Портреты лайчатников. — Антонов Ю.Д.

Людмила Владимировна Ушакова (1901—1984)
Когда я вспоминаю Людмилу Владимировну, то прежде всего вижу ее умные красивые глаза и теплый, проникающий в душу взгляд. От нее исходило такое человеческое тепло, которое держало большинство людей вокруг нее, притягивало к ней. По натуре она была очень мягкая, деликатная. Не могла сделать человеку зла, всегда была рада успехам и искренне переживала неудачи других. Но при этом была очень принципиальным человеком и с большой силой воли. Всё это было в ней от семьи, от воспитания…
О ней с добром рассказывал старый московский судья по лайкам Иван Степанович Зажилов. Он был ее другом еще в довоенные времена. Мне с ним приходилось проводить экспертизу лаек на нескольких выставках. Иван Степанович был скромным, нехитрым, работал сварщиком на заводе, провоевал всю войну, был несколько раз тяжело ранен, пришел домой из госпиталя на костылях. Любил он после выставки, за судейским столиком, вспомнить давнишнюю охотничью жизнь, своих друзей и товарищей, с которыми создавал в Москве секцию любителей лаек. Вспоминал он и Людмилу Владимировну, которая в то время находилась в сталинских лагерях. Вспоминал добрыми, как будто сбитыми друг к другу словами, в которых была и радость, и горечь о ее судьбе…
Помню март 1951 года. Тогда тяжело болел Иван Иванович Вахрушев — кинолог, эксперт с большим стажем, автор двух книг о лайках, пользующийся большим авторитетом среди охотников России. В знак уважения и признательности на его подмосковной усадьбе в Клязьме организовали выводку лаек. Было это после Дня святого Герасима «Грачевника», когда прилетают грачи. Солнце яркими лучами било по снегам. Кроны высоких сосен, освободившись от кухты, выпрямились, зеленели и над ними в солнечных лучах летали и кричали угольно-черные грачи… Было тепло. На выводке собралось десятка два лаек. На открытой террасе, в плетеном кресле, укутанный в плед, сидел и смотрел на это действо Иван Иванович. В последний раз он видел лаек, видел своих учеников, которым посвятил жизнь… На этой же террасе, по окончании выводки, всех желающих пригласили за охотничий стол. Для меня — молодого собаковода — день этот был внове: первый и последний раз тогда видел я Вахрушева. Среди «стариков» охотников-лайчатников многие знали Людмилу Владимировну, и хотя робко (год-то был еще только 1951-ый), но с большой теплотой вспоминали ее… Несколькими годами позже, вернувшись из ГУЛАГа, Людмила Владимировна не раз говорила о Вахрушеве и, конечно, скорбела, что не застала его, не смогла поговорить и проститься с ним.
Я был знаком и дружил с Людмилой Владимировной все годы после того, как она вернулась в Москву. Познакомил меня с ней товарищ в подмосковном Плющеве. Тогда там на стадионе завода «Фрезер» проходила выставка охотничьих собак. Дух охотничьей романтики царил в те дни в аллеях старого парка. Туда привезли стаи гончих, были выжлятники и доезжачие, звучал охотничий рог, стая собак одним клубком без смычков пересекала футбольное поле… А знаменитый эксперт-судья и натасчик Александр Александрович Чумаков показывал работу легавых по подсадному перепелу, показывали и работу норных собак. Много нам довелось увидеть интересного — был праздник!
Людмила Владимировна в голубом платье, была тоже праздничная и спокойная, как тот светлый солнечный день. Будто и не было в ее жизни ни тюремных камер, ни темных бездушных ночей, ни бездомного скитания в ссылке — она входила в тот круг охотников-лайчатников, от которого насильно оторвали ее без малого на двадцать лет.
