Статья-письмо т. М.Г. Волкова печатается в порядке обсуждения. Редакция приглашает охотоведов и охотников высказаться по вопросу о лайке — нашей драгоценной универсальной русской собаке.
Поводом для настоящего письма явилась книга восьмая альманаха «Охотничьи просторы», в которой напечатан очерк В.В. Рябова «Охота и охотничье хозяйство в СССР». Я горячо благодарю редакцию альманаха лично от себя и от лица многих истинных любителей лаек за опубликование смелых и правдивых мыслей, высказанных В. Рябовым в последнем разделе очерка, где он касается лаек. Но я в корне не согласен с т. Рябовым, являющимся работником системы Управления охотничьего хозяйства Министерства сельского хозяйства СССР, с приписыванием указанному Управлению каких-то успехов в организации работы по промысловому собаководству. Никаких положительных сдвигов в северном промысловом собаководстве пока, к сожалению, нет, а упадок продолжается нарастающими темпами. «Новые» правила выставок и испытаний и «новый» порядок бонитировки, во-первых, не являются действительно новыми: они на 5 лет раньше были разработаны кабинетным путем в Главохоте РСФСР и с 1951 г. были введены в действие соответствующим приказом по главку, а во-вторых, эти «правила» и «порядки» оторваны от жизни и мало-мальски пригодны лишь в городских условиях, для городских охотников.
Но ведь 98% поголовья охотничьих лаек находится в таежных районах, на севере, у охотников-производственников, добывающих при помощи лаек пушнину! Городские же охотники-спортсмены, имеющие в своих руках ничтожное по численности поголовье лаек, нередко поднимают шумиху о своих «успехах» и «достижениях», кичатся якобы принадлежащей только им одним ведущей роли в лайководстве. На деле же, разумеется, все обстоит совсем не так. Численность лаек, имеющихся у городских охотников, за период с конца двадцатых — начала тридцатых годов, возможно, несколько возросла (цифр для такого сравнения, к сожалению, нет), но вместе с тем по породности и по рабочим качествам лайки городских охотников стали заметно хуже.
Чтобы добиться показного благополучия в этом вопросе, городские любители лаек встали на порочный путь в оценке лаек: значительно снижены требования к лайкам, щедро рассыпаются на выставках и выводках высшие оценки, золотые и серебряные медали. Столь же щедро раздаются и дипломы полевых победителей на испытаниях, даются дипломы III степени зачастую таким лайкам, которые настолько плохо нахожены, так мало тренированы, что с ними и охотиться нельзя. Короче говоря, широко применяется метод «зря доброй» экспертизы и «зря доброго» судейства, что ни к чему хорошему, несомненно, привести не может.
К чему приводит такая бонитировочная «бухгалтерия»? На XXV Московской юбилейной выставке в 1957г. лайке-кобелю под кличкой Хомич владельца А.Е. Зеленского присуждена большая золотая медаль, класс Элиты по бонитировке, почетное звание чемпиона породы и т.д. А среди других лаек этот «чемпион породы» выглядит довольно-таки жалким, весьма простоватым (шел где-то в середине ринга, кажется, восьмым по счету, а не первым, как подобает чемпиону породы).
Пример с лайкой Хомич не единичен, таких примеров можно привести много. Например, совсем недавно, в 1954г., на XXII Московской выставке, лайке-суке Унге (владелица И.И. Акимушкина) по бонитировочной «бухгалтерии» был присвоен класс Элита-рекорд (т.е. наивысший класс бонитировки), большая золотая медаль и все прочее. Унга происходит от очень хорошего по своим качествам производителя и беспородной Шарки (имя матери Унги). Получилась очень посредственная по внешнему виду собака (оценка за экстерьер и конституцию где-то между «удовлетворительно» и «хорошо», ближе к первому) и столь же посредственная и по рабочим качествам. Ни о каких «элитах», и «рекордах», «чемпионах», «больших золотых медалях», первых породах и прочее и разговору даже быть не могло, а бонитировочная «бухгалтерия» сделала свое дело, как говорит поговорка, «курам на смех».
Вот о таком «новом порядке, комплексной оценке — бонитировке» и пишет В.В. Рябов, отмечая это как положительное мероприятие. Пишет т. Рябов и о проведенных циклах курсов по подготовке экспертов-кинологов. А знает ли он о знаниях, приобретаемых курсантами на этих 2-3-недельных курсах, где преподаватели из-за недостатка учебных часов «скачут галопом по европам»? Подбор курсантов, как правило, случайный, это люди разного уровня грамотности — от 1-2 классов начальной школы до высшего образования. При проведении выводок и испытаний в 1957г.. в Бурят-Монголии я встретился с таким наспех подготовленным специалистом, которому (по его словам) за отличные успехи на курсах сразу присвоили I категорию эксперта и судьи по охотничьему собаководству (А.П. Танцырев, гор. Улан-Удэ). Вернувшись в свой город после окончания курсов, этот товарищ не смог организовать ни одного мероприятия по охотничьему собаководству, не смог самостоятельно провести экспертизу на выводке из-за отсутствия необходимых знаний.
