Мы плыли по Вишере. На пристани Данилов Лог я заметил белую, с темными отметинами на груди и около ушей, собаку-лайку, путавшуюся в ногах у людей. На минуту собака мелькнула на причальных мостках, у самой воды, потом оказалась на берегу, трехметровым обрывом приподнятом над урезом реки. Наш пароход «Маяковский» дал отправной гудок. Минутой позднее из окна своей каюты я обнаружил, что собака бежит за пароходом.
Собака гонится за пароходом! Одна эта мысль заставила меня поспешить выйти на палубу.
Да, лайка продолжала бежать за «Маяковским». Пароход шел близко от берега, на котором мелькала быстрая легкая фигурка собаки, и происходящее можно было видеть во всех подробностях.
Кто-то есть на пароходе, от кого не хочет отстать собака. Вначале я, естественно, не придал этому особого значения. Но когда прошло десять минут, двадцать, полчаса, а собака все продолжала гнаться за пароходом, я ощутил укол в сердце.
Долго ли она будет бежать за пароходом? И кто тот безжалостный человек, называющий себя ее хозяином, который может спокойно взирать на такое проявление преданности верного животного?
Сначала берег был ровный, и лайка даже обгоняла судно, несясь стремительными прыжками, легко перебрасывая свое тело через встречные препятствия — колдобины, вымоины, стволы упавших деревьев. Время от времени остановится, посмотрит на пароход — и дальше. Иногда полает, всматриваясь в корму.
Потом начался лес. Собаки не стало. Я думал уж — отстала. И вдруг снова появилась. С какой стати отстать: она совсем не считала лес неодолимой преградой! Где были «колки» — обегала стороной, где оказывался сплошной массив — проскальзывала между деревьями. И все дальше, дальше от Данилова Лога уносили ее быстрые ноги.
Уже никакого признака жилья вокруг, редки-редки кусочки пашни, лес, чащоба, да еще к тому же ненастная хмурая погода (сентябрь в этих местах неприветлив), накладывающая на все отпечатки какой-то дикой, суровой нетронутости,— а она бежит и бежит.
Я больше не мог пассивно созерцать это. Быстро спустился вниз. Там уже все пассажиры сгрудились у левого борта и тоже смотрят на берег.
— Кто же хозяин собаки? — кто-то из пассажиров негодовал.
— Мальчик, говорят, какой-то… Да его уж нет, ушел, чтобы собака не видела… Да вон он!..
Подросток лет шестнадцати. Я спросил его: кто он, откуда и куда едет. Ответил: учится в Нердыни, в лесотехническом техникуме, возвращается с каникул… Он стоял смущенный тем, что вдруг оказался в центре внимания пассажиров, полуспрятавшись за стенку, чтобы не могла увидеть собака с берега, а сам неотступно следил за нею. Даже отвечал на расспросы, не повертывая головы.
Лайка, верно,— его. Кличка — Капитан. Хорошая охотница, какой и положено быть лайке, хотя еще нет трех лет. Ходил с нею в лес — белковал удачно; шкурки убитых зверьков сдал — купил учебники, кое-что из личных вещей.
— Да что же ты ее с собой не взял! — корят его кругом.
А куда я ее возьму? Мне в общежитии придется жить…— возражал он, а у самого, видать, болит сердце. Не оторвет взгляда от берега, лицо серьезное, озабоченное, в глазах тревога и печаль.
Спрашиваю:
— А дома есть кто-нибудь?
— Отец, мать…
— Так что же ты не приказал им присмотреть за собакой?
— Забыл запереть…
Оказывается, она примчалась за ним в тот момент, когда он садился на пароход. Хотела проскользнуть по трапу на судно — не пустили. Ну, что же, не везут — есть ноги. Для преданного собачьего сердца не существует препятствий.
Опять началась длинная отмель. Собака показалась на ней. Бежала у самой кромки воды, стараясь держаться как можно ближе к пароходу, к хозяину, без которого она не могла оставаться. Не могла!
Несколько раз она входила в воду. Поплыла!.. Но нет, проплыла недолгое время и, видя, что отстает, вышла на песок, отряхнулась и снова пустилась в галоп.
Река заворачивала вправо, а собака бежала по внешней кривой и, несмотря на то, что вкладывала в бег все свои силы, продолжала отставать, превращаясь постепенно в белое скачущее пятнышко.