Любовь к охоте, к лайке, была у нее с детских лет, с реки Чусовой в Приуральских лесах, где прошло ее детство, где она воспитывалась в семье лесничего, происходившей из старинного русского рода, где передавались из поколения в поколение охотничьи традиции, а по наследству — охотничьи ружья… Позже, когда мы стали ходить к ней домой на «Кутузовку», она не раз вспоминала это время — и свои первые впечатления от нелегких охот, и собак, и семейные охотничьи ружья…
Людмила Владимировна была небольшого роста, сухонькая, жилистая, с очень выразительными глазами на красивом лице. О ее красоте в молодости с восторгом говорили старые знакомые, которые вместе с ней в 1920-1930-е годы создали в Москве секцию любителей лаек. Как-то тихо, с большой культурой, входила она в нашу жизнь, обретала авторитет, доброе отношение к себе. Ее можно было видеть на выставках, на полевых испытаниях и состязаниях лаек в разных местах страны. И всегда вокруг нее было полно людей. Радостно было и нам прийти к Людмиле Владимировне в «выделенную» ей комнатушку в коммунальной квартире, в доме возле Бородинской панорамы, напротив победной Триумфальной арки. Мы подолгу сиживали там за разговорами о лайках, об охоте… Как сейчас перед глазами ее тесное жильё. В углу старый, но уютный диванчик, на нем сидит Владимир Васильевич Григорьев, тут же (или посменно) Ростислав Алексеевич Бегичев, Александр Афанасьевич Трещалов, Сергей Глебович Добров. Всегда радушная хозяйка что-то приготавливает к товарищескому столу, кто-то из нас помогает на кухне. Собирались у нее те, с кем она была дружна, мнением которых дорожила. Много нужных интересных предложений, замечаний о племенной и полевой работе с лайками было впервые высказано именно там — у нее за столом. Вся обстановка комнатки была охотничья: на стенах — фотографии лаек, чучела птиц, зверей, добытых Людмилой Владимировной или подаренных ей. Отдельно от всего — в углу — небольшая икона с лампадкой.
Людмила Владимировна была одним из лучших знатоков породы западносибирских лаек, вела обширную картотеку о лайках, их происхождении и почти всё это держала в своей памяти. У каждого из нас остались о ней свои воспоминания, свой образ. Мне приходилось часто бывать с нею в лесу, на разных лаечных состязаниях и испытаниях, причем по многу дней подряд, с выхаживанием не по одному десятку километров, и я никогда не видел ее усталой или подавленной. Она всегда была ровна в отношениях с окружающими, душевным примером для многих.
Вот вижу ее, идущую по лесной дороге… На ней длиннополая зеленая куртка, резиновые сапоги; вот она останавливается и слушает: не залает ли где собака на белку. Стоит слушает и всё дымит папиросой — курильщица была заядлая. А потом спешит на голос лайки через чапыгу, болотины, глубокие овраги. И как всё правильно рассудит, расскажет владельцу собаки о ее работе, и с какой любовью в глазах будет смотреть на способную лайку! Охотники в разных краях России всегда были рады повидаться с ней. Сколько приглашений получала она в гости, на охоту, на выставки! О ее настойчивости, правоте среди московских лайчатников и по сей день живут воспоминания… Однажды под Звенигородом, выступая со своей лайкой на полевых испытаниях по белке, когда найденного собакой зверька нельзя было высмотреть на высокой кронистой елке, Людмила Владимировна, с присущей ей решительностью, влезла на дерево — и доказала, что лайка не ошиблась.
Каждую осень Людмила Владимировна уезжала куда-нибудь на Север — в Вологодскую или Архангельскую область на белкованье, жила со своей собакой в далекой избушке, возвращалась с помолодевшими глазами, рассказывала впечатления, угощала дичью с ягодами. А какой она была рассказчицей! Ведь когда-то она была журналисткой, редактором, знала русскую литературу, по памяти читала стихи… Как много образов людей или той местности, где она побывала, сохранилось в ее памяти, и каким деликатным, тонким юмором владела! Она рассказывала — и лицо ее светилось, тонкие руки слегка двигались: будто пальцами она дотрагивалась до невидимой птицы, давно выпорхнувшей из ее ладоней… И конечно, хотя и не часто, разговор касался ее мытарств и пыток в те длинные и тяжкие годы. Она начинала рассказ — отдельные эпизоды оживали, но вскоре замолкала, глубоко затягивалась папиросой, о чем-то думала… Молчали и мы. Манера ее повествований была литературной, очень образной; с юмором, иронией и улыбкой она сообщала о самых трагичных минутах своей жизни.
