Какой это охотсезон — Федор точно не помнил, где-то за два десятка. И вот опять стоят в золоте лиственницы, высокомерно, сверху посматривают на скромные, потерявшие свой красочный осенний наряд осинки и березки. Снова поет свою однотонную песню лодочный мотор, в перекатах огрызаясь на камни, которые попали ему на пути и помешали движению.
Осень. Наверно, никто ее не ждет, как ждут охотники. Вот первое зимовье, с тревогой охотник поднимается к нему по тропинке. Вглядывается, цело ли окошко, первый признак, побывал ли тут разбойник косолапый. Потом взгляд переходит на крышу. Целая ли и нету ли этих задиров с полосами на толе, что покрывает крышу. Целая — уже на душе спокойнее. Осторожно заглядывает в избушку. Печь на месте, и оставленные кое-какие вещи, которые не влезли на лабаз, тоже висят. Лабаз стоит нетронутый. И только тогда облегчённо вздыхает — обошлось. Первым делом затапливается железная печурка, верная спутница всех избушек, чтобы жилой дух появился и выгнать неприятный запах плесени. Собаки, насидевшись в деревне на привязи, рады свободе. Внимательно обнюхав вокруг избушки свои старые метки и оставив новые, унеслись в тайгу, теперь их не будет часа 2—3.
Много осеней Федор заезжал на свой участок на длинной деревянной лодке по этой небольшой, но сердитой и своенравной речке. Каждый заезд вызывал волнение и запоминался какими-нибудь приключениями.
Эта осень выдалась сухая и теплая. Когда отпускал утренний небольшой заморозок, вылазила изо всех своих схоронок матерая мошка. К обеду солнце нагревало воздух до летней температуры, что совсем не способствовало работоспособности охотника и собак, которые обросли новой шерстью.
Когда была осень дождливая и вода в реке была большая, Федор сразу поднимался до верхнего зимовья и оттуда начинал подготавливать охотуча-сток к промыслу. Ловя рыбу и добывая птицу на утренниках, он потихоньку спускался вниз по реке. Это было очень удобно, потому что рыбалка и охота не везде были добычливы. А здесь все складывалось в лодку и распределялось по избушкам, где и сколько всего этого надо оставить.
Если осень выдавалась холодная, то добывалось и мясо. В эту осень к большой досаде охотника этот вариант отпадал. Вода в речке была совсем мелкая и подняться на лодке можно было только до первой избушки, где была основная база. Там были рация, баня и оставлялся большой разнообразный запас продуктов.
Пробыв на базе два дня, наловив и подсолив рыбы, все прибрав, и что нужно закрыв, Федор собрался в обход охотучастка. Утром, поставив на подходах к избушке две петли из тросика (неожиданность непрошенному лохматому гостю) и взяв собак на поводок, чтобы отвести от петель, он двинулся в обход, рассчитывая вернуться недели через три.
Легко шагалось по прочищенному путику, где за долгие годы хождения по одному и тому же месту натопталась хорошая тропинка. Ноги ступали на твердую, утоптанную землю, а не на этот, с болотистой вязкостью, мох, который отнимал у путника сил больше, чем какая-нибудь физическая работа. В местах, где были заломы или заросли мелкого березняка, подчищалось и вырубалось. Такие путики-тропинки сразу обращают на себя внимание и дикого зверья. Видать, им тоже не нравится продираться по зарослям, и они охотно пользуются такой таёжной дорожкой, еще сильнее ее утаптывая. Вот так, в бодром настроении, по холодку наш герой начал свой трудовой путь.
Отойдя от базы метров триста, он отпустил одного кобеля — нужна птица. Попрыгав на радостях вокруг хозяина и подождав, не отпустят ли его товарища, пес побежал вперед. У Федора собаки были очень вязкие к сохатым, если они его находили, то вдвоем могли проорать на него весь день, а одному не так интересно, и где-то часа через два с высунутым языком он догонял хозяина, демонстративно пробегая мимо. Мол, тоже мне, охотничек! Что Федора всегда веселило.