Да и не только курсанты, но и преподаватели подбираются на курсы экспертов и судей-кинологов зачастую довольно-таки странно. Например, в 1957г. Главохота РСФСР командировала для проведения курсов в Якутию и Хабаровский край (т.е. в. промысловые районы, где почти единственной породой охотничьих собак является лайка) Ф.С. Акишина и Н.И. Волкова.
Оба они лайку не знают и не интересуются этой собакой.
Совершенно прав В.В. Рябов, утверждая: «К великому сожалению, ни общества охотников, ни органы Управления охотничьим хозяйством сохранением и восстановлением пород наших отечественных лаек не занимаются. Кинологам, работающим в органах управления охотничьим хозяйством, эта порода собак чужда».
А почему так происходит, имеется своя причина. Ни в институтах, ни в техникумах, готовящих кадры охотоведов высшей и средней квалификации, не даются прочные и необходимо объемные знания студентам по охотничьему собаководству; особенно мало дается знаний по лайке.
Будучи в командировке в Бурят-Монгольской АССР, я поинтересовался у местных охотоведов — воспитанников Иркутского сельхозинститута постановкой преподавания курса собаководства, а также беседовал со студентами 5-го курса этого института, находившимися в Бурят-Монголии на практике. Оказывается, при зоотехническом факультете института нет даже отделения охотоведения, имеется всего лишь одна единственная кафедра охотоведения и зоологии, которой заведует профессор и доктор биологических наук В. Н. Скалой. К преподаванию курса собаководства, который читается в объеме 46 часов, на 5-м курсе, с февраля месяца, после возвращения студентов с последней практики, привлечен преподаватель В. В. Тимофеев (научный сотрудник Восточно-Сибирского отделения ВНИИЖП). Студенты не видят живых собак, им вместо них показывают картинки. Много часов и без того маленького курса собаководства затрачивается на повторение материалов, уже знакомых студентам по лекциям курса разведения сельхозживотных, их анатомии и физиологии, кормления и болезней.
Какие же знания могут иметь по северному промысловому собаководству охотоведы-выпускники Иркутского сельхозинститута? Только впоследствии, в процессе практической деятельности по специальности, они постепенно, в течение ряда лет приобретут некоторые познания по собаководству (если будут интересоваться этим сами). Ничего нет удивительного в связи с этим, что в Бурят-Монгольской АССР на 1957 г. Заготуправлением Бурмонкоопсоюза, имеющем в своем штате нескольких охотоведов высшей и средней квалификации, из 502 тысяч рублей, отпущенных на проведение охотмероприятий, не было выделено ни одной копейки на промысловое собаководство. А ведь Бурят-Монгольская АССР является одним из основных пушно-промысловых районов Советского Союза, там добывается ежегодно на много миллионов рублей пушнины, причем охотниками широко применяется местная забайкальская, охотничья лайка для добычи соболя, белки, колонка, горностая и. других пушных зверей. На учете Заготуправления Бурмонкоопсоюза имеется около 3000 охотничьих лаек, причем лишь незначительное количество охотников не имеет лаек. Значение охотничьей лайки в промысловых районах очень велико, и многие-многие годы лайка там не потеряет своего значения. Задача руководящих органов охотничьего хозяйства (управлений, госохотинспекций), заготовительных организаций, ведающих пушнозаготовками, добровольных обществ охотников, промхозов и других организаций, связанных с охотничьим промыслом (в первую очередь, ВНИИЖП и его отделений на местах), — добиться перелома в работе по северному промысловому собаководству.
Выше я рассказал о ринге лаек «новой породы» западносибирских лаек на XXV юбилейной выставке в Москве,- рассказал точно, так как все дни выставки работал на этом ринге в качестве члена экспертной комиссии. У нас был горячий спор о том, какая собака лучше, и один из членов комиссии настолько возмутился, что, потеряв самообладание, сорвал с себя красный шелковый бант — отличительный знак члена экспертной комиссии; ой возмутился тем, что два остальных эксперта лайку, похожую на эвенскую (ламутскую), поставили выше лайки, похожей на мансийскую (вогульскую). Я говорю «похожую» потому, что нам, экспертам по лайкам, нельзя под страхом дисквалификации называть вещи собственными именами. Этот слишком нервный эксперт, человек молодой, лаек еще пока знает слабовато; кроме городских (московских) лаек, других он не видывал, а в промысловых районах не бывал (он специалист по морским животным).