В 1960-1970-е годы Людмила Владимировна всё больше и больше приобретает известность, стала почетным членом нескольких обществ охотников, вместе с другими экспертами-кинологами трудится над улучшением типичности и рабочих качеств лаек, долгие годы возглавляет племенное дело. В это время мы все так привыкли видеть ее, общаться с ней, разговаривать, советоваться… Очень приятно было позвонить ей по телефону и услышать ее тихий, добрый, слегка хрипловатый, голос.
Никто из близких к ней не задумывался о подстерегавшем нас горе… Людмила Владимировна умела так держаться, что не давала повода помыслить о сжигающей ее тяжелой болезни. Даже будучи уже в больнице со строгими врачами, она сумела вырваться оттуда (когда ее никто не увидит) — прийти в свою комнатку, к своим вещам, к своей лайке — и проститься с ними… Это были ее последние часы жизни…
Я вспоминаю ее доброе лицо, лучистые глаза, гладкую прическу, проникающий в душу взор и тот, по большому счету, человеческий свет, что объединял нас всех вокруг нее. Наша суматошная жизнь всё реже дает возможность встречаться и дружить с такими людьми, как Людмила Владимировна, да и становится их всё меньше и меньше.

Владимир Васильевич Григорьев (1919—1986)
Он стал возглавлять секцию любителей лаек при Московском обществе охотников и рыболовов после того, как из нее ушел П.А.Беляев. В конце 1940 — начале 1950-х годов должны были быть приняты новые стандарты на породы лаек. Менялись прежние аборигенные названия этих собак, что вызывало протест старых кинологов-лайчатников… С проектами новых стандартов выступал тогда Всесоюзный научно-исследовательский институт охоты (ВНИИО), его научный сотрудник, эксперт-судья по породам лаек Э.И.Шерешевский. У института под Тверью, в Безбородове, были хорошие охотничьи угодья и свой питомник собак, где работали опытные егеря, во главе с А.П.Борисовым. В питомнике содержались высококлассные охотничьи собаки — лайки и гончие.
Резко против принятия новых стандартов на породы лаек выступали знатоки и авторитетные судьи — П.А.Беляев и М.Г.Волков, оба ученики и единомышленники И.И.Вахрушева, первого организатора нашей секции, автора двух книг о лайках и охоте с ними. В это же время с лайками занимались такие известные опытные собаководы эксперты-судьи как Б.В.Шныгин, И.С.Зажилов, И.И.Акимушкин; Л.В.Ушакова — узница ГУЛАГа — еще в Москву не вернулась.
В тогдашнем споре каждая из сторон искала поддержку у охотничьей общественности. Деловые обсуждения часто подменялись нелицеприятными нападками друг на друга. Больше всех — резко негативно выступал П.А.Беляев, чем нанес себе немало вреда. Человек он был волевой, властный и даже грубоватый и принять объективно сложившуюся ситуацию не смог. Назревал конфликт. Зато В.В.Григорьев в том непростом деле, которое сложилось, проявил большую тактичность и присущий ему объективизм.
Охотничье общество в ту пору помещалось в центре города — в проезде Владимирова, в тесном старом помещении, не вмещавшем даже всех немногочисленных членов нашей секции. Туда приходили бывшие фронтовики в военной форме, со следами только что снятых погон, «зеленые» юнцы или, наоборот, зрелые мужчины, прожившие уже долгие трудовые годы. И тогда можно было поговорить с кем-нибудь из «стариков», которые хорошо помнили и не такое уж далекое прошлое… Видел я там и знаменитых гончатников, и среди них — купца В.Ф.Хлебникова, чудом уцелевшего; приходили знаменитые кинологи, судьи по охотничьим собакам… Вот, в то время, Владимир Васильевич и возглавил московское лайководство.
