По правилам техники безопасности в нашей экспедиции во время работ в лесу должно находиться не менее двух человек. При контроле работ и прочих переходах по тайге начальник партии обязан был иметь при себе сопровождающего. Чтобы не отрывать рабочего, я себе в «сопровождающие» взял в соседнем поселке собаку по кличке Гранат.
Первая встреча с Гранатом была далеко не дружелюбной.
Обтолковав с местными властями свои заботы по размещению людей и снабжению их всем необходимым, я возвращался на берег. Возле наших вещей большой худой пес неопределенного буро- коричневого цвета старательно рвал чей-то рюкзак. Он настолько увлекся этим занятием, что совсем не заметил меня. Брошенная рабочим палка пролетела немного выше спины собаки.
Вторая встреча состоялась в тот же день, но носила уже более миролюбивый характер. Вечером, подыскивая себе «сопровождающего», по совету председателя местного сельпо я направился к старику-охотнику Митричу, у которого были две собаки; одну из них, как сказал председатель, он уступит с превеликим удовольствием.
Старичок Митрич на мой вопрос ответил сердито:
— Какой же охотник даст тебе свою собаку? Собака для нашего брата — хлеб! Собаку я тебе не дам, а вот Гранатку можешь взять на лето,
— Какую Гранатку? — удивился я.
— Да псина такой есть у меня. Одно дело знает — за курами гоняется.
Митрич как-то ловко свистнул в согнутый палец и в тот же момент из-под амбара вылезли два огромных пса почти одинакового цвета. Один из них мне уже был знаком.
— Прошу любить и жаловать! Шелопай Гранат и умница Пальмочка,— торжественно представил мне их Митрич.
Он потрепал Пальму по шее и беззлобно замахнулся на Граната. Однако тот проявил полное безразличие к гневу своего хозяина. Отойдя в сторону, он широко зевнул и демонстративно отвернулся.
— Вот, пожалуйста, дармоеда этого можешь взять!
Я вытащил приготовленную колбасу и бросил Гранату небольшой кусок. Пальма стремительно бросилась за ним, но тут же отскочила под злым взглядом показавшего клыки своего собрата. Гранат забрался под амбар.
— Грубости у него хоть отбавляй,— срывающимся голосом пропищал дед и, схватив огромный шест, ожесточенно стал «шуровать» им под амбаром.
— Я беру эту собаку!
— Бери, буду тебе благодарен.
Старик долго еще продолжал ворчать по адресу «непутевого», пока не скрылся в избе.
Я отломил колбасы и заглянул под амбар. Большие горящие глаза зло глядели на меня оттуда. К новому куску колбасы пес не бросился, как этого следовало ожидать от голодной собаки, а не спеша обнюхал его и также не спеша проглотил, словно делал мне этим одолжение.
Когда почти вся колбаса была скормлена, я стал подзывать Граната к себе, но он и не двинулся с места. Дальнейшие попытки добиться его расположения ни к чему не привели. Я встал и направился к своей квартире. Уже возле дома я оглянулся и увидел, что мой новый знакомец следует за мной. Затем, словно застеснявшись, он повернул в сторону и скрылся на соседнем дворе.
На другой день в хлопотах по отправке на вертолете оборудования и людей в тайгу я совсем забыл о Гранате и только вечером, подходя к дому, увидел, как, сидя на завалинке, он старательно вглядывался в окно моей комнаты.
— Гранат!
Уличенный в подсматривании, пес опять поспешил убраться на соседний двор. Я вытащил колбасу, хлеб и небольшими кусочками стал бросать ему, все время сокращая расстояние. Но он не хотел брать куски ближе трех метров от меня. Тогда я снова зашел в дом. Спустя несколько минут голова собаки появилась в просвете окна, но возвращавшаяся с работы хозяйка своим немиролюбивым поведением прервала наше дальнейшее знакомство.
На следующий день, возвращаясь с посадочной площадки мелким перелеском, я заметил, как какая-то тень прошмыгнула впереди меня. Это был Гранат. На мой окрик он остановился и приветливо помахал хвостом. Я протянул руку погладить его, но тут же отдернул, так как показавшиеся клыки не предвещали ничего хорошего.
