Приехав работать на Урал, я захотел приобрести хорошую зверовую лайку. В правлении Свердловского общества охотником мне порекомендовали поехать к Василию Путинцеву, живущему на хуторе близ Верхотурья. Известный охотник-медвежатник имел несколько лаек, отлично работающих по лось и медведю. Мне сказали, что Путинцев сможет уступить одну из них.
К Путинцеву приехал я в середине ноября.
— Что же, придется пойти вам навстречу, — сказал Василий Петрович, когда я высказал ему свою просьбу. — Уступлю вам ту собаку, которая больше поглянется на охоте. Завтра, если не будет буранить, с утра пойдем на берлогу, возьмем трех лаек. Я думал добывать зверя попозже, когда снег станет поглубже и сильнее будут морозы, а в это время зверь спит не так крепко, да и снегу еще маловато. Но ничего, если он даже и учует нас, выйдет из логова раньше, мои собаки быстро посадят его на место. Вот вы и посмотрите на их работу, полюбуетесь да подберете для себя ту, которая вам будет больше по душе.
Утром на дровнях мы выехали в тайгу. Еще дома и в дороге мне среди трех собак особенно понравилась Дамка. Ей и ее брату Шарику шел четвертый год, а матери их — лайке со странной кличкой Ведьма — было шесть лет; все они работали по любому зверю.
К берлоге мы подходили, ведя лаек на привязи. Не подходя до нее, Путинцев привязал собак к деревьям и сказал:
— Сейчас я подниму зверя из логова и, если он пойдет на уход, пустим вслед Дамку, а потом и остальных двух. На всякий случай возьмите ружье на изготовку: медведь может наброситься на кого-либо из нас. В этом случае постарайтесь лишь ранить его, чтобы потом пустить к нему лаек.
Я встал неподалеку от чела берлоги, а Путинцев с силой запустил в него длинный шест с заостренным концом. Вероятно, он сразу угодил в медведя: зверь с ревом вылетел из логова, едва не смяв охотника, и скрылся среди деревьев и кустарников. Привязанные лайки подняли разноголосый неистовый лай и визг, рвались с привязи. Я спросил Путинцева:
— Василий Петрович, может быть, мне следовало ранить медведя?
— По убегающему зверю стрелять было незачем.
Сейчас мы пустим вслед за ним Дамку, и вы сами убедитесь, что она и одна остановит медведя. С другими собаками на привязи мы тихо подойдем к ней и зверю, посмотрим на ее борьбу с ним, а потом пустим ей на помощь Ведьму и Шарика. Не пройдет и четверти часа, как закончим эту охоту, — ответил мне Путинцев, освобождая Дамку от ошейника. Она тотчас же ушла в тайгу по звериному следу.
Отвязав Шарика, Василий Петрович передал мне цепочку, а сам повел с собой Ведьму по медвежьим и собачьим следам. Я последовал за ним. Спустя некоторое время мы услыхали отдаленный лай Дамки. Шарик и Ведьма сразу же стали нетерпеливо повизгивать и рваться вперед.
— Тише вы, идти спокойно, не визжать! — грозно сказал им хозяин и слегка хлестнул Ведьму цепочкой по крестцу, после чего обе лайки присмирели и пошли спокойно.
Лай постепенно становился слышнее, ближе. Путинцев взял у меня цепочку Шарика и сказал:
— Теперь идите на лай Дамки один. Только будьте осторожны, не торопитесь, старайтесь подойти к ней так, чтобы можно было издали посмотреть на ее борьбу со зверем. Она остановила его и держит на месте. Я приду с собаками через полчаса, а вы должны подойти к месту минут через десяток, так что успеете налюбоваться на работу понравившейся вам собаки.
Из-за ствола высокой сосны метрах в тридцати от себя я увидел крупный корпус. Дамки, без умолку облаивающей среднего медведя, прижавшегося задом к высокому осиновому пню.
Изредка зверь пытался пойти на уход, но лайка моментально настигала его и своими хватками вынуждала снова прятать зад от ее клыков за каким-либо укрытием.
В эти мгновения лай собаки становился особенно азартным и злобным. Зверь также угрожающе ревел, вертелся волчком, гонялся за собакой, но она ловко увертывалась от его лап и как-то все же успевала брать его за уже болезненные от прежних хваток гачи.