Родился он в Петрограде. Девятнадцати лет был призван в армию, война началась для него в первые ее часы — на границе — в Бресте-Литовском, и всю ее он провоевал офицером-танкистом. Несколько раз спасался из горящих танков, был ранен, награжден боевыми орденами. Я читал о нем в ветхих фронтовых газетах, видел там же его фотоснимки — они хранятся в его семье и о них мало кто знает, поскольку Владимир Васильевич об этом не старался рассказывать. После войны он остался в Москве, женился и жил в Марьиной роще, на углу Шереметьевской улицы в старом деревянном одноэтажном домике, где печи давно развалились или дымили, и поэтому отапливались газом от кухонных плит, однако… супруги всегда были рады гостям. Хозяин дома любил, когда у него собирались друзья и знакомые. Приезжали сюда и крестьяне, останавливались на ночлег, поутру шли на Минаевский рынок продавать клюкву. А вечером за большим столом за чаепитием вели беседу о нелегкой крестьянской жизни… И как было не понять беду этих людей Владимиру Васильевичу — человеку, прошедшему всю войну, видевшему много горя, испытавшему его на себе. Да только помочь он ничем не мог: сам — фронтовик-орденоносец — жил в коммунальном гнилом доме. В этом доме рож-дались и проживали собачью жизнь почти все его лайки. Здесь вырастали будущие чемпионы выставок и полевых испытаний, потомство от которых расходилось по всей России. Здесь же он и работал за письменным столом. Жаль только что не написал книгу о лайках, которых так хорошо знал… Наверное всё откладывал на «потом» — заедала, не отпускала от себя обыденная жизнь, а без ее радостей и печалей он жить не мог.
По натуре своей, по своему характеру он был оптимист, жизнелюб, не сдавался трудностям, много улыбки было у него на лице, и в этом был он для нас хорошим примером. Он знал народные прибаутки, частушки, пословицы, песни и мастерски их исполнял. Вот он сидит перед нами в рубашке с распахнутым воротом, темноволосый, простой и откровенный.
Летом, в отпуск, уезжал на Вологодчину, в деревню на охоту — на берег маленькой речки, выбегающей из кочкастых ельников… Он любил забраться куда-нибудь подальше в лес с лайками, развести там костер после удачной охоты на боровую дичь, побродить за ягодами, за грибами… Я бывал там с ним, ходили вместе на охоту. Жили в доме у тетки Натальи. Это было тогда, когда резко рушились крестьянские устои, когда всё чаще покидали крестьяне свои родные деревни — меняя их на праздную и бестолковую городскую жизнь, когда заставляли всех сажать кукурузу. Помню, каждое утро объезжал колхозников на скрипучем велосипеде бригадир — дядя Миха. Далеко было слышно, как едет он по холодной росе. Миха не заходил в дом и не слезал со своего «коня», а лишь облокотившись на изгородь и опустив одну ногу, обутую в валенок с галошей, давал наряд на работу. «Наталью-у!» — кричал-звал он нашу хозяйку. Она, приблизившись к окну, выслушивала его, кивала головой… но на работу не шла. В том году, в бору уродилась брусника и все крестьяне, кто как мог по силе своей, ходили собирать ягоду. И дядя Миха ничего не мог сделать со своими земляками. Чужда была им работа на родных полях, где редкими и хилыми кустиками, едва поднявшись над землею, «росла» какая-то кукуруза. Помню, стоит Владимир Васильевич на крыльце избы, закуривает, думает, хмурится, переживает это колхозное уродство и, наконец, кратко выговаривает: «Плохим всё это кончится!»
В 1960—1970-е годы особенно успешно велась племенная и полевая работа с двумя основными породами лаек: русско-европейской и западносибирской. На охотничьих выставках они становятся, среди других пород, самыми многочисленными и популярными, и всё больше привлекают к себе внимание охотников. Владимир Васильевич прекрасно, квалифицированно проводил экспертизы лаек. Вспоминаю выставку в парке Лефортова, где я был у Григорьева ассистентом. На ринг старшей возрастной группы западносибирских лаек было представлено более девяноста собак! Это был мощный сбор рычащих, кидающихся друг на друга и еле сдерживаемых владельцами кобелей. Ринг по территории оказался тесным. К тому же на такой большой и интересный ринг пришло очень много зрителей посмотреть на красавцев лаек, а посмотреть, полюбоваться было на что! И вот все мы увидели энергичную умелую работу Владимира Васильевича, который за короткое время вы-явил десятка полтора-два лучших лаек, так называемую «головку» — и отправил их с владельцами на вынужденный временный «отдых». Этим он снял нервное напряжение как внутри ринга у лаек и их владельцев, так и у требовательных зрителей.
