Нам не повезло. В затерянную среди снегов деревушку мы приехали в оттепель, и ходить на лыжах было трудно. Но мои дети не унывали, и целый день играли на воздухе около дома. Это и помогло знакомству. Гости посетили нас в первое же деревенское утро, и их дружеский визит затянулся вплоть до отъезда.
Гостей оказалось двое. Шарик был почтенного возраста дворнягой черного цвета. Его чересчур вытянутое тело начиналось не по росту крупной головой и завершалось облезлым, загнутым серпом вверх хвостом. Вся конструкция не слишком возвышалась над землей на коротких и кривых лапах. Морду и уши Шарика испещряли старые шрамы, свидетельства его бурной молодости. Производил он впечатление самостоятельного и многоопытного пса и держался с необычайным достоинством. Шарик принимал гостинцы из ребячьих рук так, будто оказывал им одолжение. Называть его Шариком было даже неловко, и мы начали величать кобелька Шароном Ивановичем, а иногда и вовсе официально, как партийное начальство: товарищ Шаронов. Шарик имел в деревне хозяев, что, впрочем, не стесняло его свободы и не влияло на непомерный аппетит.
Вторая собака получила имя Рыжка. Она была полной противоположностью Шарику. Явно беспризорная, страшно голодная и забитая сучка воспринимала ласку и подачки детей как невероятное счастье. Была она рыженькая, со стоячими ушками и вечно поджатым от робости хвостом. Обнаружив, что мы ее не обижаем и подкармливаем, Рыжка прописалась в нашем дворе. Ребята попытались, было втащить ее на ночь в дом, но она, видимо, никогда в избе не бывала, обмерла от страха и даже напустила от расстройства лужу. Пришлось собаку выпустить. Она соглашалась ночевать только в холодных сенях, где сворачивалась калачиком в углу и провожали идущих мимо преданным взглядом.
Собак, несомненно, связывала тесная дружба, в которой Рыжка была ведомая. Лидерство Шарика она принимала безоговорочно и следовала за ним как тень, почтительно отстав на несколько шагов. Шарик относился к подруге покровительственно, не отнимал вкусных кусочков, а в некоторых случаях и защищал.
Мы тоже привезли с собой собаку, молоденькую карело-финскую лайку по кличке Алька. Как выгодно отличалась она от новых знакомых! Похожая на лисичку, пушистая и гладкая, она смотрелась настоящей красавицей-аристократкой. Однако характер Алька имела вздорный и поначалу приняла гостей не слишком приветливо. Шарону Ивановичу пришлось раза два грозно рыкнуть, после чего Алька стала любезнее. Она позволяла себе гонять от крыльца только робкую Рыжку, да и то в отсутствие Шарика.
Алька засиделась в городской квартире и с восторгом пользовалась деревенскими радостями. В дом ее было не загнать. Она сразу и очень точно определила границы своих новых владений, и целый день охраняла их, перебрехивалась с деревенскими собаками и провожала редких прохожих долгим глупым лаем. Иногда, я полагаю, что из вежливости, её поддерживали в этом Шарик и Рыжка.
Одной из целей моего приезда сюда было проверить Алькины охотничьи способности. Оттепель спутала все планы, но погода, наконец, переменилась. Похолодало, дождь сменился снегом. Скоро он повалил сплошной стеной и не прекращался почти сутки. Утро после непогоды выдалось очень морозное и ясное. Я заторопился в лес.
Все три собаки заволновались и побежали вперед, предвкушая интересную прогулку. Однако брать с собой наших гостей не входило в мои планы. По слухам я знал, что Шарик большой любитель охотничьих приключений. С заезжими охотниками, а то и в одиночку, кобелек отправлялся в лес, где пытался искать дичь. Охотники недолюбливали Шарика, так как зайцев он гонял молча и без пользы распугивал их. Мог помешать он и мне. Отогнать его удалось лишь с большим трудом, при помощи криков, угрожающих жестов и метания снежков. Верная Рыжка осталась с Шариком. Домой собаки не ушли, а сели у деревенской околицы, провожая нас с Алькой недовольными взглядами.
Идти было тяжело. Лыжи глубоко погружались в рыхлый снег, собака тонула в нем по брюхо и отказывалась идти иначе, как сзади по лыжне. Стоило задеть куст или дерево, как с веток сходили потоки снега, засыпали лицо, попадали за воротник, в рукава и карманы. Лес словно вымер. Была мертвая пороша: все старые следы замело, новые еще не появились, только моя лыжня рассекала нетронутую поверхность снегов. Я уже собирался поворачивать назад, как вдруг заметил впереди аккуратную цепочку куньих следов. Зверь прошел под самое утро, уже после окончания снегопада, и не должен был далеко уйти.
Условия для тропления куницы сложились редкостные. Ее след был единственным на весь лес: против обычного, он не терялся в многоследице, не затаптывался собакой и не петлял по непролазным чащобам. Зверь целенаправленно двигался почти по прямой и вскоре его след исчез под небольшим холмиком снега в болотистом редколесье. Не подходя близко, я обошел место по широкому кругу, но выходных следов не обнаружил. Стало ясно, что куница спряталась на день в подснежную нору, и мы с Алькой имеем возможность ее погонять. Так легко найти ценного и осторожного зверька было неожиданной удачей.
