В таймырской тундре, в синей темноте полярной ночи деловито махал крыльями ветряк. Яркий электрический свет падал на снежные заструги из окон одинокого дома, В стороне на колышках горели четыре лампочки, обозначая углы площадки, на которую в случае беды мог сесть вертолет.
Случилось это как раз под Новый год, часов в десять вечера, Артем с Лилей уже и елочку нарядили, готовились встречать. Сергей на «Буране» приехал — сосед с ближнего охотучастка. Ушел в дизельную делать нож для обезжиривания песцов. Там у Артема наждак, работает хочешь от дизеля, хочешь от ветряка.
Лиля стол накрывала. Свет уже вдали видели: это Костя, другой сосед, на тракторе ехал. «Буран» он считал ненадежным транспортом.
Как всегда, собирались на Новый год. Телевизор только у них, потому что электричество есть и антенна особая — со спутника берет. Артем как раз смотрел его, сидел без дела.
Лиля вышла за продуктами в сенцы. Вбегает: «Артем! Волки!»
Тот выскочил неодетый. Точно. Метрах в ста от дома, у огней на вертолетной площадке, два волка и Дик между ними в клубке. Вой страшенный, волчий. Дик не взвизгнет, дерется.
Артем выстрелил вверх, чтобы спасти собаку. Клубок распался, волки — бежать. Пока «Буран» завели, они пропали в ярах. Звери на рывок быстрые. Погнался, а темно, ночь же полярная… Так и не нашел их.
Вернулся к Дику. Стоит на передних лапах, зад отнялся. Скулит сдавленно. А Вахламура не видно. Спасовал молодой пес, бросил отца родного.
Артем взял Дика на руки, занес в дом. Ощупали. Никаких ран, только пасть в крови. Ничего не перекушено. Чувствуется, воздуха ему не хватает, жарко в доме. Вынесли на снег и положили как-то неаккуратно. Он головой мотнул от боли и напоследок оставил хозяину след на губе — ударил зубом. Постанывает, лежит, мучается. Ясно стало — позвоночник они ему покалечили. Лиля вся в слезах.
Костя подъехал на тракторе. Занесли Дика в сенцы. Еле дышит. Какой уж тут праздник. Любимцем был… Как раз перед Новым годом скончался.
Праздничный концерт без всякого удовольствия смотрели. Лиля все плачет. Костя говорит ей:
— Ну что ты? Ну, собака, господи. Ну что ты так, это самое…
Так она его чуть обратно на точку не выгнала. А Вахламур, вахлак этот, только утром пришел. И такой виноватый- виноватый. Озирается по сторонам, не будут ли наказывать. Все это время на крыше пролежал, от волков забрался.
Артем говорит ему:
— Что ж ты, сукин сын, отца-то родного кинул на произвол судьбы?
Голову пригнул, стыдно, наверное.
Артем не знал, что и делать. Как теперь ходить на промысел? В полярную ночь, в пургу Дик всегда выводил к дому. В любую погоду ходил, не подвел ни разу. Теперь придется летом вешки чаще ставить по всем путикам.
Есть еще собачонка — Чара. Но это, можно сказать, Лилина собака, домашняя. Артем с Диком на промысле, а Лиля оставалась с Чарой. С ней не так страшно полярной ночью. Лиля откроет дверь за водой сходить или ведро грязное вынести — первой в темноту выскакивала Чара. Осмотрится, нет ли медведя поблизости, тогда уж и Лиля выходит. Чара всегда рядом с ней, ласковая собачонка.
Появилась она случайно. Как-то Артем заметил на берегу щеночка. Причалил. Собачонка в панике забилась под камни… Три дня туда приплывал, корм клал. Только на четвертые сутки удалось поймать. Лапка у нее была сломана. Узнали потом, что привезли ее рыбаку, а тому не понравилась. На полном ходу моторки выбросил на берег, на камни. Хорошо в соседней бригаде охотников ветеринар был: шла заготовка оленьего мяса. Он и поправил кости, наложил шинку. Недели две собачонка с этой культяшкой на лапе ходила за Лилей. Еды много, быстро поправилась, перестала людей бояться. Так и выросла.
