С иркутскими охотоведами-кинологами Леонидом Бенедиктовым и Сергеем Никоновым я познакомился случайно.
Прогуливая после работы свою лайку Бельчика по тихим улицам окраины Иркутска, я встретился с двумя молодыми людьми, заинтересовавшимися моим кобелем. Леонид Иванович Венедиктов, кинолог областного общества охотников, был строен, подтянут, с высоким, чуть лысеющим лбом, ясным взглядом умных доброжелательных глаз, говорящих о его внутренней культуре и интеллигентности. Со всеми он был прост, скромен и приятен в общении. Как я позже узнал, у него было увлечение, унаследованное от отца. В маленькой городской квартире он содержал пару русских борзых, редких для Сибири собак, и отдавал им всё свободное время, иногда выезжая на охоту за русаками и лисицами.
Когда одна его собака погибла, он слетал в Москву и привез элитного щенка из чехословацкого гнезда с родословной в несколько десятков колен. Словом, борзые у него не переводились. Неудивительно, что на выставках его собаки получали самые высокие оценки.
Сергей Никонов, охотовед и кинолог, недавно окончивший Иркутский сельхозинститут, был невысок, плотно сложен, с вихрами темных волос, веселый и общительный. Он был душой охотничьих компаний и организатором многих полевых испытаний и выставок охотничьих собак. Его увлечением были лайки.
Шла подготовка IV Всероссийской выставки охотничьих собак в Москве. Иркутское общество охотников брало на учет лучших восточносибирских лаек города и ближних поселков. Мои новые знакомые предложили мне принять участие в полевых испытаниях лаек для подготовки городской выставки. Полевые испытания и выставки для охотников — желанный праздник: собираются компании со своими питомцами, знакомятся, делятся впечатлениями, вспоминают недавние охоты.
У собак, как и у людей, тоже есть симпатии и враги. С одними кобельками Бельчик был дружелюбен, к другим же испытывал лютую злобу. К числу последних относился крупный темно-бурый кобель Соболь Юрия Таскаева, молодого, лет тридцати, красивого парня, нашего техника-геофизика.
Не знаю почему, но Соболь и Бельчик не переносили друг друга. 8 чем заключалась причина их взаимной неприязни, сказать трудно. Возможно в том, что оба были самыми крупными кобелями в своей возрастной группе, и каждый видел в другом соперника. Когда они встречались, приходилось обоих держать на коротких поводках, чтобы они тут же не сцепились и не изуродовали друг друга. А встречались они часто.
Главными судьями на выставках были два уважаемых эксперта. Первый — Виктор Владимирович Тимофеев, известный специалист по соболю (брат Н. В. Тимофеева-Ресовского, которому посвящена книга Д. Гранина «Зубр»), Второй — Анатолий Владимирович Гейц, в те годы доцент Иркутского сельхозинститута, кандидат наук. 8.В. Тимофеев объездил весь сибирский север. Ему полюбились светлые сибирские лайки за отличные рабочие качества, за безупречный экстерьер — в том числе за красивую голову с ее классически выдержанными формами. «Голова собаки для оценки породности — самое главное», — не раз говорил Тимофеев. Его присутствие на выставках придавало им особую значимость. Его знали как крупного ученого, известного охотоведа и кинолога. Внешность его была примечательной: невысокого роста, плотного телосложения, с красивым лицом, с крупными чертами, которые выразительно подчеркивали массивные очки. Ходил он с непременной тростью, чуть прихрамывая. Его колоритная фигура уже издали привлекала всеобщее внимание и интерес.
На ринге он был непререкаемым авторитетом — никто не смел ему возразить или оспорить его мнение, вокруг него двигались собаки со своими хозяевами. Знаком руки он периодически их останавливал, перемещал некоторые пары вперед, снова ходил, всматриваясь в каждую собаку. Наконец подавал команду: «Стоп!», все лайки были выстроены в соответствии с их экстерьерными качествами — от лучшей первой до самой невзрачной последней. Когда судил Виктор Владимирович, мой Бельчик был первым во всей оцениваемой группе. Соболь Таскаева шел вторым. Меня это чуть смущало, но сердце наполнялось ликованием: мой пёс — первый. И ведь оценивает сам Тимофеев!