Наверное, если бы пришлось нашей комиссии проводить экспертизу лаек тоже «новой породы», восточносибирской (в Москве их почти нет), то шуму было бы еще больше…
Ставлю мысленно перед собою двух лаек — эвенскую, с Камчатки, и амурскую, из Нанайского района, Хабаровского края. Первая — большого роста, легкого, пропорционального, гармоничного сложения, высокая на ногах, борзоватая, не очень богато одетая, без эффектного убранства псовины (шерстного покрова), издавна славящаяся как наилучшая соболятница, медвежатница, известная как ловчая собака (легко догоняет лисицу). Мой эвенский Дюмнар имел рост в холке 67 см, а видел я кобелей эвенских лаек и покрупнее, причем и они были великолепно сложены (Дюмнар имел на выставке большую золотую медаль).
Вторая — среднего роста (сантиметров на пять-шесть ниже ростом эвенской лайки), массивного сложения, длинная, широкогрудая, богато одетая (шерстный покров мощный, значительно пышнее, чем у всех других охотничьих лаек), очень сильная и смелая собака, идущая и на мелкого и на крупного зверя, вплоть до кабана и тигра. Применяется охотниками так же как подпряжная собака в грузовых нартах, по таежному бездорожью (в охотничью грузовую нарту подъемностью 200-250 кг в помощь охотнику подпрягаются 1-2 собаки, изредка 3).
Эвенскую же лайку никогда не запрягают в нарты: охотники ездят на промысел на оленях, привязывая сзади собак (если не нужно пускать работать).
Что же общего по внешнему виду, по применению между эвенской и амурской лайками? (О происхождении, которое у них тоже различное, я уже не говорю.)
Автор «нового стандарта» восточносибирской охотничьей лайки начинает свой стандарт следующими словами: «Универсальная охотничья собака лесной зоны Восточной Сибири и Дальнего Востока (на восток от р. Енисея), образовавшаяся путем слияния местных близких отродий лаек, в первую очередь эвенкийской, ламутской и амурской». Ламуты — это старое, давно отброшенное название эвенков (как самоеды теперь ненцы и др.), а у автора оно продолжает фигурировать.
Как я уже показал, эвенская и амурская лайки вовсе не близкие (т. е. похожие) отродья лаек, и никакого слияния их нет, не было и не могло произойти по причине разобщенности их ареалов огромными пространствами, многотысячекилометровыми расстояниями. Искусственное же слияние столь различных лаек ни в коей мере недопустимо и нежелательно.
Правильно поставил вопрос один из знатоков амурской лайки, исследователь и ученый Дальнего Востока, зоолог К. Г. Абрамов (автор книги «Промысловая лайка Приамурья», 1940 г.): «…известил, что пока стандарт не будет пересмотрен, я воздерживаюсь от судейства, так как не могу себе позволить портить ценности, созданные народами Дальнего Востока…» К. Г. Абрамов, эксперт и судья I категории по охотничьему собаководству, вынужден был отойти от работы по промысловому собаководству.
Незадолго до своей смерти И. И. Вахрушев, энтузиаст-лаечник, автор книги и статей по лайкам, заводчик-лайковод, выведший ряд лаек-чемпионов (Урка — Урчала — Урчуня), написал мне в своем письме: «…бороться вместе за наши идеалы.
За наш труд с 1931г., наш общий труд московских лаечников. Не имеешь права, как коммунист, как московский лаечник, как начинатель нашего дела, не быть там и не бороться… Твой сын, будущий лаечник, будет ругать своего отца, если он этого не сделает. Не упусти!»
И я боролся. Боролся не словами, не методом закулисных интриг, а открыто и честно, боролся делом, вел породу эвенских (ламутских) лаек, показывая своих питомцев на выставках и говорил охотникам: «Вот, смотрите, это эвенская лайка…» И Шерешевский, судя моих лаек на выставках, вынужден был признавать, что они никак не подходят под его «липовый» стандарт восточносибирских лаек, вынужден был присудить молодому Бонго высшую оценку, медаль и приз.
У меня было много друзей среди охотников хантов, ненцев, коми, кореков, эвенов, камчадалов (ительменов), манси, чукчей (в бытность работы на Крайнем Севере и Дальнем Востоке). Я много слышал от них необыкновенных рассказов — былей, сказок, чудесных песен о собаках. Северные народности очень любят своих лаек и никогда с хорошими лайками не расстаются; они гордятся своими лайками и недаром лайки носили название тех народностей, которые их вывели (комилайка, мансийская, хантейская, эвенкийская, эвенская и др.). Кто же дал право грубо попирать национальную культуру малых северных народностей? Ведь мы, русские люди, любим говорить и слушать такие слова, как русский (орловский) рысак, русский тяжеловоз, русская гончая, русская псовая борзая, русская белая порода кур и много подобных названий. Почему же для народности Коми нельзя называть свою лайку коми лайка, а нужно называть русская европейская лайка?
