Он пришел в палаточный городок косарей со стороны леса.
Не слонялся по лагерю, не заискивал перед поварихами, выпрашивая косточку, а сразу лег у моей палатки, дав всем понять, что будет жить здесь. Пес был справный, без признаков истощения или потери хозяина. Он как будто знал, что ему надо именно сюда
Пес был породной лайкой квадратного формата в возрасте трех-четырех лет, удивительно гармонично сложенный, палево-серого окраса с более темной спиной. Хвост свернут в бублик на полтора оборота. Светло-карие с желтизной глаза смотрели на мир внимательно и умно. Не пес, а подарок судьбы.
Но вначале небольшая предыстория сенокосной эпопеи.
В давешние времена интеллигенцию типа научных сотрудников, врачей, инженеров в июне-июле отправляли на сенокос, дабы не забывали, откуда у масла и молока ноги растут и как говядина на заготовленных вручную кормах филей нагуливает. Затраты на обслуживание мероприятия в несколько раз превышали стоимость выполненных работ, но это было уже дело десятое.
Мне лично такое времяпрепровождение нравилось. Месяц жизни на природе проходил сродни курорту, а что о питании – кормили как на убой. Баня опять же у родника. А еще умелец какой плотинку соорудит, вот и прудик для купания. Чувствуете, как захватывает тема прошлого? Но вернемся «к нашим баранам», то есть к собакам.
Пес лег у моей палатки, признав меня хозяином.
Вспомните, дорогой читатель, бывало, наверное, такое и у вас: идешь по улице и вдруг увяжется откуда-то взявшаяся собака и бредет следом, учуяв в вас родственную душу или запах добра (есть, наверное, такой в природе).
Пес прожил в лагере месяц. Руководство отряда оповестило жителей окрестных деревень о приблудившейся лайке, но никто не откликнулся. Хотя механизаторы поговаривали, что в селе, километрах в тридцати, живет охотник-лосятник и собаки у него «что надо». Я забрал пса себе. Не оставлять же его в чистом поле.
Проживал я в те времена в пригороде, и смастерить вольер и будку не составило большого труда. Так мы обрели друг друга.
Бурана, как я назвал пса, можно было отнести к собакам среднего хода. Он не отбегал далеко и надолго и всегда контролировал направление моего движения, ничего старательно не вынюхивал, давая понять, что зверя, по которому он работает, здесь нет, а показывать усердие, чтобы понравиться хозяину, это было не в характере Бурана.
Осмысленность поведения пса восхищала и поражала. На прогулках он просто читал мои мысли и ни разу не дал повода для окрика.
Очеловечивать животных, и в частности собак, в корне неправильно, я понимал это как физиолог и приверженец теории условных рефлексов И. П. Павлова. Но, гуляя с Бураном в пригородных лесах, просто поражался уровню его интеллекта, аристократичности, управляемости. Он будто все, что нужно делать, знал заранее, просто оторопь брала и какой-то суеверный страх. А ведь я не приложил никаких усилий для его воспитания.
Дождаться открытия охоты по лосю (теплилась надежда, что пес имеет отношение к собакам «что надо») стоило большого труда, пятки горели. И вот за неделю до получения лицензий утром прихожу к вольеру с ведерком корма – Бурана нет. Замок на месте, подкопов и дыр в сетке нет, но и собаки нет. Заперев корм, отправился на поиски. Прошел два дома поселка, бросил взгляд на детскую площадку и увидел в песочнице, дети в которой уже не играли по причине поздней осени, сидит мой Буран с грязной, покрытой колтунами болонкой. И рядом больше ни одного пса, не так обычно бывает на собачьих свадьбах. Взял Бурана на поводок и первый раз отчитал как следует. Он не сопротивлялся, покорно, не натягивая ремешка, пошел за мной, даже не взглянув на свою «возлюбленную». На следующее утро все повторилось в точности, как накануне, все запоры на месте – собаки нет. Оказывается, мой Буран спокойно, как скалолаз, цепляясь когтями за ячейки, перелазил через двухметровую сетку-рабицу и уходил на свидание.
Открытие охоты на лосей состоялось. Сборная команда из рыбаков и охотников на двух моторных лодках пересекла реку Обь рядом с устьем Чулыма, пришлось забирать вверх по течению, чтобы не пропустить еле приметную тропку к охотничьей избушке в зарослях ежевики, дикой малины и прибрежного тальника.
Надежно закрепив плавсредства, перенесли рюкзаки к зимовью. Рыбацкая часть компании сразу отправилась на пески со спиннингами и закидушками, а мы стали разбирать продукты, готовить дрова, варить чай.
За Бураном я наблюдал постоянно и отметил одну особенность: не видя в моих руках ружья, он был безучастен к окружающему и окружающим, но стоило клацнуть затвором, его мгновенно подкидывала невидимая пружина, и с этого момента он не сводил с меня глаз. Пятки, понятно, продолжали гореть, и усидеть после обеда в зимовье никакого терпежу не было.