В последующие два дня Гранат сопровождал меня по поселку, но оставался все таким же недотрогой.
Наступившие вскоре непогожие дождливые дни не позволили вертолету производить полеты. Поэтому я отправил летчику телеграмму, чтобы он не прилетал до следующей даты по графику и решил к месту намеченного расположения экспедиции отправиться пешком. В душе я был даже рад, что вертолет не мог прилететь. Во-первых, каждый летный час этой машины дорого обходился чашей экспедиции, а, во-вторых, стокилометровый переход по тайге для меня после долгого зимнего пребывания в городе представлялся большим удовольствием.
Первым погожим утром с небольшим рюкзаком и мелкокалиберной винтовкой за плечом, я отправился по нужному мне курсу. Сразу же с удовольствием отметил, что Гранат бойко бежит впереди меня. За первый день мы прошли двадцать девять километров. Ориентировка на карте и местности показала, что направление выдержано точно.
Тайга в весенние дни представляет зрелище, трудно поддающееся описанию. Листья деревьев в это время бывают еще не зелеными, как летом, а какого-то особого нежного светло-зеленого и даже желтоватого цвета. Лучи солнца сквозь ветви вековых деревьев навевают приятную, щемящую сердце, радость. Все кругом напоминает об обновлении природы и пробуждении ее после долгой зимней спячки. Даже надоедливые комары не в силах испортить бодрого, радостного настроения.
Вечером я выбрал местечко для ночлега, сварил ужин, накормил Граната, натянул марлевый полог и устроился для сна. Дремота уже совсем одолевала меня, как вдруг я почувствовал прикосновение Граната к моей руке. Сквозь полог он терся о нее и даже дважды лизнул. Утром он уже не показывал клыков, когда я погладил его.
На восходе солнца мы продолжали путь. Я надеялся к вечеру преодолеть еще треть положенного расстояния, но события дня опрокинули все мои расчеты.
После двухчасового перехода мы. достигли небольшого ручейка. За ним открывалась не совсем приятная картина. Впереди километра на три простиралась гарь двух-трехлетней давности. Валежины, нагроможденные одна на другую, представляли основательное препятствие нашему передвижению. Кроме того, гарь на всем своем протяжении заросла густыми кустарниками таволги и мэлиры. Обход ее занял бы, по крайней мере, целый день. Поэтому после получасового отдыха я решил пробираться прямо, выбирая для этого места, где захламленность была поменьше.
Прямо в начале же гари Гранат начал как-то странно вести себя. Все время бойко бежавший впереди, он вдруг стал жаться к моим ногам. Увлеченный мыслями о предстоящем переходе, я не сразу заметил эту перемену в собаке и продолжал путь.
И вот тут-то в трех метрах от меня из-за густой прошлогодней травы поднялась навстречу громадная бурая кочка.
В первый момент от неожиданности я ничего не мог сообразить и только два бросившихся в сторону медвежонка помогли мне понять, с кем имею дело. Бессознательно я сорвал с плеча незаряженную винтовку и инстинктивно выставил ее вперед.
Несколько секунд — и медведица скальпировала бы мне череп, но в этот момент резким толчком меня отбросило в сторону. Сразу же у моих ног образовался клубок из ревущего медведя и захлебывающегося от злобного лая Граната. Прыгая прямо на морду медведя, собака задела меня, и я выронил из рук винтовку.
Все это произошло настолько неожиданно и быстро, что всю опасность положения я осознал только тогда, когда был далеко от злополучного места.
Да, я бежал. Бежал с такой быстротой, что позже удивлялся, как это у меня удержались на ногах болотные сапоги.
Только километра через полтора успешного кросса я обрел рассудок и вспомнил, что медведи боятся огня. Наскоро, ломая ногти, надрал бересты и запалил костер.
Силы оставляли меня. Дрожали руки, ноги. Колени выделывали какие-то сложные вибрирующие движения. Я опустился на землю: о своем спасителе Гранате мне в то время даже и не приходило в голову.
О собаке я вспомнил лишь после выкуренных подряд трех папирос. К моей неописуемой радости он сидел сзади меня и зализызал небольшую рану на боку. Я бросился к нему и начал его обнимать. Он также радостно терся об меня головой, но в глазах его, как мне показалось, было выражение высокомерной насмешки. Они словно говорили: «Ну чего там, пустяки!».