Снежный холмик, под которым скрылась куница, оказался заметенным пнем. Я кое-как обмял вокруг него снег и стал науськивать собаку. Алька понюхала входное отверстие норы, залаяла, но лезть внутрь не захотела. Возможно, она страшилась темноты, остро пахнувшей незнакомым зверем, но, скорее, не разделяла моего интереса к кунице. Чтобы раззадорить собаку или выгнать куницу наружу, я решил вырубить жердь и пошуровать ею в норе, либо развалить гнилой пень, под которым пряталась хищница. И тут с досадой обнаружил, что забыл дома топор. Руки перестали гнуться от холода, пока я тщетно пытался нащупать под снегом крепкую валежину или выломать ствол подходящего деревца. Положение становилось критическим: напуганный лаем, зверь непременно уйдет, пока я хожу за топором в деревню, а выгнать его из норы без топора невозможно. Я суетился около пня, не зная, что предпринять, но тут слабое движение в лесу возвестило, что к нам идет подкрепление.
Будто вплавь, раздвигая пухлый снег грудью, между соснами появился коротконогий Шарик. За ним, как всегда на расстоянии, следовала Рыжка. Несмотря на мои угрозы, они все-таки пошли за нами в лес. Не рассчитывая на теплый прием, собаки опасливо обходили нас стороной, но лай Альки привлек их внимание. Товарищ Шаронов пытливо взглянул на меня, не заметил угрожающих признаков и медленно приблизился, втягивая носом воздух. Подошла и Рыжка. Внезапно шерсть на ее загривке поднялась дыбом. Отпихнув Альку, она сунула голову в нору и тут же исчезла в ней целиком — только кончик хвоста высовывался наружу. Совершенно молча Рыжка принялась яростно копать, из норы фонтаном полетели куски гнилого дерева, земля и какая-то труха. Слышно было, как она с яростью рвала зубами корни. Алька продолжала вяло лаять, а Шарик неспешно обошел вокруг пня, наклонив голову и, как будто прислушиваясь, и остановился в стороне от него в выжидательной позе.
Я пытался вытащить Рыжку из норы, чтобы силой затолкать туда Альку. Не тут-то было! Всегда робкая и послушная сучка злобно грызла мне руки и рвалась обратно под пень. Пришлось отпустить ее и ждать, что будет дальше.
Долго ждать не пришлось. Спокойно стоявший Шарик внезапно сунул морду в снег, и в пасти у него темным пламенем забилась куница. Я отобрал зверя, кода он был еще жив. Последним усилием он впился зубами мне в рукавицу и затих. Пышный мех куницы блестел на солнце, а выпуклые глаза на острой злой мордочке отливали зеленым фосфорическим светом.
Пока я любовался нежданным трофеем, Рыжка вылезла из-под пня. С концом охоты к ней вернулся обычный виноватый вид. Всем своим поведением Рыжка показывала, что очень старалась, но если что-нибудь не так, она извиняется и готова исправиться.
Шарик зализывал укушенную куницей морду. Я дал потрепать куницу Альке, но она отнеслась к ней без должного интереса. Ее больше занимало, как отогнать от зверя Рыжку, которая несмело подошла понюхать свою добычу. Я от души пнул Альку в зад валенком.
Совсем другими глазами смотрел я теперь на деревенских собак. Меня особенно поразила согласованность их действий. Шарик явно ждал, когда Рыжка выгонит зверя, слушал, как тот прокапывался наружу, и вступил в действие именно в тот момент, когда следовало. Я был почти уверен, что собаки не сталкивались раньше с куницей, по крайней мере, молодая Рыжка. Никто не учил их охоте, рассчитывать на награду за работу они не могли. Что ими двигало? Природная ненависть хищника к другому хищнику? Скорее в дворняжках заговорила кровь предков, северных промысловых собак. Сотни их поколений помогали новгородским охотникам добывать пушнину, из которой самой желанной всегда была куница. Под неказистой внешностью моих четвероногих друзей скрывалась бескорыстная охотничья страсть и природное умение добыть зверя. Горько было сознавать, что этих замечательных свойств лишена моя породистая красавица Алька.
Когда мы уезжали в город, Шарик и Рыжка проводили нас до самой станции. Дети так подружились с собаками, что заранее горевали о близкой разлуке с ними. Особенно они полюбили ласковую и привязчивую Рыжку и упрашивали меня взять собаку с собой. Мне тоже было жаль оставлять ее бедствовать, но держать двух собак в тесной городской квартире слишком трудно, да и незачем.
Рыжка будто чувствовала, что ее недолгому благополучию приходит конец. Она волновалась, жалась к моим ногам, заскочила вслед за нами на площадку вагона, и ее уже на ходу пришлось столкнуть вниз. На удивление другим пассажирам, дети ревели в голос. Обе собаки побежали за вагоном. В открытую дверь я еще долго видел, что Шарик и Рыжка стоят у края платформы, превращаясь за дальностью расстояния в черное и рыжее пятнышко на белом фоне.
Вскоре наши домашние обстоятельства изменились. Красивую, но глупую Альку от нас забрали и, честно говоря, мы не слишком по ней скучали. Зато дети часто вспоминали Рыжку — её доброту, деликатность, полные благодарности глаза. Щенка от хороших лаек достать тогда было трудно, и мне приходило в голову, что Рыжка могла бы стать не только другом семьи, но и помощником на охоте. Препятствий взять ее теперь не было.
Верно говорят: если что не сделаешь сразу, уже не сделаешь никогда. Когда я приехал в знакомую деревню, то больше не встретил наших друзей. Шарик и Рыжка исчезли, и никто не знал, куда. Рассказывали, что в районе орудовала шайка живодеров, которые стреляли собак на шкуры. С того времени мне неприятно смотреть на людей, щеголяющих в модных шапках из собачьего меха.