Пройти надо было 12—13 км, он хорошо знал дорогу, и в душе была легкая досада, что сначала почти до полдороги идти надо было по чернолесью с густыми старыми елями и кедрачом. А во второй половине дня, когда самая жара, по старым гарям, заросшим березняком, где от солнца не будет никакого прикрытия. Нет чтобы наоборот. Пройдя километра полтора, Федор услышал хлопанье сильных крыльев, потом недовольное скерканье, что напоминало раздраженного старика, которого не вовремя потревожили. Аян работал по птице аккуратно, не орал дурным лаем, как некоторые азартные собаки, чем настораживали птицу, а, находясь в стороне от дерева, спокойно полаивал.
Сказочно смотрится этот таежный житель на осенней лиственнице, когда все дерево пронизано лучами солнца, оно так и светится золотым светом, подчеркивая красоту этой древнейшей птицы. Уложив добытого глухаря в понягу и сказав себе «начало есть», двинулись дальше. Идя по путику, Федор обращал внимание на валежник, где любят оставлять свои метки соболя, помёт, этакие черные колбаски, по которым определялось наличие соболя и что он ест.
Они попадались редко и подсказывали, что в меню у зверька преобладает голубика. «По хребтам у реки сплошные голубичники, посмотрим, что там будет», — думал Федор, продолжая путь. Птица больше не попадалась, если не считать спугнутый возле ручья выводок рябчиков, который разогнал Аян. Не стоило терять время на этих мастеров играть в прятки. Федор любил эту птицу не за ее деликатесное мясо, а за то, что она такая есть: серенькая, неприметная, со своим взрывным взлетом, а, главное, за голос, за эту нежнейшую песенку осеннего леса. «Видать, Богу эта птичка тоже нравится, и он наградил ее таким мелодичным подарком», — думал Федор. Когда ему попадались петушок с курочкой, а они живут парами, он, если не было большой необходимости, их не трогал. Считал, что песенка этого петушка радует душу, а приварок не велик, можно и без него обойтись.
Подходя ближе к старым гарям, стал встречать раскиданные ловушки, приходилось тратить время на их ремонт. Попадались задиры и закрутки по мелколесью, это лось пробовал свои новые рога. Возбужденный предстоящими поединками, он терял осторожность и становился агрессивным.
Пора было перекусить. Федор выбрал место с бочажинкой чистой воды и стал готовить дрова на костер.
Резкие удары топора разносились по тайге. В это время залаял Аян, и сразу заскулил Серый, чтобы его отпустили. Лай был явно не по птице, а по какому-то крупному зверю. Постояв и послушав лай, стараясь определить — по медведю или лосю, Федор продолжил свое дело. Развел костер, подвесил с водой котелок. Лай приближался, по тому с каким треском зверь гонялся за собакой, было понятно, что это сохатый. «Пока чай закипает, пойду, его спугну», — решил Федор. Вся эта кутерьма происходила недалеко. Подойдя поближе, он увидел, что это бык, притом с хорошими рогами. Он не стоял и не делал резких выпадов, как обычно делают лоси, а наоборот гонялся за собакой. Наверно, он шел на стук топора, приняв его за стук рогов других лосей, потому такой и боевой. Надо его хорошенько пугануть, чтобы убежал. Возле костра исходил лаем привязанный второй кобель. Прячась за толстыми деревьями, Федор подошел к зверю метров на 20. Потом выйдя на чистое место, чтобы его увидел лось, стал кричать и размахивать руками. Сохатый на какое-то время остановился, разглядывая, что это еще появилось за чудо. Аян увидев хозяина, понял все это по-своему: помощь подошла и стал нахальнее кидаться на лося. Сохатый не напугался, видать, запах человека не дошел до него, а сам он не сообразил, и продолжил войну с собакой. Тогда Федор сменил тактику и начал отзывать разгоряченную собаку. Аян подбегал к нему метров на 5—6 и тут же возвращался к своему занятию. Плюнув на все это, Федор пошел пить чай. Подойдя к догорающему костру, он увидел, что полкотелка выкипело. Серый, когда хозяин вернулся, решил, что без него там не могут справиться и сейчас его отпустят, и уж он-то покажет как надо работать с этими долгоногими, давай еще сильнее дергаться и лаять. Да-а, хозяина не поймешь, вместо того, чтобы отпустить, он сердито прикрикнул и, выломав прут, пригрозил, чтобы вел себя тихо. Пришлось покориться. По новой кипятить чай Федор не стал, время поджимало. Достав хлеб с сыром, он стал есть, запивая оставшимся кипятком. Пока он ел, сохатый, наверно, наткнулся на свежие следы человека, потому что лай стал быстро удалятся параллельно путику. Только был собран рюкзак, как вернулся Аян. «Что, балбес, отвел душу?» — спросил хозяин, на что кобель ответил слабым шевелением своей закрученной баранки и стал жадно лакать воду.