Коварную гарь в тот день мы обошли стороной. Только на четвертый день к вечеру мы вышли к лагерю экспедиции. За потерянной винтовкой я отправился лишь два месяца спустя.
Вторая встреча с медведем была у меня в то же лето. После первого случая я постоянно носил с собой двуствольное ружье, заряженное пулями. Направляясь как-то на проверку работ на один из самых дальних участков объекта, мы столкнулись с медведем у ручья. Гранат сразу же увязался ему «в хвост». Двумя выстрелами с медведем было покончено. Это был муравьятник, но довольно внушительных размеров. Интересно, что в этот раз я не только не испугался, а даже обрадовался встрече с медведем, как бы наслаждаясь местью за свой первый испуг.
Полевой период подходил к концу. Уходило и короткое сибирское лето. За четыре месяца мы очень сдружились с Гранатом. Хорошее питание сделало из него здорового и сильного пса.
Ежемесячно мне приходилось отлучаться из лагеря в поселок для сдачи на почту отчета о проделанной работе и для закупки продуктов. Первый месяц для этой цели пришлось вылетать на вертолете. Во время моих отлучек, как рассказывали соседи, Гранат целыми ночами скулил и ничего не хотел есть. С тех пор он не мог равнодушно видеть вертолет. Со следующими месячными отчетами я уже ходил пешком, и каждый раз Гранат сопровождал меня до поселка и обратно.
В один из таких последних переходов я решил произвести проверку работ одного из таксаторов моей партии. Маршрут был намечен по прорубленным просекам и визирам и почти совпадал по направлению с переходом на поселок. Занятый проверкой таксации леса, я не заметил, как постепенно спустился в долину, сплошь заболоченную и очень невзрачную. Почва под ногами была непрочной и, чтобы не провалиться, приходилось прыгать с одной кочки на другую. В одном месте я не рассчитал прыжка и сорвался в трясину.
Не торопясь, я начал высвобождать ногу и с ужасом заметил, что очень быстро погружаюсь в месиво болота. Попытки высвободиться рывком только ухудшили положение, и вскоре меня засосало по грудь. Я положил ружье перед собой и оперся руками. Это замедлило погружение, но не остановило его полностью. Наконец, я уже почувствовал, что если и удерживаюсь на поверхности, то только за счет рюкзака. «Утопающий хватается за соломинку»,— почему-то пришла мне в голову глупая для того момента мысль. Но тут мои ноги коснулись твердого дна ямы, и я понял, что спасен.
В эту минуту над ухом я почувствовал горячее дыхание Граната. Он метался вокруг меня, шлепая своими большими лапами по трясине. Далее произошло то, что трудно даже представить. Гранат ухватился за плечо моего пиджака и усиленно стал тянуть. Ободренный таким оборотом дела, я напряг все силы и сразу же заметил, что хоть медленно, но высвобождаюсь. Передние лапы Граната утопали в трясине, поэтому он то бросал меня, то снова хватался за плечо и тянул на поверхность. Перекатываясь с боку на бок, я, наконец, достиг твердой почвы и встал на ноги. При помощи шеста с суком на конце из трясины было извлечено и ружье.
После этого случая я стал еще больше верить в своего мохнатого друга. Его сообразительность и преданность были поразительны…
Я решил купить собаку у Митрича и поэтому всячески скрывал от старика все достоинства Граната. На его неизменный вопрос: «Ну как?», я также односложно всегда отвечал: «Ничего». При этом делал по возможности самое безразличное лицо. Чтобы Митрич не отказался от продажи, приходилось постоянно задабривать его.
В первой половине октября работы экспедиции были завершены и первым солнечным утром на вертолете мы начали перебираться на ближайшую пристань на Оби. Я вылетал последним.