Полевая работа в те годы организуется по разным видам охотничьих животных — утке, белке, медведю… Организуются и состязания лаек, где почти каждый район Московской области выставляет свою команду. В этом важном деле В.В.Григорьеву помогали и были всегда рядом с ним эксперты-судьи и кинологи — Л.В.Ушакова, Р.А.Бегичев, А.А.Трещалов, А.В.Леонов, В.И.Яковлев…
Осенью 1981 года Росохотрыболовсоюз проводил состязания лаек Европейской зоны России. Проходили они на базе Старая Торопа, в охотничьих угодьях военных охотников. На состязания приехали 19 команд из центральных областей, с Урала и Севера, чтобы показать своих лучших рабочих лаек. Кто был там — запомнил: взаимопонимание участников, непринужденный обмен мнениями, откровенность в передаче опыта. В Старой Торопе собрались лучшие эксперты-судьи по лайкам, которых пригласил Владимир Васильевич; он же был и организатором этих состязаний. Знающий свое дело, всегда внимательный, он умел и выслушивать человека, поэтому люди всегда тянулись к нему, искренне радовались встречам с ним. Сколько он провел разных состязаний по всей России — трудно сказать!.. В ту осень, в предзимье, была черная тропа: ночью холодно, днем на солнышке отпускало… Белка уже выкунела… Под соснами, в солнечных просветах, далеко было видно рыскающую в поисках белки лайку… Вот кладу фотоснимки на стол— их сделал эксперт-судья из Чувашии А.Г.Максимов. Мы стоим в одной линии, улыбаемся и среди нас, посередине, с задумчивым прищуром глаз — Владимир Васильевич.
Долгие годы В.В.Григорьев был председателем кинологической секции Росохотрыболовсоюза. Хорошо зная состояние охотничьего собаководства в России, он занимался всеми делами, связанными с племенной и полевой работой, организовывал многие кинологические совещания, часто ездил в другие области, а также ввел немало необходимого, нового в правила выставок, полевых испытаний и состязаний, в селекционную работу. Он, например, предложил новых племенных производителей лаек, которые хотя и были известны, но в племенной работе редко или совсем не использовались. Таким путем, имея верное «дальнее чутье», он добивался создания интересных породных групп. Он настойчиво оберегал охотничье собаководство от надуманной и ненужной рутины, оторванной от реальной жизни, от наших российских традиций. В этом деле был всегда принципиален За долголетнюю работу ему присвоили звание Почетного члена Росохотрыболовсоюза, Московского общества охотников и рыболовов, а также и других обществ охотников. До конца своей жизни бессменно пробыл он и председателем секции любителей лаек Московского общества охотников и рыболовов, и всегда был верен его традициям. Ведь здесь он стал и авторитетным кинологом, и судьей высшей категории по лайкам. Здесь же долгие годы он передавал знания и опыт молодому поколению охотников, став одним из организаторов курсов кинологов при обществе, где на протяжении многих лет читал лекции и проводил практические занятия.
Последние годы со своей женой Антониной Алексеевной — доброй и гостеприимной помощницей — Владимир Васильевич жил в московском Измайлово. Там, как и в Марьиной роще, перебывало у них полно самой разной охотничьей братии — от сибирских промысловиков до живописцев и скульпторов. Многолетние дружеские отношения у Григорьева были с художниками и известным скульптором с Масловки — Алексеем Евгеньевичем Зеленским — владельцем лайки-чемпиона Хомича. Они приходили к Владимиру Васильевичу и в Марьину рощу, и приезжали в Измайлово, а он часто посещал их творческие мастерские…
В последнее время, перед смертью, Владимир Васильевич на охоту ездил всё реже и реже. Всё тяжелее стало дышать и труднее ходить — одолевала неизлечимая болезнь. Но сильный волей, он никогда никому не жаловался, не роптал, а стремился быть среди людей, быть им полезным. И поэтому особенно был близок каждому из нас — лайчатников.
В его честь учреждены разные призы, которые вручаются владельцам лаек на выставках, состязаниях и испытаниях по всей России.

Антонов Ю.Д.
“Охотничьи просторы” №4 (10) – 1996