Потом от Чары и Дика родился этот Вахламур.
Артем едва дождался конца полярной ночи. Без Дика и ловушки проверял реже, и в плохую погоду старался далеко не ходить.
Наступил полярный день. Повеселела тундра. Совсем и не ждали беды. Светло — солнце не заходит, тепло — мороз пустяковый. Прицепил санки к снегоходу, повез вешки — разбросать по путику. А летом, когда хоть чуть- чуть оттает земля, собирался воткнуть их почаще, чтобы зимой даже в пургу не плутать по тундре.
Разбросал. Можно назад ехать. Снег сверкает от горизонта до горизонта. Вахламур валяется, оттирает зимнюю шерсть. Рослый стал пес. Спина и бока темные, голова желто-рыжая, светлая грудь и шерсть длиннющая, теплая. Красивая собака.
Завел снегоход, нахлобучил шапку пониже, потому что забыл темные очки и немного поджег глаза снежным блеском. Направил «Буран» уже не по путику, а напрямую к дому. Проехал, может быть, километр, и снегоход выбросил из-под себя гусеницу — порвалась. «Все! Теперь километров сорок пешком шагать. Столько железа, мотор как часы, и все бесполезно, здесь не отремонтируешь»,— подумал Артем. Но на первых же километрах стали болеть глаза. На «Буране» час-полтора — и дома, а пешком почти сутки идти. Да без темных очков при незаходящем-то солнце…
Перед ним лежали пологие холмы заснеженной тундры, небольшие круглые озера, укрытые льдом и снегом. Некуда было спрятаться от этого слепящего, синеватого, как электросварка, солнца.
Оторвал от подкладки черный лоскут, завязал им глаза: в них будто насыпали песку. Оставил только щелочки внизу, чтобы чуть-чуть видеть под ногами. Вдаль смотреть он уже не мог.
«Грех-то всего — очки забыл,— думал Артем.— И на тебе, вся жизнь на карту. Был бы Дик — никаких вопросов, он бы вывел. А теперь надежда только на Вахламура». Скрутил в жгут, подозвал Вахламура, завязал на шее тряпку вместо ошейника. Брючный ремень приспособил на поводок.
— Домой, Ваха, домой!
Вахламур стоял. Чего тут не понять?
Любая собака поймет: «Домой!» Это каким бестолковым надо быть, чтобы такой команды не понять.
Вахламур опустил голову, виновато косился на хозяина. Не понимал, за что ругают. Ждал, куда направится хозяин. Но Артем стоял на месте,
— Домой, Вахламур, домой!
Собака неуверенно пошла. За ней, опасливо ступая, пошел Артем. Вытянутой рукой держался за короткий поводок. Шли, не оставляя следов на плотном снегу. Глаза Артема были закрыты. Иногда он тер их рукой, но уже не пытался смотреть, совсем ослеп. «Так и будем идти, куда собачьи глаза глядят, пока не свалимся от голода. Какой он поводырь? — думал Артем,— Разве только умается и поведет домой».
Артем спотыкался о высокие заструги, падал, вставал, шел дальше, держа перед собой полусогнутую руку на случай, если опять придется падать. На припеках проваливался в отогретые солнцем снежные надувы. Выбирался оттуда и маленькими шажками, ожидая вот-вот провалится снова, осторожно шел за собакой.
Не сорватся бы с обрыва. Наверное, и в этих местах есть отвесные стены, как на берегу озера, где летом гнездится сокол. Но не прыгнет же Вахламур с такой высоты. Только не надо его дергать. Пускай сам выбирает дорогу.
Ничего не оставалось, как положиться на Вахламура, которого никогда до этого не воспринимал всерьез. Это был еще совсем молодой, неопытный пес. Без конца с ним что-нибудь приключалось. То наживку на закидушке схватит, поймается раньше налима. То голову затолкнет в консервную банку, вытащить не может. Уковылял с ней за километр от дома, только по блеску банки его и нашли в тундре. Весной за шмелями гонялся. Спит. Вдруг вскакивает, как чумовой,— шмель прогудел! И за ним носится по тундре до изнеможения. А сам уже ростом с отца.