А.В. Гейц был довольно высок, строен, с красивыми мягкими чертами благородного лица, всегда деловит, собран. На ринге появлялся в берете и спортивно-охотничьем костюме. По словам Сергея Никонова он был фактическим организатором Иркутского питомника восточносибирских лаек. За основу породы он брал высоких, черных с подпалинами карамистых собак (посёлок Карам Иркутской области), а также тёмных крупных тофаларских лаек из Восточного Саяна. восточносибирскую лайку он представлял себе темно-бурого и чёрного окраса, звероватую, с конституцией крепкого типа. Словом, когда судил Гейц, впереди на ринге шел Соболь, а Бельчик был вторым. Вот тут уж только держи обоих! Соболь был несколько крупнее, тяжелее моего пса, но перед дракой Бельчик не думал о соотношении сил и с отчаянной отвагой рвался в бой. Мне даже казалось, что позволь им сцепиться и Бельчик бы взял верх — столько было в нем напористой ярости.
Но всё это было уже после того памятного выезда на полевые испытания. Первые два раза мы выезжали в ближнюю тайгу, примыкающую к Иркутску. Близко, удобно, укладывались в один день, но угодья были плохие. Для получения диплома III степени лайке требовалось найти двух белок и набрать необходимую сумму баллов, выставленных за рабочие качества. Иногда и хорошая рабочая лайка не могла справиться с поставленной задачей из-за низкой численности белки. Лёня Венедиктов с Серёжей Никоновым в качестве судей иногда проходили за день много километров, чтобы оценить работу всех лаек.
И вот было принято решение посетить один из участков тайги на побережье Байкала. Местный егерь сообщал о высокой численности проходной белки. Сбор был назначен в пятницу вечером у пристани речного вокзала на Иркутском водохранилище Предстояло проплыть по Ангаре, а потом по Байка- луна катере всю ночь, чтобы утром следующего дня быть в назначенном месте. За полные сутки можно было провести полевые испытания.
Большой байкальский катер был арендован Иркутским областным обществом охотников. К назначенному времени собрались охотники со своими собаками. Стоял октябрь — период ветров и холода на Байкале. В воздухе пахло снегом. Пронизывающий ветер загонял народе трюм, собаки же оставались на привязи в укромных уголках палубы. Волна громко шлёпала о борта катера, чуть раскачивая судно. Темнело, когда катер отошел от причала. Слабый перелай собак вдруг сменился отчаянным рёвом. Я понял, что Бельчик и Соболь увидели друг друга. Маленький карабинчик на ошейнике Бельчика мог сломаться, тогда без ран и увечья не обошлось бы. Я выскочил на палубу и, жмурясь от ветра, отвязал поводок и поволок своего пса на другую сторону палубы. Кажется, я нашёл ему хорошее место: в шлюпке, прикрытой брезентом, подвешенной на стальных канатах.
Спустился в трюм. Охотники, разбившись на группы, сидели за столиками, заваленными свежими помидорами, колбасой, солёным омулем, копченостями и домашними соленьями. У кого стояли термосы с душистым чаем, у кого — бутылки водки или самогона. Меня пригласили к одному из столиков. Настроение приподнятое: оживлённые разговоры, шутки, анекдоты.
Ночью я несколько раз поднимался на палубу. Ветер не стихал, острыми крупинками снега сёк лицо. Собаки замолчали. Мы легли спать, не раздеваясь — кто где пристроился Утром погода не улучшилась. Густой снег закрывал горизонт. Громады гор на западном берегу едва виднелись. Катер шёл медленно: мотор с трудом справлялся со встречной волной. Особенно переживал Венедиктов: «Срывает погода наши испытания. При таком ветре — какая белка!»
В середине дня катер повернул к берегу. Снегопад прекратился, но северо- восточный ветер продолжал свирепствовать, гоня волну к западному побережью. Наш корабль входил в небольшую бухту, окаймлённую скалами. Охотники со своими собаками стали собираться в носовой части, готовясь к высадке на берег. И вдруг удар — катер ткнулся в подводные камни. В следующее мгновение огромная волна подняла судно и бросила его на выступающие из воды скалы. Катер лёг на камни килем и накренился на правый борт. Мачта качнулась и затрещала. Все предметы — рюкзаки, сумки, ящики, лежавшие на палубе, покатились, многие люди падали, теряя равновесие.
Следующая волна, ударив судно справа, и окатив палубу водой, положила его на левый борт. Всё имущество снова поехало в другую сторону. Я кинулся к шлюпке, в которой сидел Бельчик. Шлюпка бешено раскачивалась из стороны в сторону. Едва я схватился за поводок, как новый напор волны опрокинул катер направо. Шлюпка ударила меня в грудь, толкнула назад, едва не сбросив за борт. Я уже катился к борту, потеряв равновесие, и должен был улететь через низкую перекладину в бушующую воду, как новая волна качнула катер на левый борт, а шлюпка ударила меня в спину, швырнув к середине палубы. В этот момент мачта сломалась, тросы лопнули. И один из них своим разлохмаченным рваным концом ударил меня поперёк лица, а сам я распластался на палубе, схватившись за что- то, чтобы меня не смыло волной.
