Дэк.

Дэк — пушистая черная варежка с блестящим носиком и хвостом, закрученным в колечко. Концы лапок и самый кончик хвоста — белые. Ему месяц с небольшим, в данное время песик спит у меня на руках по дороге от аэропорта в городскую квартиру. Он проделал длинный путь из глухого таежного поселка на Подкаменной Тунгуске. Сперва на вертолете до Красноярска, потом самолетом до Хабаровска, страшно устал, перенервничал и даже не проснулся, когда я внес его в дом и уложил на коврик. Только свернулся клубком, продолжая сопеть носиком.
На родине у него остались мать, отец, братья, сестры, дяди, тети, в общем, все племя. Поселок такой глухой, что до него не смогла добраться ни одна дворняжка, поэтому в его жилах течет чистейшая кровь первобытных предков. На всей земле это, пожалуй, единственное место, где лайки сохранились в чистоте чуть ли не с каменного века.
Щенок — их сиятельство или светлость, потому как «голубых кровей», продрыхло утра, поморгал глазенками и обнаружил под носом миску с молоком, попил, а потом пошел по комнатам изучать окрестности. Сутки он болтался то квартире, перегрыз телефонный провод, объел ножку стола, а под конец сделал лужу на ковре, но не получил даже замечания, так как предназначался для совершенно другой жизни. На следующий день ему предстояло отправиться на встречу с новым хозяином — в таежный поселок, расположенный в Дальневосточной тайге.
Еще одно такси, всего один маленький перелет на самолете АН-2, где их светлость немедленно укачало, и вот он уже осматривает свой собственный двор, окруженный высоким забором из штакетника. Песик как будто бы разом вырос, закрутил покруче хвост и облаивает шипящего на заборе кота. Тявканье, правда, пока еще щенячье, но звонкое и размеренное. Ясно — на соболя пойдет. Потом подрался с петухом, доказав тому, что после хозяина он второе лицо в этих владениях. Хозяйка не в счет: куры и женщины — существа нейтральные, из собачьей иерархии исключаются. Поэтому щенок с двумя длинными перьями в зубах гордо расхаживал по двору. Петух расположился на заборе рядом с котом и совсем не по-мужски кудахтал. Затем надо было подраться с поросятами, которые хрюкали за загородкой и истошно визжали, когда к ним приближался маленький черный зверь. Но, во-первых, мешала загородка, а, во-вторых, хозяин показал кулак: «и думать не моги, это нам с тобой котлеты к новому году хрюкают». Для первого дня геройских поступков было совершено достаточно, за исключением небольшого конфуза, почти никем и не замеченного. Осматривая окрестный огород, щенок цапнул противную жабу, оставившую во рту мерзкий привкус. Его пришлось срочно напоить молоком и уложить спать.

