У нас очень мало обращается внимания на слух лаек. Тов. Сарафанов в статье об организации лесных испытаний лаек уделяет, правда, несколько строк и слуху лаек, – но в предложенную им оценочную таблицу слух почему–то совсем не вошел. Ни слова не упоминают о слухе и все высказавшиеся по таблицам, предложенным т. т. Крестниковым и Сарафановым.
А, между тем, едва ли не самым важным подспорьем в работе лайки–мелочницы является для нее именно слух, о чем говорит и самое строение уха лайки, резко отличающее ее от всех остальных пород охотничьих собак.
Поэтому расценку слуха необходимо выделить в отдельную графу таблицы.
Точно также надо выделить в отдельную графу и зрение, как, равным образом, очень важный фактор в работе лайки не только при преследовании зверька, идущего верхом в высоком лесу, но даже при облаивании, когда, как это нередко бывает, собака с плохим зрением лает на соседние деревья.
Тогда расценочная таблица для мелочницы могла бы принять, примерно, следующий вид:
Под хорошей манерой поиска я понимаю такую, когда собака сама проходит по всем крепким «зверовым» местам (острова, ломы, мелочники и пр.), проявляя максимум самостоятельности и опытности в определении таких мест.
Манера облаивания, мне кажется, очень важная часть работы всякой лайки. Далеко не каждая собака может лаять ласково, и не у каждой поймешь, на кого она лает, что при подходе небезразлично.
«Вызовом» я называю то негромкое, редкое взлаивание, каким собака заставляет отозваться или пошевелиться зверька, когда не уверена в его присутствии, прежде чем звать хозяина.
В заключение мне хочется рассказать об одной семимесячной лайке–мелочнице, которую я наблюдал нынче на охоте за глухарями, на листвянниках, так как у нее работа слуха была исключительно хорошо выражена.
Я повторяю, что собаке было только 7 месяцев, и, конечно, у нее не было никакого опыта и ничего, что напоминало бы правильный поиск. Она просто все время резвилась возле хозяина: то мышковала, то гонялась за сухими листьями, то пробовала заигрывать с другой собакой.
Живая, с любопытными глазенками, с большими, очень большими строго стоящими ушами и острой мордочкой, она напоминала молодого лисенка, и я не без интереса наблюдал все движения этого зверька.
Один раз, я помню, она рылась под пеньком, забавно фыркая, с храпом втягивая в себя воздух. Вдруг, выдернув из поры морду, она прислушалась и бросилась от нас в сторону, а через несколько секунд мы услышали ее лай. И это был ее первый глухарь.
В другой раз она неожиданно обогнала нас и бросилась вперед по прямой линии. Пробежав шагов сто, она села, раз тявкнула и прислушалась. Почти сразу с соседней лиственницы отозвался глухарь.
В третий раз я одновременно с ней услышал, как где–то недалеко скриготнул глухарь. Но прежде, чем я успел сообразить, в которой он стороне, собака уж сидела под лиственницей и тявкала, поглядывая то на меня, то на птицу, радостно поблескивая глазенками.
Припоминая детали работы других лаек, я начинаю сомневаться: есть ли у лайки вообще так называемое «верхнее чутье»? Не слух ли, не только ли слух помогает лайке отыскивать верховую белку и других зверьков и птиц?
Надо сказать, что у лайки, как и у волка, чутье неважное, – конечно, хуже, чем у легавой, – а, между тем, легавые на деревьях птицу не ищут и под соснами стоек не делают… А, ведь, делали бы это, если бы случилось, что они причуяли на дереве птицу!
Очевидно, причуять птицу на дереве – сверх собачьего чутья. Очевидно, – только исключительный слух лаек свободно справляется с этой задачей.
Вот почему в моей таблице слуху собаки уделяется наибольшее внимание.
Олесов О.
“Уральский охотник” №23-24 – 1928