Сколько времени могло продолжаться это необыкновенное состязание? Надолго ли хватит сил собаке? До чего же упорная…
Я прикидывал, сколько километров от Данилова Лога до ближайшей пристани Рябинино и сможет ли верный пес преодолеть это расстояние. Если считать по воде, напрямую, то пожалуй, сможет…
Да! Но Рябинино же на другой стороне Вишеры!
Ситуация складывалась еще более драматической. К тому же начинало темнеть. Тучи разошлись и над лесом всплыла луна.
Парня опять принялись стыдить за собаку; он хмуро отмалчивался. Две молоденькие пассажирки заплакали. Все пассажиры и команда следили за лайкой. И в самом деле, невозможно было оставаться равнодушным, не волноваться за ее судьбу.
Прибежала официантка Юля, зареванная, утираясь фартуком. Юля, оказывается, уже слетала в рубку к штурману, просила остановить пароход — взять лайку. Но он отказал по той причине — раз сам хозяин не просит, что же другим беспокоиться? Можно было понимать так, что, если бы попросил хозяин, то, пожалуй, «Маяковский» и вправду остановился бы, чтобы принять на борт необычного пассажира.
— Малоумственный какой-то,— сердито бранила Юля паренька, владельца Капитана, столь неосмотрительно поступившего со своим четвероногим другом.
— Да он уж раз бегал,— философски возразил тот в свое оправдание, даже не думая обижаться на слова девушки.— До курьи добежал и вернулся…
— До какой курьи?
— Да тут должна скоро быть…
Все смотрели в начинавшие сгущаться сумерки, стараясь разглядеть: бежит собака или нет. К ночи ветер усилился, белые барашки завивались на гребнях волн.
— Вон, вон! — вырвалось у кого-то.
Собака бежала прямиком по воде, по мелководью, прилагая поистине героические усилия, чтобы не отстать. Покинутая человеком, который вырастил ее, она все равно, чего бы это ни стоило ей, не хотела расставаться с ним.
Внезапно пароход замедлил ход — видимо, впереди было мелкое место,— но это выглядело так, как будто и штурман, наконец, не выдержал и решил взять собаку на борт. В глазах хозяина Капитана вдруг вспыхнул какой-то огонек, мальчик быстро обернулся, точно ища поддержки или совета, и шагнул к двери, ведущей к выходу с судна.
— Что ты хочешь сделать? — поспешно спросил я его.
— Да не знаю… взять бы уж, что ли…
— То-то же… — заговорили кругом.
— А куда ты ее денешь в Чердыни?
— Не знаю… В общежитие не пустят с собакой.
— Вот видишь… Я, страстный любитель животных, сейчас действовал против интересов собаки. Мне представилось: вот привезет он ее в Чердынь, сам в общежитие — а пса куда? Окажется четвероногое безнадзорным — может получиться еще хуже. Пусть, и вправду, побежит домой, коли раз уже бегал: уральская лайка — чудо, смышленая, смелая, не пропадет.
Пароход, между тем, снова набрал ход.
— Скоро курья-то?
— Скоро…
Мне, да и всем другим, кто слышал наш разговор с пареньком, не терпелось увидеть эту курью: скорее доедем до нее — скорее собака повернет назад, может, до ночи вернется домой.
Сейчас мне хотелось утешить и парнишку: видно было, что он по-настоящему страдает. Растравили наши разговоры да вздохи.
Вот, наконец, и курья — устье какой-то речки, впадающей в Вишеру. Камыши, густые заросли ивняка. Пароход стал опять забирать вправо. Собака вновь показалась на желтоватой полосе отмели, добежав до конца ее — рванулась к берегу, скрылась за кустами, показалась опять… Вот она уже у края курьи… Видно было, как она заметалась у самой воды, белое крошечное пятнышко на фоне темных кустов, и — исчезла. Пароход повернул за мыс, курья скрылась из глаз. Пассажиры стали медленно расходиться.
Так и не догнала! Жаль, когда преданность остается не вознагражденной…
Пароход отмеривал километр за километром, а мысли все еще тянулись к существу, такому трогательному в своей неистребимой преданности к человеку и такому одинокому в эти минуты, существу, которое, убедившись в бесплодности своих усилий, пробиралось сейчас — одно среди огромной окружающей его природы! — через темный лес обратно, по направлению к дому.
Рябинин Б.
“Охота и охотничье хозяйство” №9 – 1963