Зная, как Гранат не любит вертолета, я заранее привязал его к избушке, с тем расчетом, чтобы при посадке втолкнуть его в кабину насильно. Сначала он вел себя спокойно, но когда на поляне не осталось ни одной палатки и в вертолет погрузили мои последние вещи. Гранат неожиданно уперся передними лапами в землю и снял с себя ошейник. Целых два часа гонялись мы за ним, пускаясь на все хитрости, но он разгадывал наши замыслы и все время ускользал из-под самых рук. Задерживаться еще хотя бы на день было нельзя, так как последний пароход вверх по Оби уходил в десять часов вечера этого же дня. С чувством горечи и отчаяния я сел в вертолет. Уже высоко в воздухе увидел, как собака заметалась по поляне, задрав голову вверх. Затем она бросилась за вертолетом и через несколько секунд затерялась среди огромных темных кедровых деревьев.
Я знал, что дорога в поселок Гранату хорошо известна, поэтому был уверен, что он обязательно вернется к Митричу.
Всю зиму работники экспедиции провели в городе. У меня подошло время отпуска. Я побывал в Москве, Ленинграде и у себя на родине в Орловской области. На работу вышел уже в апреле и сразу окунулся в водоворот подготовки к новому полевому периоду. Экспедиции, возглавляемой мной, опять достался участок по реке Тым по границе с прошлогодним.
Вслед за последними льдинками по Оби наш пароход шел на Север. Войдя в салон, за одним из столиков я увидел Митрича.
— Михалыч, дорогой!— заговорил уже основательно захмелевший старик,— садись, душа, садись!
— Как ты попал сюда, Митрич!
— Я-то? Был на слете передовиков-охотников. Вот! — указал он себе на грудь.
По особо свежему блеску значка отличника нетрудно было догадаться, что получил он его именно на этом слете.
— Вот ведь история-то! Через Гранатку попал я на слет-то. Пальма у меня хорошая собака… Но Гранат! Хорош! И что ты с ним сделал, душа моя! Как только вы уехали, он вернулся ко мне, целый месяц выл, да и после еще не переставал.
— Он дома сейчас? — поспешил поинтересоваться я,
— Дома? Если б он был дома!
Старик как-то сразу стал трезвее.
— В марте пропал. Как в воду. Вот беда-то. Я, грешным делом, думал, что это ты его опять переманил, а ты вот только едешь.
— Может еще прибежит, Митрич,— постарался успокоить я старика.
— Нет не прибежит. Наверное на берлогу напоролся. В снегу разворота нет, вот и задрал его медведь. В ту осень с ним мы четырех медведей ухлопали, а сколько белок — не перечесть! Пальма умница, но медведя боится. Белку, дичь берет хорошо, а вот медведя боится.
Митрич ежедневно приходил ко мне в каюту. За время плавания он подробно рассказал, как охотился осень и зиму, сколько получил за сданную пушнину. Уходя, он всегда говорил:
— Пальму дам тебе на лето. Бери! Все равно не охочусь летом. Бери!
На пятый день мы прибыли к месту назначения. В поселок к Митричу мне попасть так и не удалось. Прямо с пристани вертолетом партию перебросили на приготовленное зимой новое место. Последним рейсом перелетел на объект и я.
Однажды мы приблизились почти вплотную к нашему прошлогоднему лагерю.
Весна делала свое дело. Кругом на поляне там и здесь пестрели одуванчики. На одной из берез привычно куковала кукушка. Избушка почернела и даже немного покосилась. Дверь была приоткрыта. Не доходя до нее несколько метров, я заметил, что дверь приоткрылась шире и из сенец выглянула большая коричневая и очень хорошо знакомая мне собака. Крик радости вырвался у меня из груди, и через несколько минут я почувствовал на своих плечах огромные лапы своего старого друга.
Хлопая Граната по загривку ладонью, я вспомнил о Митриче.
— Вот ты где пропадаешь, плут!
Из-за двери послышался голос:
— Кто там?— и из избы вышел, не раз ночевавший раньше у нас в сторожке, охотник Котляров.
— А, это вы? Значит Гранат вечерами поджидал путников не напрасно.
Мы вошли в сторожку. Котляров рассказал о том, как месяца два назад здесь появился пес, неохотно шел «на сближение» с ним. Однако голод давал о себе знать, и вскоре, получая порции хлеба, сахар, он стал привыкать к новому охотнику.
Вечерами же пес продолжал лежать у порога, прислушиваясь к каждому лесному шороху и поглядывая вдаль: не идет ли его старый хозяин.
Г. Новосибирск
Н. Савин
“Охота и охотничье хозяйство” №4 – 1962