Пока Путинцев не пришел еще ко мне, медведь несколько раз пытался спастись от укусов, но все напрасно. Любуясь этой захватывающей картиной борьбы собаки с медведем, раза в три крупнее ее, я уже твердо решил про себя: лучшей лайки для охоты по медведю мне не найти.
Поэтому, когда ко мне по следам тихо подошел с лайками Василий Петрович и спросил, спускать ли их с привязи в помощь Дамке, я ответил:
— Делайте как хотите: можете оставить лаек здесь со мной и пойти стрелять медведя из-под одной Дамки. Если же нужно притравить их снова к медведю, раз они сегодня в этой охоте пока принимали лишь малое участие, то пускайте. Когда же будет нужно — добывайте зверя. В отличной работе Дамки я теперь убедился и решил приобрести ее у вас, как мы и договаривались: именно о такой зверовой собаке я и мечтал.
— Хорошо, Дамку можете считан, своей, а сейчас пусть потешатся Ведьма и Шарик, а вы посмотрите на их работу, потому что она много интереснее, чем работа одной собаки! — сказал Путинцев, освобождая лаек.
Мы долго смотрели, как лайки легко и ловко вынуждали медведя гоняться за ними в бешеном круговороте, не давая возможности прятать свой израненный зад за каким-либо укрытием. Как только зверь успевал скрыть его от их хваток, та или иная собака забегала сбоку и, рванув за тушу, моментально отскакивала в сторону. А в это время другая уже хватала бок медведя с другой стороны, а чуть зверь приподнимался, потянувшись за одной из них, третья собака уже цепко хватала за показавшийся из укрытия зад.
Разозленный до последней степени, доведенный неуловимыми собаками до отчаяния, медведь то грозно ревел на всю тайгу, то вдруг жалобно стонал, охал и явно начинал уже изнемогать в этой неравной борьбе.
Мне стало жаль обреченного на гибель зверя, и я тихо сказал Путинцеву:
— Василий Петрович, устал и медведь, устали и собаки от этой карусели. Идите, кончайте ее скорее, право, довольно издеваться над беззащитным мишкой! Чувствуете, как жалобно ревет?
Взглянув на меня как-то странно, Путинцев снял с плеча двустволку, но, прежде чем идти вперед, спросил:
— Может быть, вы сами хотите стрелять зверя? Тогда ступайте вперед, а я буду позади на поддержку!
— Нет, Василий Петрович, берлогу нашли вы, собаки ваши, вам и стрелять медведя! А на всякий неожиданный случай я буду идти вслед за вами с ружьем на изготовку. Я отлично понимаю опасность такой охоты. Знаю, что, когда зверь разъярен, могут быть разные непредвиденные случаи…
Как только медведь увидел подходящих охотников, он мгновенно рванулся нам навстречу, преследуемый лайками: Шарик и Дамка неслись рядом сбоку, а Ведьма, догоняя сзади, рвала его клыками за гачи.
Когда до зверя оставалось пять-шесть, метров, Путинцев неожиданно сорвал с головы свою меховую мохнатую шапку и с силой бросил ее несколько выше фигуры несущегося медведя. Последний сделал прыжок, хватая ее передними лапами, и голова его очутилась на уровне роста охотника. Вскидка, выстрел — и я увидел опрокинувшегося навзничь зверя и лаек, со всех трех сторон вцепившихся в его неподвижную тушу. Убедившись, что медведь мертв, собаки, тяжело дыша и жадно хватая холодный снег, живописно легли вокруг, отдыхая от трудной и опасной борьбы с сильным зверем.
— Ловко же вы срезали зверя, Василий Петрович! Я сейчас лишь понял ваш прием: чтобы не поранить или не убить одну из преследующих зверя лаек, вы, бросив шапку, заставили его подняться выше их роста: и навскидку поразили замертво пулей в голову! Замечательный выстрел, да и выдержке вашей любой позавидует. На всю жизнь запомню я эту охоту. И при случае, конечно, постараюсь тоже воспользоваться таким приемом! — не удержался я от похвалы.
Домой я возвращался с Дамкой. В пути лайка была очень печальной, неподвижно лежала она под лавкой, даже ни мясных котлет, ни колбасы не брала — отворачивалась. На все мои ласки не отвечала, не поднимала голову, положенную на передние лапы, и иногда так жалобно и тихонько скулила, так тяжело вздыхала, что сил не было на нее смотреть.