Через полкилометра путик пересекал границу зеленой тайги со старой гарью, разделенную ручьем. За ручьем начинался длинный пологий подъем, заросший высоким взрослым березняком с еловым и кедровым подростком. Стали попадаться рябчики, но бежавший впереди Аян с большим удовольствием их разгонял. Ведь они так интересно стрекочут и перепархивают. Когда хозяин на него ругался, он смотрел недоуменно: «Что я такого сделал, я ведь на них не лаю, а то, что взлетели, нечего у меня на пути сидеть, так что я не виноват». Одолев тягун, Федор остановился. Он всегда тут останавливался, но не для того, чтобы отдохнуть. С этого места открывалась панорама далекой тайги. Всегда он смотрел на эти просторы, будто первый раз видел. Да это примерно так и было, потому что в разную погоду и в разное время дня все это смотрелось по-другому. Особенно в пасмурную погоду. Все эти дальние сопки и распадники наливались какой-то душу щемящей синью, волнами чернели сопки с кедрачами, и казалось, что не здесь надо охотничать, а там, там в той тайге должны быть богатейшие угодья с соболями и другим зверьем. Но Федор знал, что это обман, что зайди на те дальние так манившие хребты и посмотри в обратную сторону — все будет видеться так же. Солнце перевалило уже свой пик и покатилось на дальние западные сопки, поросшие островершинными елями и пихтой. Поэтому казалось, что это стоят гигантские гребни-расчески с острыми, как иголки, зубьями. Было впечатление, что солнце, докатившись до этого заслона, обязательно там наколется, как на острогу, и зависнет на этих черных хребтах.
Впереди залаял Аян, слышно, что лает по зверю, но как-то без обычного азарта. Серый опять заскулил и навострил уши на лай. Собака лаяла прямо у тропы, не надо было сворачивать в сторону. Подойдя ближе, Федор пробормотал: «Старые знакомые». Опять стоял этот бык с широченными рогами. Повторилась история с водворением. Лось упорно доказывал, что хозяин тут он, где хочу там и хожу. Крики и стучание по дереву дали нулевой результат. «Дай-ка я ему с тозовки стрельну по рогам», — решил Федор. У него было комбинированное ружье «Белка». Выбрав момент, когда сохатый опустил голову, он нажал на курок. Неожиданно в плечо ударила отдача, и грохнул ружейный выстрел. Сразу вспомнил, что когда прогонял лося первый раз для подстраховки зарядил пулю и перевел флажок на ружейный ствол. Забыл! Бывает. Сохатый помотал несколько раз башкой, еще немного погонял собаку и, убыстряя ход, стал удаляться. Подальше от неспокойного места. Аян ушел за ним, ведь выстрел был, должен упасть. Федор постоял, послушал редкие взлаивания собаки, по привычке отмечая направление хода зверя. Глянув на солнце, понял, что если он таким темпом будет идти, то в избушку придет ночью. За несколько месяцев там могло многое измениться, мог медведь навести свой порядок, дерево упасть на зимовье. Да и эти вездесущие туристы, тоже от них бывают большие неприятности. Так что лучше прийти засветло, чтобы было время подготовить все к ночевке. «Все равно полностью наладить сегодня путик не успею, так что пойду ходом», — решил он. Засунув топор за лямки поняги, Федор пошел, не задерживаясь. Идя быстрым шагом, поглядывал на небо, там явно намечались какие-то перемены.
Не было уже той голубизны, а появился какой-то свинцовый цвет, да и на закате обозначилось облачко с кровавыми краями. «Как бы не получилось так, — с тревогой думал он, — что после такой долгой жары польют затяжные дожди».