Неправда! Не русские, а именно коми вывели замечательную породу коми (зырянских) лаек!
В 1937г. я слышал в низовьях реки Оби, в Ханти-Мансийском национальном округе, Березовском районе, песню старого охотника-манси. Он пел, плывя по могучей реке на своей маленькой лодочке, а две его лайки бежали по берегу и все порывались броситься в воду и плыть к хозяину:
Я самый счастливый из манси,
Ни у кого нет такой лайки, как у меня!
Там, где пробежит, — обнюхает она все кустики,
Осмотрит она все веточки!
Ах, какая прекрасная лайка!
Оказывается, мансийские лайки хорошо знают звуки этой песни, тотчас же бегут к своему хозяину и начинают, к нему ласкаться.
А сколько наблюдал я трогательных сценок в тайге и тундре, нежных взаимоотношений между охотниками, оленеводами и членами их семей и лайками! У каждого есть своя подшефная лайка. Сидят в чуме вокруг костра люди и собаки — человек и лайка, человек и лайка, и так по всему кругу никогда не бьют лаек, не морят их, делятся последним куском.
А сколько радости у охотников и оленеводов, когда они рассматривают новорожденных щенков, сколько смеха и шуток вызывают у всей семьи клички, даваемые щенкам! Да разве можно еще больше любить собак, чем любят лаек северные народности! Именно поэтому лайки и относятся очень доброжелательно к человеку, чрезвычайно преданы ему. Сколько раз спасают лайки охотников на охотах по крупному и опасному зверю.
Лайки чрезвычайно сообразительны и по-своему умны. Они чистоплотны, очень вежливы, нежадны, не прожорливы (едят лайки вообще мало), я бы сказал, что они очень культурны и дисциплинированны, легко поддаются дрессировке (не только охотничьей, но и дрессировке по самым сложным службам).
Охотничьи качества лаек не нуждаются в похвале, — они выше всяких похвал.
Когда сам проохотишься с лайками лет тридцать-сорок, да не в Подмосковье, в парковых лесах, среди дачных поселков, а в тайге (например, в баргузинской тайге, где мне в прошлом году, впервые в Забайкалье, пришлось проводить испытания лаек), тогда будешь иметь настоящее представление о лайке, как о подлинном друге охотника!
Между прочим, в Забайкалье я проводил экспертизу лаек на выводках в 1957г. по «новому стандарту» восточносибирской лайки. Этот, с позволения сказать, «стандарт» совершенно не подходит к забайкальским лайкам: там нет и прежде не было таких собак. Забайкальская лайка — собака некрупная, а «стандарт» требует большого роста (кроме того, имеется еще целый ряд существенных расхождений со «стандартом»). В результате из большого количества лаек ни одной не была дана оценка «отлично» или «очень хорошо», только 8,1% лаек получили оценку «хорошо», 37,3% — «удовлетворительно», а остальные, т.е. подавляющее большинство, — «неудовлетворительно».
Для сравнения приведу результаты моей экспертизы на выводках лаек, в Забайкалье же, в 1944 г. (когда не существовал столь нелепый «стандарт»): золотых медалей — 8,5%, больших серебряных — 10,7%, малых серебряных — 36,0%, бронзовых медалей — 17,0%, и лишь четвертая часть лаек была оставлена без награды.
Разница в результатах весьма значительная, причем я обязан здесь же отметить, что с 1944 по 1957г. — срок не такой уж большой и забайкальская лайка не стала хуже, хотя и создается впечатление, что она выродилась.
Стандарт в собаководстве — очень большое дело, плохим стандартом можно погубить породу. Вот как раз «стандарт» восточносибирской лайки явно ведет к этому, ведет к гибели местных прекрасных отродий лаек, к порче ценностей, созданных народами.
В заключение хотелось бы надеяться, что редакция услышит мой крик и поможет нам, энтузиастам-лаечникам, добиться справедливости.
Только по требованию общественности может быть организована свободная дискуссия (без административного нажима, без подбора, угодных людей и изоляции неугодных).
Приглашены на эту дискуссию должны быть все виднейшие специалисты северного промыслового собаководства, представители партийных и советских органов национальных республик, округов и районов Крайнего Севера и Дальнего Востока. Вопрос северного промыслового собаководства очень большой — гибнет лайка, и ее еще вдобавок добивают разными нелепыми «стандартами»!
М.Г. Волков, охотовед
“Охотничьи просторы” книга 10 – 1958