Пробовала да же грызть тонкую цепочку, но, когда я строго запретил ей это, она покорилась…
Дома я посадил ее во дворе на более прочную длинную цепь, прикованную к большой конуре. Из нее она днем почти не выходила, к кормушке совсем не при касалась: ни разные мясные, ни рыбные похлебки, ни сырое мясо, ни рыба — ничего ее не соблазняло. Иногда ночами выла, но стоило мне лишь выйти из дома на двор, вой прекращался.
Так прошло пять дней, а Дамка, как еще в поезде объявила голодовку, так и продолжала ее по-прежнему, несмотря ни на какие мои уговоры. Из конуры вызвать ее было невозможно, только если тащить силой — так упорно она упиралась. На ласки Дамка не обращала никакого внимания, взгляд ее был такой грустный, что у меня невольно сжималось сердце: Я предчувствовал, что собака неизбежно погибнет от голода и тоски.
«Вот и приобрел зверовую собаку… А она верна лишь тому, у кого родилась и выросла, с кем впервые испытала охотничий восторг, радость победы над могучим зверем. Ко мне она, конечно, не привыкнет, да и жить в конуре без своих кровных лаек в одиночестве для нее невыносимо, хуторского двора ей никогда не забыть», — думал я, тщетно пытаясь всеми способами заслужить ее доверие к себе.
«А что если поехать с ней в лес, но пока не отпускать на свободу, а просто походить там? Может быть, тогда пробудится в ней какой-то интерес и ко мне, проснется голод и страсть к охоте и она забудет прежнего хозяина. Постепенно забудет и свою прошлую жизнь, свыкнется с новой городской обстановкой, повеселеет».
На шестые сутки поздно вечером, ложась спать, я навестил Дамку, позвал ее из конуры к себе, но она снова не вышла. Тащить ее силой за цепь, я не захотел и пошел в дом. Уже засыпая и не переставая думать о собаке, я вдруг решил: «А что если я завтра же достану какого-нибудь щенка и подсажу к ней в конуру? Может быть, она обрадуется своему собрату и не будет чувствовать себя такой одинокой. А пока утром пораньше поеду-ка с ней в лес, погуляю, после обеда же поищу щенка месячного возраста».
С этой мыслью я и заснул спокойно, как человек, нашедший наконец выход из очень затруднительного положения. Но моим запоздалым замыслам не суждено было исполниться: когда после завтрака я подошел к конуре, мне сразу бросилась в глаза растянутая на снегу цепь с ошейником. Я сразу понял, в чем дело: от недельной голодовки шея и туловище собаки так сильно исхудали, что она, пятясь задом, выкрутила, наверное, голову из ошейника и убежала… Где теперь ее искать?..
Не один день искал я ее напрасно по всему городу: Дамки нигде не было.
* * *
А в конце марта следующего года я неожиданно получил письмо с незнакомым почерком.
Только разобрав подпись, я узнал его автора. Писал Василий Петрович Путинцев: «Тов. Сосновский, сообщаю вам, что Дамка, которую вы купили у меня, на прошлой неделе приплелась на хутор чуть живая, тощая как скелет, залезла в свою конуру и едва-едва стала начинать есть и поправляться. Прошу вас сразу написать, как мне быть с ней: или везти в Свердловск к вам, или вы пришлете за ней кого, а может, приедете сами. Лучше приезжайте, и мы поохотимся на глухарей, тока есть большие и недалеко ходить. Пропишите, почему Дамка пришла домой, не осталась у вас. Может быть, не погодилась по охоте на зверя и вы ее не стали держать или она самовольно убежала ко мне на хутор? Интересно бы мне узнать про нее и нужно ли ее привезти. Если повезу я сам, то ждите меня в конце сентября, раньше мне приехать невозможно по домашним обстоятельствам. Пока все, жду ответа как соловей лета. Известный вам Василий».
Мне стало жаль эту преданную и умную собаку — я не захотел лишать ее той привычной смолоду обстановки, в которой Дамка чувствовала себя счастливой. Поэтому я сообщил Василию Петровичу, что не могу взять у него собаку, которая через четыре месяца скитаний по Уралу в конце концов все же добралась до своего хозяина.