Иногда приходилось останавливаться послушать, не лает ли где Аян. Стояла полнейшая тишина. «Уже и догнать должен, куда его опять черти унесли?» — с раздражением думал Федор. Ближе к реке начались сплошные голубичники. Здесь, видать, это растение все устраивало: и земля и свету хватало — кусты были высокие и густые. Такого урожая Федор не помнил, все усыпано крупной ягодой. Не надо останавливаться, чтобы поесть, просто на ходу черпанешь — и полная горсть.
Сзади резко дернул Серый. Оглянувшись, чтобы прикрикнуть, он увидел что кобель, замерев, куда-то смотрит, посмотрев туда, увидел лося. Бык шел в их сторону, голова у него была опущена и повёрнута к зарослям высокого голубичника, он угрожающе покачивал рогами, явно кого-то пугал. «Там, наверно, медведь кормится ягодой», — мелькнуло в голове. Взяв кобеля за ошейник и присев, стал наблюдать за этой встречей. Кто там был в кустах, так и осталось загадкой. Но лось явно не хотел знакомиться с ним ближе. Уже не качая рогами, а подняв голову и убыстряя шаг, он шел прямо к затаившемуся охотнику. «Елки-палки!» — подумал Федор, приготовив на всякий случай ружье и скинув рюкзак, — и дерева толстого нет рядом, чтобы отскочить, один мелкий березняк». Притянув Серого, он шипящим шепотом заставлял собаку вести себя тихо, чтобы зверь пробежал мимо. Но, когда сохатый оказался метрах в 15-ти, кобель всё-таки гавкнул. Вскинув голову, лось встал как вкопанный, но это длилось недолго, высунув язык набок и мотая опущенными рогами, он галопом кинулся в их сторону. Навстречу зверю с грохотом вылетело облачко дыма и огня. Бык непонимающе встал, но через какое-то мгновение как-то неуверенно развернулся и побежал, медленно заваливаясь на бок.
Серый рвался к упавшему зверю, но Федор не спешил к нему подходить. Он догадывался, что это все тот же бык. Какое-то странное горькое чувство давило грудь. Загубленного зверя, конечно, было жаль. Но это жалость была другая, чисто практическая: почти все это пропадёт без пользы. Федора давило другое, ведь два раза прогонял, в третий была безвыходная ситуация. Так что судьба все-таки есть, и у зверя, и у человека, и никак ты ее не обойдешь. Что делать с этой неожиданной и ненужной добычей? Самый подходящий вариант, решил он, это мякоть забрать и засолить, остальное придется бросить. Подойдя к лежащему зверю, убедился, что это был тот самый бык. В центре большой лопаты была аккуратная дырочка от пули 28 калибра. Чтобы не терять время, он не стал обдирать, а прямо со шкурой отделил лопатки и стегна, забрал язык и печень.
Быстро нарубив нетолстых жердей из березы, положил их концами на толстую валежину, выглядело это, как упавший редкий забор. Потом подтащил приготовленные лопатки и стегна и положил на жерди мясом вниз, чтобы продувалось и прибежавшая собака не объела бы мякоть, сверху-то шкура не даст.
К избушке подошел в сумерках. Люди здесь были: возле избы осталось большое кострище, в нем лежало десятка два жестяных банок.
Заглянув в избушку он увидел, что все на месте, и там было прибрано. Пол подметен, дрова тоже лежали в углу. Не благодарность, а какое-то облегчение шевельнулось в душе у Федора: есть же и нормальные туристы. Затопив печку и взяв ведро пошел за водой. Идя по тропинке к реке, взглянул на стоявший в стороне высокий лабаз и сложенную весной поленницу дров и тут же выматерился. К лабазу стояла прислоненная лестница, а дров половины не было. Придя с водой, налив в чайник и кастрюлю, поставил на печь и пошел смотреть продукты на лабазе. Повезло, что сюда не приходил медведь, но мыши залезли и попортили некоторые продукты: прогрызли мешочки с крупой и нагадили в сухарях. Привезенной весной соли для засолки рыбы он не обнаружил, видать у гостей была хорошая рыбалка, не нашел и пачки чая. Перешарив старые запасы, нашел начатою пачку йодированной соли. «Хоть еду есть чем посолить», — с раздражением подумал он. Вернувшись в избушку и достав из рюкзака язык и печенку, занялся приготовлением ужина. Подойдя к столу, он зажег лампу, при свете разглядел закрытою пол-литровую банку с какой-то водой и рядом пару блесен. Открыв банку, ощутил запах спирта. «Расчет за соль и чай», — догадался Федор. «Да на хрен бы он мне нужен ваш расчет», — со злостью подумал он. Отсутствие соли ставило его в затруднительное положение, план с засолкой мяса отпадал.