Октябрьская трава в пойме Оби, до полегания, местами выше человеческого роста, и заметить в ней кого бы то ни было невозможно. Шум и шелест сухих стеблей об одежду громок и доносчив. Надежда в это время только на собаку.
Буран ушел вперед. Я, не меняя направления, двинулся за ним. Вдруг луга взорвались грубым, низким лаем, перемещавшимся то вправо, то влево, голос Бурана узнать было сложно. Вначале пришла мысль о чужих, но егеря говорили, выписывая путевки, что других собак в угодьях нет.
Подойти на выстрел с таким помощником не составило труда. На хвощевом пятачке Буран «держал корову», понимая инстинктом не одного поколения лосятников, к каковым он наверняка относился, что рогач не уйдет без самки. Лось отгонял пса как назойливую муху, пытаясь увести «подругу», но стоило ей сделать шаг, Буран уже танцевал перед ее мордой, ловко увертываясь от рогов и передних копыт сохатого. Медлить было нельзя. Первая пуля положила лосиху. От второй бык со сквозным ранением грудной клетки скрылся в зарослях, развешивая на ветвях клочья розовой пены.
Отвлечь Бурана от лосихи было невозможно. Глаза пса, налитые кровью, остекленели, упершись передними лапами в хребет, он скубил бок и, злобно рыча, выталкивал языком шерсть. Честно сказать, я боялся за свои руки, пытаясь погладить и подвести Бурана к запаху быка. Ласково повторяя кличку, осторожно взял его на руки, отнес от лосихи метров на десять по проходу, который сделал сохатый, и наклонил к его носу пучок травы, измазанный кровью. Пес как будто очнулся, соскочил с рук и исчез. Лай раздался почти сразу, а может, так показалось. Звук смещался, значит, сохатый еще в силе и гоняет собаку. Пустил кровь лосихе и бросился на выручку Бурану, по опыту зная, что такие игры до добра не доводят. Силуэт лося увидел в зарослях тальника. Громадный зверь, опустив рогатую голову и расставив передние ноги, бурно дышал и покачивался из стороны в сторону, двусторонний открытый пневмоторакс давал о себе знать – легкие спадались. В метре от головы доведенный до исступления запахом крови «работал» Буран. Было ясно, что бык выбирает момент для решающего броска. Буран, увидев меня, еще яростнее стал нападать на зверя, отвлекая его внимание. Чуть сместившись, я выцелил место за ухом и нажал спусковой крючок. Пристрелянная ижевка и полуторная порция «Сокола» донесли пулю до убоя. Одновременно с выстрелом лось ринулся на собаку. Буран отскочил и завизжал. Пуля была быстрее, и движение зверя прервалось. Лесной великан начал заваливаться на бок, ломая кустарник, в воздухе мелькнули копыта. Через спину он перевалился на другой бок и засучил ногами. Я был уверен в точности выстрела и бросился к Бурану. Вокруг торчали острые пеньки, лось, гоняя пса, рубил ивняк копытами, как топором. Осмотрел лапу. Рассечение большое, но сухожилия целые, кровотечение умеренное. Хорошо, что лось не достал собаку. Лайки-лосятницы, работающие на короткой дистанции, как ни печально, долго не живут. И охотнику нельзя мешкать, чтобы не потерять кормильца или кормилицу. Проделал все необходимое для спуска крови.
Охота завершилась неожиданно быстро и совсем рядом с зимовьем. Без подмоги освежевать две туши дело хлопотное, даже топора не прихватил. Потому что мысли не допускал о возможности добычи двух лосей с непроверенной собакой. Думал, прогуляемся, разомнемся, подышим, а тут такая удача. Двинулись обратно. Пес ковылял за мной и скулил при каждой попытке наступить на лапу. Такими темпами идти пришлось бы долго, а брожение в желудке лося очень активное, надо спешить. Оторвал от подола рубахи лоскут, перевязал рану, чтобы не вымазаться кровью, взвалил пса на плечи и быстрым шагом направился к избушке. Буран благодарил меня, лизал ухо, дескать, молодец, правильно делаешь. До чего же хитрый пес!
В соседнем зимовье километрах в двух, на озерах, знакомые охотники занимались промыслом ондатры. Отнес им кусок печенки и ребрину на похлебку. Посидели, попили чаю, поговорили о том о сем. Они упросили меня оставить собаку – поможет закрыть лицензию да и лапу залижет. И я по доброте душевной согласился. А когда спустя две недели приехал вновь (у нас была еще одна лицензия), Бурана не было, и о дальнейшей его судьбе я до сих пор ничего не знаю.
Ондатровщики рассказали, что пес с ними на лося не пошел, и каждый вечер уходил на берег и выл. А дня за три до моего приезда на ночлег приставала самоходка с паромом. Может, они и увезли моего Бурана. Но это только предположение.
Правы англичане, говоря: «Ease come, ease go» (легко пришло, легко ушло). Но живет эта охота в памяти, как заноза, и душу не покидает чувство вины перед Бураном.
Вячеслав Максимов
«Охотничий двор» №11 – 2010