С трудом поднимаясь с залитым кровью лицом, я уже не видел над собою шлюпки. Оглянувшись, понял, что она улетела в море и болтается в бешеных волнах, как игрушка, перевёрнутая вверх днищем Держась за окружающие предметы, я пробрался в носовую часть катера. А его ударами волн постоянно бросало то на один борт, то на другой. Охотники с собаками прыгали на скользкие камни или прямо в воду и мокрые, кто по колено, кто по пояс, выбирались на каменистый заснеженный берег. Мой Бельчик остался где-то там, под шлюпкой, которая как щепка моталась в пучине разъярённой стихии.
Я в числе последних прыгнул в воду, перебросив кому-то рюкзак. Вышел на камни без своей ондатровой шапки — её поглотило море. Настроение отвратное — погубил собаку. Вдруг отчаянный лай, слившийся в рев, заставил меня оглянуться на берег. Там в дикой ярости дрались Соболь и мой Бельчик. Выплыл, остался жив! Кровь заливала мне глаза, но я кинулся к катающемуся черно-белому клубку и крикнул Юре Таска- еву, чтобы тот помог разнять собак. В такой момент легко получить сильные укусы и от собственного любимого пса.
Поймав за хвост каждый свою собаку, мы раскачали их и бросили в кипящую воду. Только там они расцепились и выбрались на берег, отряхиваясь и поднимая вокруг себя облако брызг. Мы их изловили за ошейники. Бельчик, милый Бельчик! Разогнутый карабинчик болтался на кольце ошейника. В момент удара о воду карабин не выдержал и это спасло моего пса.
Я осторожно умылся. Кровь на лбу, на носу и губах запеклась, губу раздуло. Ко мне подбежал кто-то из охотников: «Топора у вас нет?» Оказывается, никто не догадался взять с собой топор. На катере был один, но такой тупой, ЧТО им нельзя было что-то отрубить. Я достал из рюкзака цельнометаллический туристский топорик. Эх, городские охотники! Без топора едут в тайгу. Говорю Таскаеву: «Не хочу никого обижать, но они люди городские, что с них взять? Но как ты, старый таёжник, поехал без топора?» — «Знаешь, — отвечает Юра, — не захотелось тащить. Подержал в руках, думаю — не один же я еду, топоры будут, а лично мне он не нужен. Он оставил».
На берегу лежали мокрые брёвна, добела, как кости, обглоданные волнами. С топором мужики полезли в гору за сухими дровами, натаскали целую кучу хвороста, и робкий огонёк заплясал около толстых брёвен. Достали котелки. сделали таганы из жердей и поставили варить обед и ужин, всё вместе, а сами стали отжимать и сушить свою одежду и сапоги. Вскоре на берегу заполыхал большой костёр из сухих веток. Между тем быстро темнело. Пока обсушились и поужинали, наступила ночь.
Мы сидели среди заснеженных скал, у небольшого костра, отрезанные от мира, почти без дров, мокрые, продуваемые ветром и не знали, что будет завтра. Ничего себе — кораблекрушение! Сели на рифы, как а старых морских рассказах…
— Не повезло нам с этим выездом, — раздался из темноты чей-то голос, — моя жена, как чувствовала, не хотела меня, отпускать.
— Да-а, сплошная невезуха, — отозвался слева парень, державший над пламенем портянку.
— Когда вот он теперь стихнет?
— Да что вы, мужики! — раздался за моей спиной бодрый, почти весёлый голос. — Мы приехали своих собачек испытывать, а Байкал решил испытать нас, кто мы тут — случайные люди или охотники!
Я оглянулся и встретился с лучистыми при свете огня, лукавыми глазами и белозубой улыбкой Сергея Никонова.
— Уж это верно, — поддержал крупный мужчина в меховой куртке, — прямо испытание Байкалом! Лишь бы завтра он кончил нас испытывать, — сказал и натянуто улыбнулся.
Замолчали.
Команда катера напряжённо всматривалась в темноту.
— Транспорт идёт! — закричал матрос.
Действительно, где-то у горизонта появились огни. Подождали, когда они приблизились.
Капитан забрался на катер с сигнальным факелом. Но волны обрушивались на палубу, гася пламя. Капитан с помощником поднялись на мостик, но и туда долетали их пенистые гребни.
— Шестиметровая волна, — говорили матросы, — как в океане!
Факел догорал, а реакции со стороны проходящего судна не было
— Давайте дадим сигнал SOS! — предложил я.