Быстро поджарив печенку, опустил сохатиный язык в кипящую воду, он варится долго, как раз будет на завтрак. Сводило скулы от запаха жареного, сильно хотелось есть. «Выпить что ли? Для аппетита вроде не надо, — подумал он. — Ладно, за прошедший день выпью немного, крепче буду спать». Спирт был неплохой, не отдавал резиной, ни ацетоном. Легкое опьянение сразу ударило в голову. «Печенка поджарена в самый раз, только вот лучку бы сюда», — думал разомлевший Федор. Навалилась дремота. Что-то долго нет Аяна — плыло в голове. За дверью заворчал Серый, выглянув, он увидел не Аяна: там стоял Аянище. «Сколько же ты, сволочь, сожрал!» — воскликнул изумленный Федор.
Чуть шевельнув опущенным хвостом, не глядя на хозяина, раздутый, как шар, кобель, еле переступая, подошел к будке. Постоял, глядя в темное нутро катуха и рухнул на землю. Видать, понял, что пролезть во вход ему будет трудно. Подойдя к кобелю, Федор потихоньку попробовал ногой его живот. Да, утрамбовано основательно. Аян никак не реагировал. Проверив на Сером привязку, что бы он не ушел ночью к мясу, Федор пошел спать. Аяна привязывать не стал. Попив еще чаю, лег. Перед глазами плыло увиденное за день. «А ведь он нас только пугал», — медленно тянулась мысль про убитого лося. — Галоп-то у него был коротенький, чуть ли ни на месте. Руки быстрее головы сработали. Сразу не сообразил. Наверное, принял нас за кормившегося медведя, я же на карачках сидел. Да, Бог с ним, что сделано, то сделано, зверю все равно, с пользой его убили или нет», — мелькали мысли у засыпающего Федора.
Проснулся, квадрат окошка только стал просвечиваться в темноте избушки.
Полежал минут десять, обдумывая свои действия на начавшийся день.
Потом затопил печку и стал одеваться. Позавтракав и собрав рюкзак, Федор с Серым отправился вчерашней дорогой в сторону, где лежал добытый зверь. Аян даже не сделал попыток повозмущаться, что его оставили. Федор так и привязал его лежачего. За ночь этот обжора совсем не похудал. Серый шел на поводке, он тоже был не дурак поесть и, если был бы отпущен, ушел бы прямым ходом к мясу. А это было совсем не в интересах хозяина. Мяса было не жаль, просто за ночь мог подойти медведь, и прибежавший Серый начнет с ним войну. И пока Федор доплетется туда на своих двоих, зверь может уйти. Не доходя до мяса метров триста, он отпустил собаку, через некоторое время послышался редкий возмущенный лай. Значит, не пришел за ночь никто.
Федор знал, что Серый всеми фибрами собачьей души ненавидел воронов, которые воровали, как он считал, его добычу. Доходило до смешного. Охотникам доводился план по мясу, часть продавали населению, но львиная доля уходила на звероферму.
Когда устанавливались морозы, Федор, охотясь за пушниной, попутно отстреливал из-под собак лосей. Чтобы не терять во время промысла время на вывоз, он сразу складывал мясо на небольшой лабаз, а вывозил на снегоходе после Нового года, когда устанавливался подъем, снег становился глубоким и плотным. И вот, когда, идя по путику, проходили это место и Серый видел, что в сторону добытого лося пролетает ворон (а память у собак хорошая), то он с возмущенным взлаиванием, стараясь не потерять ворона из виду, огромными прыжками бежал проверять, цела ли его добыча. Федор знал, как прибрать мясо от этих «санитаров», чтоб они его не достали, и им доставались только кишки, и, если Серый поднимал там воронов, его негодование было слыхать на всю тайгу.