Однажды пропал. Нету нигде. Всю тундру в бинокль осмотрели с крыши — нету… Оказалось, в ледник прошмыгнул. Наелся там оленины, и, только когда в вечной мерзлоте сам промерзать стал, услышали вой из отдушины.
И веником его учил. Все сиденье у «Бурана» испортил. Приладился спать на мягком. Свесит лапы по сторонам и спит на сиденье. Тепло, не то что на мерзлоте. И пусть бы спал. Так он, перед тем как лечь, сиденье когтями рыхлит. До того дорыхлил — поролон из- под кожи вылез клочьями.
Одни неприятности. Сверток бумажный с завалинки схватил. А в нем крючки на налима. Растряс их по траве перед домом. Целый день потом магнитом шарили, собирали.
До сих пор ума нету. Метель в дом загонит, так он на нее из сеней лает, пока веник не возьмешь.
И теперь от этой собаки зависело, чем все кончится.
Был случай, когда он помог. Весной ручьи собираются в потоки и кое-где прогрызают в мерзлоте глубокие рвы. Артем как-то прыгнул через бегущую воду и угодил по пояс в липкую грязь. Думал твердо, как всюду — вечная мерзлота. А там нанесло тонны грязи. Застрял в этой гуще и глубже уходит. Руками не обопрешься — вязнут. Крикнул Вахламура, повалил его в месиво, оперся о собачий бок — выполз. Грязь потом ножом отскребал — и с себя, и с собаки.
Артем почувствовал под ногой растолченный снег. Обрадовался — след «Бурана». Пошарил рукой — нет, просто раскрошилась отогретая солнцем снежная корка. Да и «Буран» почти не оставлял следа на твердом снегу, когда сюда ехали.
«У Кости таких приключений и быть не может,— думал Артем.— Недаром ездит только на тракторе. Тянет за собой балок. В нем продукты, рация, нары для сна, печка-капельница и примус, конечно. В грузовом отсеке бочка с соляркой, запчасти. Если случится что, в балке можно жить и месяц и два».
Вспомнилось, как Костя угощал его горячими мясными консервами. На тракторе у выпускного коллектора он сделал карман из металлической сетки. Кладет туда пару банок, едет себе, а консервы греются в любой мороз.
Трактор с балком ему как дом родной. На всех путиках вешки стоят через сорок пять метров. Годы ушли, чтобы все оборудовать. Зато и в пургу не собьется, и в полярную ночь от вешки до вешки света фар хватает. Объезжает путики по многу раз в зиму. А их у него, если все сложить, как от Москвы до Питера получится. Они у него петлями вокруг зимовья. Поэтому и берет песцов больше всех. Правда, почти оглох от тракторного гула. Трактор может до болтика разобрать, если надо. И соберет хоть с закрытыми глазами.
Артем тоже пробовал ездить на тракторе. Тридцать два часа подряд ехал, потом трое суток ходил как шальной от шума. Наушники специальные не помогли.
Прочитал в журнале, что можно сделать отличные бируши по своему уху из эпоксидки. Заткнуть ушное отверстие ватой, смазать ухо каким-нибудь жиром и залить эпоксидкой.
Смазал уши солидолом, залил эпоксидку сразу в оба. Но, видно, отверди- теля добавил больше, чем надо, обжег уши так, что топотал ногами, пока ждал, когда затвердеет. Потом оказалось, бируши не вытащишь из ушей: внутреннее отверстие у него больше наружного. Вытаскивал пассатижами…
Бируши получились и правда хорошие. Но на тракторе ездить так и не стал.
«Зато вот теперь, может, буду ходить, как тот парень»,— думал Артем. Ушел в пургу к проруби за водой. Пока лед обкалывал, закружился у полыньи, потерял, в какой стороне избушка. Не видно ничего, а следы пурга замела. Зачерпнул воды, поставил ведра. Наверное, пошел посмотреть, куда идти. Так до сих пор и ходит. Напарник и кричал, и стрелял — все без толку. Даже летом не нашли. Унесло, наверное, в Карское море на льдине.
