В № 4 журнала «Украинский мiсливець та рибалка» помещена статья И.Г. Мазалова «Лайки» (стр. 69-73). Автор, конечно, очень хорошо делает, привлекая внимание к коренным, широко распространенным породам нашей страны, обладающим драгоценными свойствами и могущим служить прекрасным материалом для вывода разных охотничьих и служебных собак. Нельзя, однако, не пожалеть, что в эту статью вкралось не мало неточностей.
Отмечу те из этих ошибок, о которых я могу судить (о некоторых из упоминаемых И.Г. Мазаловым породах я ничего не знаю, например, даже никогда не слыхал о том, что такое «войская» и «нартовская» лайки, незнаком и с юкатанской).
В начале автор говорит, что лайки «несомненно» ведут свое происхождение от волка и особой северной собаки; далее же предполагает в некоторых кровь лисицы, а в самоедской «может быть и песца». Несомненно, в происхождении лаек одно — что ни к лисице, ни к песцу они никакого отношения не имеют, как и другие собаки. Лучший, наглядный и постоянный признак, отличающий всю группу лисиц и песцов от волков, шакалов и собак — это опушенные, покрытые густыми волосами подошвы; ни у одной лайки этого нет, даже у полярных рас подошвы голые. Нет у лаек ни лисьих продолговатых зрачков, ни закругленного уха песца, ни скелетных признаков этих двух групп.
Происхождение лаек (и других собак) от нашего европейско-сибирского волка также в высокой степени сомнительно, и рассказы о свободных помесях с волками (которые, кстати сказать, вовсе не обильны в тундрах, а тем более в тайге), рассказы, которые приходилось слышать каждому путешествовавшему на севере, — безусловно весьма нуждаются в фактических подтверждениях. По исследованиям С. Н. Боголюбского (Бюлл. М.О.И.П. XXXIV, 1925, стр. 326), ни у одной из лаек нет более 30% черепных промеров, общих с волком.
Самыми правдоподобными, несомненно, являются заключения Келлера, Штребеля, Богданова, Е. А., и др. о происхождении собак старого света от разных видов шакалов и диких, частью уже вымерших, волкообразных собак: доги, меделяны, сенбернары, бульдоги — от тибетской «черной собаки» (Сanis niger); борзые — от абиссинской (Canis simensis); гончие и легавые — от египетского шакала (Canis doederleini); разные овчарки, в том числе и колли — от индийской «светлоногой» собаки (Canis pallipes) через европейскую ископаемую овчарку бронзового периода (С. matris — optimae); шпицы, терьеры, тунгусские и самоедские лайки, вероятно, динго – от кавказского шакала (С. aureus) через ископаемую «болотную» собаку датских кухонных кучь и швейцарских свайных построек (т.-е. европейского неолита Canis palustris); ряд друг лаек — от волкообразной «собаки Иностранцева» (С. inostranzewi) Ладожского неолита и от «собаки Невельского» (С. intermedius nevelskii) — амурского каменного периода.
Также неправильно говорить, что большая часть северных лаек сохраняет волчий окрас. Это верно по отношению к лайкам северной части Якутии, но ни о Чукотско-анадырских (ни о Камчатских), ни о енисейских, обских, печорских лайках этого нельзя сказать. Тут преобладают масти черные, пегие, стально-серые с подпалинами, белые, чепрачные и другие волчьи. Что именно автор называет подпалинами на хвосте (стр. 70) — непонятно; настоящие же подпалины, т.е. светлые пятнышки над глазами, у очень многих лаек бывают очерчены очень резко, в том числе и у эскимосских.
Во всяком случае, автор глубоко ошибается, когда говорит, что «ближе всех к волку упряжные собаки эскимосов… затем чукчей и жителей Камчатки». Собак гренландских эскимосов я знаю только по описаниям, из которых не вижу, чтобы они особенно походили на волка (европейско-сибирского). Но собак Камчатки, Анадыря, азиатских эскимосов, чукчей Чукотского полуострова и Чукотской земли я видел сотнями, а собак Колымско-алазейско-индигирского и Янского бассейнов — тысячами, и по масти, складу, даже голосу — несравненно более похожи на волков именно последние. Конечно, это внешнее сходство не доказывает происхождения именно от волка.
Введенное А. Бремом и повторяемое И.Г. Мазаловым наименование лаек «северными дворняжками» справедливо осмеивалось лучшим знатоком лаек — покойной М. Г. Дмитриевой-Сулима. Действительно, огромное большинство лаек ни малейшего отношения к каким бы то ни было дворам не имеет. Лайки в первую очередь — чисто охотничьи и частью пастушеские собаки (только, кстати сказать, конечно не эскимосские лайки, так как у эскимосов никакого скота, кроме собак, нет), затем приспособленные для транспорта. «Дворы» же существуют не у охотников и кочевых пастухов, а у земледельцев.
Неверно, будто др. Слюнин (а не «Смонин») отождествляет ламутскую лайку с тунгусской и ездовой охотско-камчатского края. Слюнин просто знает, что «тунгус» и «ламут» — разные названия для одной и той же народности, значит тут нечего и отождествлять, но он именно отличает ламутскую лайку, охотничью, — от ездовой камчатской. И они действительно отличаются не только внешностью, но и черепными признаками.
Орочоны не приобретают тунгусских лаек (стр. 70), так как «орочон» — опять-таки только одно из местных названий для тунгусов.
«Гиляки, мангры, мануты и др. суть племена, близкие или родственные тунгусам» (стр. 71). Манутов не знаю, манегры — тунгусское племя, но гиляки с тунгусами ровно ничего общего не имеют, они ближе к чукчам и корякам, и даже, пожалуй, к северо-американским индейцам, чем к тунгусам.
«В сани запрягают обыкновенно лишь 4 собак, а иногда и 5» — на самом деле «нарту», т.-е. полную упряжку, составляют 8-12, иногда до 16 собак, а 4-5 собак — это «полнарты». Что собаки делают по хорошей дороге в день нередко 80-140 километров — не совсем точно: мне случалось по очень плохой дороге день за днем делать по 150 километров на бессменных собаках, — конечно, не с тяжелым грузом, а с 35 кг (2 с небольшим пуда) на собаку. По хорошей дороге 80 километров можно сделать в 4-5-6 часов, смотря по собакам и нарте.
Вожжей, о которых говорит И. Г. Мазалов (стр. 72), в составе собачьей упряжки я никогда не видал и сомневаюсь, что их где-либо применяли. Точно также и «палка» (стр. 72-73), употребляемая при этой езде, вовсе не длинная (ее название прикол), а короткая, всего около 70-75 см (около аршин). Длинной палкой (хореем около 2,5-3 метров) пользуются лишь при езде на оленях.
Называть езду на собаках «очень затруднительной и опасной» совершенно неправильно (стр. 73); всякое дело, естественно требует уменья, практики. Но научиться «каюрить», т.-е. управлять нартой, требует меньше времени, следовательно, легче и представляет менее риска, чем, например, выучиться ездить верхом на лошади или управляться на волжской «душегубке» а тем более на сибирской «ветке».
Кстати сказать, собакой как упряжным животным издавна широко пользуются в Европе, например, в городах Бельгии, частью Франции и Германии, прачечные заведения развозят них белье, хлебопекарни развозят булки и т. п. Только там запрягают одну крупную собаку. Мне, впрочем, приходилось видеть и северян, по бедности имевших 1-2-3 собаки. При этом понятно, сам хозяин не столько «ездит», сколько сам возит.
Бутурлин С.А.
“Охотник” №8 – 1928