Возле вчерашней убоины кружилась пара воронов, несколько штук сидели на дальних сушинах. Увидев человека, сразу снялись один за другим и улетели. Которые летали, наоборот, сели и стали каркать, сообщая на всю округу, что здесь есть пожива. «Вот у кого коммунизм, — усмехнулся Федор, — ведь никогда один есть не будет. Если один найдет, значит, все знать будут, даже медведь. Ну тот-то делиться ни с кем не будет». За годы охоты он неплохо узнал повадки таежных обитателей и знал, что косолапый на вороний крик идет, как на запах.
То, что не оказалось соли, Федора расстроило. Его угнетало, что угробив такого зверя, использует самую малость. «Заберу заднюю ногу, да ребер на суп, — решил он. — Той пачки соли должно хватить. Остальное хорошенько завалю от воронья, чтоб не растаскали, глядишь, кто-нибудь прикормится, все недаром пропадет». Сложив оставшееся мясо в кучу, начал заваливать сперва мелким березняком и еловым подростком. Когда на мясе был внушительный слой мелочи, стал заваливать толстым валежником и березой. Провозился долго. «Больше ничего сделать не успею, да еще и мясо надо посолить», — решил он. И, нагрузившись мясом, отправился в сторону избушки. Идти было недалеко, где-то километр, может, чуть больше. Но и тяжесть на плечах была не маленькая. Вот так, потихоньку, часто отдыхая, они с Серым несли каждый свой груз. Возле лося Федор ему не препятствовал, меньше достанется воронью. Придя к избушке, печь топить не стал, развел костер.
Еще днем по вершинам деревьев стал гулять ветерок. К вечеру он окреп и сейчас кидал дым от костра в разные стороны. Все предвещало перемену погоды.
Порезав мясо пластами, толщиной сантиметра три, пересыпав солью, плотно уложил в берестяные чуманы. Сверху положил толстый слой мха, чтобы не залезла муха. Все это поднял на лабаз и там сверху мха положил еще досточки с грузом, чтобы придавило. Привязав Серого, чтобы эти два друга не ушли ночью к мясу, Федор лег отдыхать.
Сон что-то не шел, опять лезли эти мысли про лося, о неизбежности судьбы. Как-то потихоньку переключился на себя. Стали вспоминаться разные случаи из жизни. Несколько раз было, что мог навсегда остаться калекой. Но что-то случалось, независящее от него, и он избегал несчастного случая. Особенно запало в памяти, когда плавил лес на стройку дома.
Лес готовили под заказ, строевую сосну, и плыть с ней надо было вниз по Енисею 300 км. Ему повезло. Буксир тащил в Игарку огромный плот, и он договорился прицепиться к ним. Как обычно сзади плота на поддоне тащились здоровенные цепи, чтобы хвост плота не заносило. Эти цепи выбирались мощными лебедками и, когда надо, по команде капитана, с буксира опускались. Когда вышли на большой плес, начали выбирать цепи. Гудели лебедки, вытаскиваясь, гремели цепи, отшлифованные о песчаное дно. Лебедки стояли по краям поддона и тросы крутили барабаны через блоки, которые стояли на углах поддона, Федор от нечего делать подошел и стал смотреть, как выходят цепи из воды. Сам, не зная почему, взял и отошел с того места. Буквально секунды через 3—4 сорвался с блока трос. Получилось вроде как спустили тетиву у лука. На том месте, где он находился раньше, стояла панцирная койка, за ней металлические канистры с бензином. Трос ударил с такой силой, что ножки у кровати загнулись под прямым углом, а канистры в месте удара троса сплющились.
Удар пришелся бы под коленки. Чья воля, или рука тогда его отвела? Выходит, не так все просто в этом мире. Память отматывала минувшие события в обратном порядке, и где-то в босоногом детстве Федор уснул. Проснулся от лая собаки, еще плохо соображая, зацепился за какой-то шум, — да ведь это дождь идет! — дошло, наконец, до него. Взяв фонарик, вышел наружу, шел хороший дождь. Аян, зацепившись поводком за какой-то сучок, не мог залезть в будку, звал на помощь. Накинув куртку, отцепил кобеля, дождь сразу пропитал куртку насквозь. Три — четыре дня такого ливня — и речку нигде не перейдешь. «Вроде и нужен дождь, но как-то не ко времени, — думал Федор. — Даже если сегодня он будет лить весь день, уйду в хребтовую избушку, пока не захлебнулись болота». До рассвета было часа два, но спать не хотелось, и он стал потихоньку собираться. Без приключений дошли до следующей избушки. Дождь, с короткими перерывами, лил весь день. По дороге добыли двух глухарей, которые здорово натянули плечи.
