленных рябчиков я не нашел. Причину узнал по следам на снегу. Хотя я не видел Шарку, который бегал недалеко от меня, обнаруживая сидящих на ветках деревьев рябчиков, оповещая об этом лаем, подстреленные птицы исчезали по его вине. Он находил их быстро, отбегал в сторону и там съедал. Насытившись, стал хорошо работать: находил и притаскивал птиц нам.
Рябчиков мы обработали, заморозили, в пути было удобно их использовать. У нас с собой был большой алюминиевый котелок. Когда хотели есть, мы топили в котелке снег, кидали туда каждому по рябчику, подсаливали, и через час пища была готова.
Интересно и практично на промысле охотники готовят себе пищу. С собой они берут заранее приготовленные пельмени, одни с мясом, другие с рыбой, третьи – с грибами, с вареной картошкой, с ягодой. Замороженные пельмени помещают в холщовые мешочки. Сварил, съел пельмени, запил бульоном – и быстро, и сытно.
Возвращаясь в Ырбан, мы задержались в Тозане у магазина. К нам подошел молодой тувинец, который долго приглядывался к нам. «Меня зовут Николай, не узнаете меня? Мы встречались на Сыстыг-Хеме, когда у вас плот налетел на завал, перевернулся и погиб человек». Лицо парня было изуродовано. Два глубоких шрама наискось проходили по его лицу. Полноса и верхняя губа были порваны. Он объяснил, что в прошлом году из берлоги подняли медведя. В момент выстрела обломился сучок, на который он наступил под снегом, и охотник промахнулся. Медведь подмял его под себя, но тувинец успел воспользоваться ножом, помогли лайки. На спине охотника медведь оставил отметины, порвав ватную и брезентовую куртки своими длинными когтями. Я вспомнил про сапоги-бродни с мягкой яловой подошвой, которые висели в магазине. Эти сапоги не промокают, сверху они под коленями стягиваются ремешками, и снег не попадает внутрь, а мягкая подошва позволяет охотнику бесшумно передвигаться и чувствовать под снегом сучки, палки.
Там, у магазина, до меня дошли слова одного из охотников-тувинцев, сказанные несколько лет назад. Увидев у нас большой охотничий нож, он сказал: «На медведя не годится, медведь его выбьет». В случаях, как произошло у Николая, нож должен оставаться в руке охотника: если лезвие ножа длинное, нож трудно удержать, он может остаться в теле медведя. Когда при охоте на медведя дело доходит до ножа, для нас это почти небылицы, но у таежных охотников иногда такое случается, и они умеют владеть ножом.
Из Тозана в Ырбан хотели доехать на машине или на санях, но никакого транспорта не нашли, потому что был праздник – 8 Марта. Все, с кем ни говорили, были навеселе, тем более что к празднику в магазин завезли водку. Решили не терять время, хотя день кончался, в Ырбан уйти пешком. Прослышав про это, к нам подошла одна пожилая тувинка и попросила, чтобы мы взяли с собой ее дочь, которая живет и работает в Ырбане в детском саду, утром ей обязательно надо быть на работе. Мы не возражали. Тувинка сунула в руки дочери узелок. Там, как потом выяснилось, были хлеб, мясо и бутылка водки. Нам это вначале показалось несколько странным, но у местных жителей, где зимой стоят такие холода, отношение к водке несколько иное. Всякое бывает, и на таком морозе водка может пригодиться не только для внутреннего употребления.
Между Тозаном и Ырбаном у дороги стояла избушка. Там мы сделали привал, затопили печь, согрелись, перекусили и двинулись дальше. Хотя был уже март месяц, никаких признаков весны не наблюдалось. Мороз стоял такой, что, когда снимаешь рукавицу, чтобы закурить, то потом надевать ее не очень удобно, она быстро остывала и казалась картонной. Постоянно приходилось следить за тем, чтобы не подморозить кончик носа и щеки, что происходит незаметно.
До Ырбана благополучно добрались под утро. Натопили баню. Баня была сложена из толстых бревен лиственницы, а полки в парилке сделаны из гладко выструганных толстых березовых досок. В просторном предбаннике весь потолок был увешан березовыми вениками. Напарившись до одури, иногда выбегали, чтобы окунуться в чистый, глубокий снег вокруг бани. На следующий день вылетели в Кызыл, где пришлось заночевать. Мы обратили внимание, что зимой женщины там носят в основном собольи шапки, а мужчины – беличьи. В гостинице мест не оказалось, холл был забит желающими, у кассы стояла толпа, а на улице свирепствовал мороз. В этой гостинице прежде мы останавливались несколько раз. Нашли администратора, поговорили. На наше счастье, женщина-администратор вспомнила нас и ту трагедию, когда погиб Володя, и наши сложности, когда на следующий год везли памятник. Три трехметровые секции его не входили в маленький самолет. Нам помогли тогда вертолетчики, которые прилетали к геологам и помогали в поисках Володи. Секции доставили к могиле, прикрепив их под брюхом вертолета.
В гостинице нам поставили в одном из номеров три раскладушки, а на следующий день мы были уже в Алма-Ате.
Впечатлений было много. Потом я часто вспоминал и собак, с которыми там встречался, особенно хитромудрого Шарку.
Рудольф Моисеев