Артем словно споткнулся — под ногой не было снега. Пошарил рукой — пятнышко голой земли. Ветер соскреб снег с пригорка. Под пальцами прошлогодняя травка и мелкий тундровый брусничник. Сорвал пучок: листочки брусничника, стебельки, корешки даже. Взял в рот вместе со снегом. Пожевал. Горечью отдает. Все равно стал жевать. А Вахламур тыкался носом в руки, все хотел понять, чего ест.
Артем лег спиной на это пятно земли. Совсем потерял представление о времени, не мог даже предположить, сколько ходят по тундре, часы или сутки. Раскинул руки. Все поплыло. Стало легко и покойно…
Вдруг ожгло щеку — лизнул Вахламур.
— Я же замерзаю, елки зеленые! — Оперся рукой, встал. Побрели дальше.
Лиле всегда наказывал: «Если не вернусь вовремя, три дня шума не поднимай по рации. Мало ли какие пустяки бывают».
«Ничего, продержимся эти три дня. Если не дойдем сами, Лиля вызовет вертолет. Ребята сделают несколько кружков, увидят на белом снегу». То, что вертолета сразу может не быть, да и найти их в холмистой тундре непросто, об этом старался не думать. Думал: «Верно ли ведет Вахламур?» И еще: «Только бы не сломаться раньше времени».
Как гром ударил лай Вахламура! Артем вздрогнул: «Волки? Нет, Ваха к ногам бы жался и не пикнул. Неужели белый медведь? К нам идет или мимо?» Артем не брал ружья, когда ездил ставить вешки. Теперь пожалел об этом.
Вахламур вырвал поводок и сбежал. Артем взялся за нож. Старался хоть что-то увидеть. Не видел ничего. Слушал… Зверь приближался. Шорох прыжков не по снегу — по нервам… Легкие прыжки — это Вахламур. Подбежал и сел рядом. Дышит часто. Прогнал кого-то,— наверное росомаху. Артем нащупал поводок.
Воздух повлажнел, и заметно окреп ветерок. Начиналась пурга.
Шли, пока были силы, Потом в намете мягкого снега протоптал яму, подбился как бы под снежный козырек, прижал к себе Вахламура, свернулся калачиком и уснул…
Сколько проспали — не знал. По-прежнему летел снег. Но дело все-таки к лету, и это уже не зимняя вьюга. Пошли дальше, неизвестно куда. Но все равно надо было идти. Не замерзать же в яме. А так хоть какая-то надежда попасть домой. Если, конечно, Вахламур не уведет к Карскому морю…
То куда-то брели, то жались друг к другу в снежных ямах. Казалось, совсем уже кончились силы. Но, отлежавшись, вставали и опять шли.
Вахламур прямо-таки потащил за собой. Артем и сам вдруг почуял запах солярки. Услышал, а может показалось, шум ветряка и гудение антенны. Обрадовался, а ноги сразу стали подламываться. Упал под ветряком, возле бани. Отпустил Вахламура. «Тут-то я уж ползком доберусь».
Лиля услышала лай Вахламура, выбежала на крыльцо:
— Артем! Артем!
— Тут я, Лиля, тут! — ему казалось кричит, а голоса не было. Едва услышала его. Довела до дома.
Выпил стакан компота, свалился на кровать. Пришлось разрезать сапоги — так распухли ноги.
Не вставал двое суток. Потом добрался кое-как до ледника, взял кувал-дочку, зубило и, стоя на коленках, начал долбить лед, расширять ледник в мерзлоте. Разработался — встал на ноги. Там, в полумраке, и глаза отошли, стали видеть.
Когда улетали в отпуск на материк, собак оставили знакомым охотникам из бригады, заготовлявшей оленье мясо.
А вернулись – ни Чары, ни Вахламура не было. И никто не знал, где они. Люди в бригаде менялись, одни уезжали, приезжали другие, привозили своих собак и увозили. Для чужих Вахламур и Чара были всего лишь бездомными псами. Может, кто-то увез и их…
Хорошо, если так. Вахламур любил стоять в ветреную погоду на берегу и вглядываться куда-то вдаль, за горизонт. Казалось, ловил незнакомые запахи далеких мест и очень хотелось ему побывать там.
Но был разговор: какой-то сезонник пристреливал карабин по бездомным собакам…
А. Севастьянов
“Охота и охотничье хозяйство” №7 – 1997