Избушка была в порядке, даже окно было целое, хотя медведь приходил. Она стояла на краю неоглядного сухого болота, местные охотники такие места называют тундрой. До этого сюда наведывался другой медведь, который доставлял много неприятностей. Но как-то ранней весной Федор заносил туда железную печь. Не доходя до избушки метров 200, тропа ныряла в густой молодой ельник. Взяв ружье в руки, чтоб не стукнуло случайно о печь, стал осторожно подходить к избушке. Всегда хотелось застать косолапого во время грабежа.
На узенькой тропке они и встретились. Один в избушку — другой от нее. После стал проверять зимовье другой медведь. Но его проверки можно было обнаружить только по деревьям, где он чесался и оставлял шерсть. Федора это устраивало, и они жили мирно. Проснувшись, Федор лежал под одеялом, слушал, не идет ли дождь. Вставать не хотелось, на оленьей шкуре так тепло. Слышно как налетел порыв ветра, и сразу по крыше застучала барабанная дробь.
«Даже если дождь и не идет, все равно будешь мокрый, ишь сколько воды скинул с деревьев. Что же делать? Неохота в такую погоду работать, ни одно деревце не стукни», — думал Федор. Выйдя из зимовья, он увидел не порадовавшую его картину. Дождя не было, но моросила водная пыль. Глянул на тундру, она еще больше нагоняла тоску. Весь небосвод до горизонта давил ее свинцовой тяжестью. Уходить в такую погоду из избушки не хотелось, он бы и не пошел, если бы не эти болота-тундры со своими кочками по пояс. Знал, потом, когда захлебнутся водой, будет хуже. «Ладно, не сахарный, не растаю, зато быстрее выйду к избушке на реке», — решил он. Ему надо было пройти еще одну избушку в хребтах, и от нее он выходил на речку, где была «ветка». Федор решил, что если вода в реке поднимется, он на ней спустится до базы за лодкой.
В тот день, когда Федор вышел к реке, весь день моросил дождь со снегом, и не так мочил дождь, как вода скопившаяся на ветках. Если случайно задевал деревце, обрушивался дополнительный ледяной душ. Федор до того замерз, что, зайдя в избушку, не мог пальцами зажать спичку — пальцы просто не гнулись. Затопив печь и не расслабляясь, сразу пошел с ведром за водой. Вода в реке поднялась, но не настолько как ожидал. Болота сухие, как губка забирают воду. «Если дождь или снег еще сутки-
другие посыплет, вода попрёт, как раз я доберусь до лодки», — размышлял Федор, набирая воды. Немного обогревшись, взял лежавший на чердаке спиннинг, пошел попытать рыбацкое счастье. Немного выше избушки в речку впадал ручей, и там был неплохой омуток. Наверное, рыба там пристоялась, потому что после нескольких забросов вытащил щуку и ленка. Это как-то сразу подняло настроение. Зашел, где была спрятана «ветка», все было нетронуто.
Утром, выйдя из зимовья, сразу глянул на небо, хоть дождь и не шел, но чувствовалось, что это просто передышка перед очередной порцией осадков. Ветра нет, может, сегодня птица будет вылетать на галечник, так что резину нечего тянуть. Попив чаю и забрав с собой остатки ухи в котелке, Федор пошел грузиться в «ветку». Проблема была с собаками. По берегу не пустишь, будут бежать до первого сохатиного следа. Если свежий, то можешь и весь день потерять, прождав их. В лодочке везти, она очень верткая, кого-нибудь увидят на берегу — запросто перевернут. Наложив еловых веток на дно, он все-таки посадил собак в «ветку», при этом намертво притянув их ошейники к перекладинам (распоркам у ветки). «Ничего, ребята, что вам неудобно, зато мне спокойнее», — сказал он и оттолкнулся от берега. Наверно, многие мечтают о таком плаванье. Ничего не нарушает таежную тишину, только вода в шиверах, да перекатах, неуемно борется с камнями, пытается скатить их в какую-нибудь яму, но те, молча, стоят на своем, и от этого вода ревет и бесится до пены. Зато на плесе, если нет ветра, тишь да гладь. Тихий всплеск весла не нарушает, а наоборот, подчеркивает эту тишину. И как-то ты и сам начинаешь вести себя тихо. Боишься лишний раз чем-нибудь громыхнуть, даже на собак ругаешься шёпотом или молча грозишь веслом. Ну, а если в такое утро сорвался с берега глухарь, этот грохот здесь, наверно, равен прошедшему локомотиву.