Со следующего дня песик начал совершать в сопровождении хозяина дальние походы: на рыбалку на ближнее озеро. Там ловились чудесные блестящие черные ротаны, зажаренные с яичком, они составляли роскошный ужин. Дек быстро расправлялся со своей порцией, а потом начинал греметь миской в ожидании добавки. Просить, подходить к столу было ниже его достоинства, поэтому гонял миску до тех пор, пока не получал добавки или лишался «музыкального инструмента» до следующей кормежки. Иногда походы были очень дальними — за 7-8 километров от дома, и уставший песик буквально валился с ног. В этом случае хозяин брал его на руки, и щенок, таким образом, получал передышку. Ему хватало пяти, максимум десяти минут «езды», чтобы прийти в себя и попроситься на землю.
Вскоре Дек загнал своего первого бурундука — тот каким-то чудом спустился с окрестных сопок в долину и попался нашим охотникам возле тощеньких невысоких березок, был загнан на дерево, облаян по всем правилам и добыт с помощью камня, пущенного из рогатки. Новый владелец Дека — мой друг Юра Меньшенин сделал это исключительно в целях натаски собаки. Лайку, в принципе, можно начинать натаскивать с бурундуков, она свободно потом переключается на белку. Тем более, когда открывается пушной промысел, бурундуки уже дрыхнут в своих землянках рядом с кладовой, полной вкусных орехов или еще чего-нибудь равноценного, и собаке не мешают. На следующий год, испытав вкус настоящей охоты, умная лайка перестает обращать внимание на такую мелочь.
Следующая моя встреча с Деком состоялась в октябре. Мы взяли его в тайгу, где по мелким речкам уже начинал скатываться на зимовку хариус. Тайга в это время просто прекрасна ни дождя, ни тучки, деревья разрисованы всеми красками осени, на кедрах доспевают шишки, и угодья кишат молодняком всех зверей и птиц. За зиму их сильно поубудет — кто не выдержит суровых морозов, кто попадет под выстрел охотника или в капкан, кого слопает хищник. А пока их всех так много, что тайга полна шорохами, писком, свистом. В голосовых вариациях упражняются старые, опытные изюбри, хитрые быки и молодежь, впервые вошедшая в брачную пору — пробует ломкий голос. Но и охотников в местах, где мы поначалу бродили, в избытке. Поэтому изюбри подались от греха подальше куда-то к гольцам и гоняются там, вдали от главных хищников. Мы пойдем к ним позднее, а пока собираемся порыбачить.
Дек облаял белку, та с испугу выронила кедровую шишку, с которой успела облупить половину липкой, облепленной смолой чешуи — отличный завтрак охотникам. Потом напугал вторую — еще одна шишка, и не надо лазить на страшенную высоту за орехами. В широкой протоке попробовали ловить хариуса на мушку Первые две изготовили из черных петушиных перьев. Прошлой зимой я специально лазил в курятник, чтобы обзавестись исходным материалом Кое-как разыскал в темноте петуха и дернул его за хвост. Огорченная птица только слегка заквохтала, покачнулась от рывка, но насиженное место не покинула. Видно, в его памяти еще была свежа стычка с Деком, нанесшим непоправимый урон петушиному достоинству. С пучком перьев в кулаке зашел в дом и тут же получил плюху от Риммы — Юркиной жены. Что простительно Деку по малолетству, то не простилось мне. Хозяйка по праву гордилась самым красивым петухом в деревне, а тут я в потемках выдрал чуть ли не треть роскошного хвоста.
На эти мушки рыба шла плоховато. Кое-как вымучили пяток харюзков размером с карандаш и стали искать материал для других мушек. Тут-то я приметил, что Юрка отрастил пышные бакенбарды. Отлично, мушка будет что надо. Хозяин посомневался в целесообразности расставаний со своим украшением, но рыбалка пуще неволи.
Охотничьим ножом, правда, не очень острым, удалось отпилить четверть левого бакенбарда. Как раз хватило на две мушки, и дело пошло. Мы перебрались на небольшую речушку, берущую начало где-то высоко в горах. По берегам она обросла зарослями малины, черемухи, а кое-где просто стояли невысокие кедры. В воздухе, напоенном осенней прохладой, стлалась какая-то дымка, придающая неповторимую прелесть небольшим омуткам, по которым мы и продолжили рыбалку. Подкрадываешься к такому разливчику из-за кустов, плавно ‘размахиваешься удочкой. И мушка с легчайшим плеском падает на воду, проплывает вперемешку с желтыми листьями около метра, и тут же видишь на воде бурунчик — рыба взяла наживку. Подсекать надо мгновенно: Юрка, видимо, плохо ухаживал за бакенбардами и, стоит чуть промедлить, хариус выплевывает приманку — не нравится. Да и что ему может понравиться — щетина она щетина и есть.
К полудню рыбы достаточно -часть пожарили в крышке от котелка, часть засолили впрок, пообедали и двинулись в сторону гольцов. Там есть у нас пара заветных отстоев, правда, кроме нас, их знает еще и Сашка Пушкин (настоящие имя и фамилия).
Пока у Юрки не было собак, мы только облизывались, натыкаясь на удачные следы Сашкиной охоты в этих местах. Собак у него море. Пушкин собирает их все лето, причем всех — больших, маленькие, рыжих, белых, черных и пятнистых. Осенью, по первому снегу выводит на кабана. Тех, кто показал удаль и геройство, оставляет. Остальных .. гм…. того. Его свора в итоге одна из первейших в этих местах. Зато у нас теперь есть Дек, и мы с надеждой, более того, с волнением ждем дебюта нашего любимца. Здесь, на нижней кромке гор, кедрач вырубили еще в войну, и на его месте нарос лиственный лес, местами уже заменяемый двух-трехметровыми елками.
До отстоев остается идти километра полтора, когда обнаружилось отсутствие нашей «опоры и надежи». Быстро, но по возможности бесшумно двигаемся в нужном направлении. Осталось 500, остом 400, потом 300 метров, и тут мы, наконец, слышим лай — четкий, размеренный и серьезный. Сердце замирает: «есть, работает» Сбрасываем рюкзаки, я даже сапоги и остаюсь в шерстяных носках. Начинаем подкрадываться. После долгой, медленной ходьбы выходим, наконец, к подножию одинокой скалы. До середины она поросла осинками, березками и маленькими елками. Вершина — голая. На ней, насторожив уши, замер красавец с роскошными рогами. Он стоит к нам боком, поглядывая на беснующуюся внизу собаку. На раз-два-три спускаем курки — ата-тах-татах — гремят два дуплета. Зверь опрокидывается в нашу сторону и спиной вниз слетает до первых более — менее крупных березок, которые задерживают падение. Дек тут как тут — рычит, треплет убитого зверя. Шерсть на загривке дыбом, в глазах огонь -гусар, одним словом. Юрка хватает его в охапку, чтобы расцеловать и получает чувствительный укус за щеку. Ах, ты, но пес уже пытается зализывать укушенное место, смущен и извиняется. Да, фамильярности он уже не любит.
В конце ноября мы взяли из-под него мишку массой в 220 килограммов чистого мяса (без шкуры, головы и внутренностей). Потом Дек опять отличился — загнал раненого козла (самца косули) и задавил его. В начале декабря, я уехал из этих благодатных краев и о подвигах своего любимца узнавал только из редких писем Риммы — Юрка писать не умел. Дек прожил семь лет полнокровной собачьей жизни, из-под него было взято 11 медведей, десятка два изюбрей, сотни полторы соболей, а прочей мелочи бессчетно. К концу седьмого года жизни он ушел в тайгу и не вернулся. Я вообще-то и раньше слышал о таких случаях, но то, что наш любимец, красавец и, по большому счету, кормилец Юркиной семьи окончил жизнь в зимней тайге, гордый и одинокий, до сих пор не укладывается в моей голове.

Юрий Кречетов
«Охотничьи собаки» №6 – 2002

Назад к содержанию.