Но чем? Ни одного фонаря нив нашей группе, ни на катере. Там пользовались электрическим светом, а двигатель давно заглушили, чтобы не сорвать винт Достаю из рюкзака фонарик, правда, с батарейками не первой свежести. Когда уезжал, второпях сунул его в рюкзак, а новых батареек под рукой не оказалось. Держу фонарь над головой и подаю сигнал: «три точки, три тире, три точки»: «СОС».
Промигал несколько раз. И вдруг в нашу сторону развернулся луч прожектора и раздался мощный низкий гудок. Заметили!
Транспорт поворачивался к нам, мы видели его приближающийся огромный корпус. Но к берегу он не пошел, остановился метрах в трехстах и спустил шлюпку. Шлюпка с человеческими фигурками подошла к берегу метров на сто и голос по мегафону спросил: «Что у вас случилось?» — «Катер сел на камни!» — прокричал капитан в рупор. Немного помолчав, с лодки ответили: «Ждите утром техпомощь!» Шлюпка развернулась, а вскоре, издав прощальный гудок, отошел и транспорт.
Надо было спать. Кто-то сходил в трюм, но вернулся со словами: «В трюме вода, непонятно, как она туда попала, но её много».
Пришлось ночевать у костра. Кто что мог, переодел, а 8 основном спали и не спали в сырой одежде. Я забылся только перед рассветом.
Утро встретило нас тишиной и зеркальным сверканием Байкала. Широкая полоса зари, отражаясь в воде, жгла горизонт. Жёлтые тона неба сменялись зеленовато-голубым цветом. Благодать и покой. Матросы уже вытащили шлюпку на берег.
Леонид Иванович будит охотников и с блокнотом в руках распределяет очередность выхода на испытания. Первые пары владельцев собак уходят до завтрака с ним и с Сергеем У них наилучшие шансы быстро найти белку. Обычно первую отстреливают, чтобы поставить оценку в графу «отношение к убитому зверьку», а от последующих собаку оттаскивают, чтобы зверька нашла следующая лайка. Каждая следующая пара — собака и охотник — делают более глубокий заход в тайгу.
Мы разжигаем костер, вешаем котелки. Протяжный гудок трубно звучит над гладью Байкала. К берегу приближается большой транспортный корабль «Коммунист», После долгих приготовлений, растяжки канатов он сдёргивает катер с камней. Но тот оседает в воду, пока не ложится килем на дно. В днище судна трещина. Через час подошел ещё один сухогруз. Катер наш пришвартовали к бортам двух транспортов и, придерживая как больного человека под руки, повели а порт «Байкал».
Подходит моя очередь испытаний. Наскоро поев горячую кашу, мы с Леонидом Ивановичем полезли в гору. Бельчик не заставил себя долго ждать. Звучный лай, как удары корабельного колокола, раздаётся из соседней сосновой куртины. После выстрела белка падает, пёс мой бросается с азартом. Кричу: «Бельчик, нельзя!» Куда там! Соскучившись за лето по настоящей охоте, он слишком рьяно давит зверька. До
высшего балла не дотянули. Уже на обратном пути пёс мой облаивает сразу двух белок на одном дереве. Не зря мы сюда приехали, богатые здесь угодья! Оттаскиваю его по крутому склону к нашему биваку. По сумме баллов мы вытягиваем на диплом II степени. Это очень неплохо! Сейчас к оставленным нами деревьям Венедиктов подведет следующего охотника с собакой. Белки, конечно, на одном месте сидеть не будут, но хорошая лайка их непременно должна причуять.
К полудню испытания закончены. Первые оценённые пары и кое-кто из разочарованных и уставших за ночь охотников, не дожидаясь своей очереди, уже отплыли с ушедшими судами.
И вот мы идём по тропе вдоль байкальского берега на северо-восток к рабочему посёлку Бугульдейка. Там можно сесть на вечерний автобус или на самолёт малой авиации, который непрерывно делает рейс за рейсом до аэропорта Иркутска. К четырём часам дня приходим в посёлок. С группой охотников иду в аэропорт и через час мы уже летим на десятиместном АН-2, прижимаясь к иллюминаторам и прощаясь с голубым простором Байкала. В последний раз лазурный берег, обрамлённый белой полосой галечника и величественная темнохвойная тайга предстают нашему взору. Над хребтами самолёт летит так низко, что я вижу перелетающих в вершинах сосен кедровок. Где-то через час мы будем в Иркутске.
Испытания лаек сами по себе прошли успешно. Я был единственным пострадавшим — вернулся домой с подпорченным лицом. Разбитый катер — конечно, ошибка капитана, результат его неопытности. Он был речником и по Байкалу делая первые рейсы. Говорят, катер был отремонтирован и ещё долго ходил по священному морю.
Ю. Журавлев
“Охота и охотничье хозяйство” №12 – 2008