Это хорошо, когда ты никуда не спешишь, а просто плывешь в свое удовольствие, да если еще погода хорошая, тогда вообще рай. Федору надо было проплыть около 80 км и как можно быстрее. Хорошо отдохнувший за ночь, он греб и греб двухлепестковым веслом. В перекатах течение было сильнее, но там он разгонял «ветку» как можно быстрее, тогда волны не захлестывали через борт. На плесах греб размеренно спокойно. Птица на берега вылетела, но не подпускала на выстрел, боялась движения веслом.
Самосплавом не получалось, «ветку» начинало разворачивать, а с нее можно стрелять только по ходу, иначе можешь перевернуться. «Ладно, с птицей еще успею, а сегодня надо доплыть до избушки». — И налег на весло. Как он и предполагал, к обеду полил дождь, притом сильными зарядами. Было жаль собак, они не могли ни встать, ни отряхнуться. За день Федор сделал три остановки. Попить чаю, согреться. Особенно мерзли ноги и руки, да и собаки, чтоб размялись. Он выгуливал их на поводках, вольно не отпускал, чтобы куда-нибудь не убежали. За час до темноты доплыл до намеченной избушки, возле которой был добытый лось. Пристал выше избушки метров 100, не отвязывая собак, привязал «ветку». Зарядив ружье пулей и сняв плащ, чтобы не шумел, осторожно пошел проверять избушку. Там было все спокойно и все на месте, кроме ящика с пустыми консервными банками. Кто-то его скинул с полки под навесом, куда был поставлен, чтобы банки не растаскивали собаки. Вернувшись к «ветке», забрал собак и на поводках довел до избушки и привязал, иначе они сразу бы ушли к заваленному мясу. Утром пришлось бы за ними идти. Федор уже засыпал, когда обе собаки залаяли. Выйдя с фонариком из зимовья, посветил на собак. Они сидели с натянутыми поводками и молча смотрели в хребет, где лежало мясо. Неужели медведь шел к избушке и собаки напугали его лаем? Вот и объяснение, почему ящик с банками сброшенный.
Прикрикнув на собак и загнав их в будки, Федор зашел в избушку, но этот лай как-то взбудоражил и прогнал сон. Так, значит, пришел, это, наверное, тот, кого лось пугал, по воронью, видать, сразу и нашел. Лежал, думал что делать, взвешивал «за» и «против». Собаки еще раз пытались лаять, но Федор прикрикнул на них, и они, скрывшись в котухах, замолчали.
Идти с «Белкой» он не хотел. Нет, он не боялся, хоть это ружье и слабое на такого зверя. Он был уверен и в собаках, потому что у них уже был опыт добычи, и они медведя не боялись, а, наоборот, были злобны. Просто Федор знал место, где может предстоять охота на этого серьезного зверя. Там была хорошо просматриваемая тайга с мелким березняком. Значит, подойти близко мало шансов. А на дальний выстрел это ружье малоэффективно. С другой стороны, если он поплывет за карабином (на базе был спрятан СКС), могут кончиться дожди. После этой слякоти большая вероятность заморозков, в тайге будешь идти как по сухому хворосту. А к приваде надо идти под утро, чтобы чуть забрезжило — быть на месте, иначе на день зверь может уйти на ягодники. А в это время самый грохот, все проколет. В конце концов он принял мудрое решение: «Проснусь, там будет видно».
Продолжение в следующем рассказе «Медвежий детектив».
Г. Соловьев
“Охота и охотничье хозяйство” №10 – 2016