Карат.

Карат — русско-европейская лайка. Это была первая собака, воспитанная мною со щенка. До этого мне приходилось охотиться с легавыми собаками — ирландским сеттером и курцхааром, которых отец приобретал уже взрослыми. Так что с появлением Карата произошла замена не только привычных для меня породной группы и характера охоты, но и всего процесса становления пса как охотничьей собаки. Переход от легавых к лайке был связан со сменой работы. Легавые были спутниками моих школьных и студенческих лет, проведенных в Подмосковье. Карат же вошел в мою жизнь в Кирове, куда, пройдя по конкурсу во ВНИИОЗ, я перебрался из Якутии, где тогда работал в комплексной земэкспедиции. В лаборатории охотничьих угодий мне сразу пришлось включиться в исследования тайги Дальнего Востока под руководством известного кинолога А Т. Войлочникова, который постоянно держал русско-европейских лаек и был их хорошим знатоком. (Позже им в соавторстве с женой, тоже кинологом, С.Д. Войлочниковой, была написана книга «Охотничьи лайки», выдержавшая несколько изданий). Стоит ли удивляться, что именно русско-европейскую лайку я вскоре и приобрел. В те годы май шеф держал архангельскую лайку серого окраса по кличке Злюка. С ней мне пришлось один осенний сезон отохотиться в восточносибирской тайге, и с ней я добыл своего первого соболя. Последнее обстоятельство пробудило у меня к Злюке особое доверие.
Карат был сыном Злюки. Родился он с неприличным для породы русско-европейских лаек рыже-белым окрасом, в первой в его жизни выставке охотничьих собак в Кирове он в младшей возрастной группе не замкнул ринг, получив оценку «хорошо». Поняв, что за экстерьер ему выше «хорька» никогда не получить, больше на выставку его не водил и на полевые испытания не выставлял. Что не помешало ему в дальнейшем стать неплохим бельчатником.
Годы жизни Карата пришлись на коне шестидесятых — начало семидесятых годов. Тогда времена были более спокойными многие владельцы собак из наших двух институтских домов, обрамлявших двор, дёржали своих питомцев в открытых вольерах. Карат жил там же. С одной стороны его соседом был пойнтер (сука), с другой – карело-финский кобелек. С последним Карат, мирно относящийся к собакам своего пола, периодически, не очень злобно поругивался через вольерную сетку. У каждой собаки была конура, в которой она могла в случае чего отсидеться. До поры до времени собачья жизнь протекала мирно и спокойно. Пока однажды она не была нарушена одним трагическим событием.
А возможным поводом к нему послужило то обстоятельство, что собаки в свойственной им манере время от времени лаяли и выли. Одна заведется, завидев на заборе кошку или услышав что-то подозрительное, остальные её поддержат, и эта какофония в течение дня звучала неоднократно. По негласному правилу не позже десяти часов вечера мы должны были забирать собак домой и возвращать обратно в вольеру не раньше шести часов утра. Что большинство владельцев неукоснительно выполняли. Но не все. То ли по забывчивости, то ли из-за пренебрежения к установленным правилам, но некоторые владельцы, игнорируя общественное мнение, оставляли порой своих питомцев на ночь. И собачий лай тогда периодически нарушал ночную тишину.
Известно, что проявление собачьих эмоций разные, да и люди их воспринимают по-разному. Этому есть даже исторические примеры. Так, совершенно не переносили лая собак Лев Толстой и Гете, причем последний относился к нему даже мистически. Были такие люди и в наших двух домах. Я знал, по крайней мере, двух ярых противников собачьего лая, но их наверняка было больше. В частности, один из двух сотрудников института, как мне рассказывала его жена, в периоды ночных собачьих концертов ночевал в ванной комнате с плотно закрытой дверью. Лай ли послужил причиной или недоброжелательные отношения, существовавшие между отдельными людьми, но собак однажды отравили. Причем была использована классическая волчья отрава — фторацетат бария. Пострадали, правда, не все собаки. Из десятка их, сидевших в вольерах, погибли три. В том числе оба соседа Карата и одна русско-европейская лайка. Моему псу повезло, и их участи он по счастливой случайности избежал. Кто это сделал и как достал такой яд, подлежащий строгому учету, до сих пор остается лишь областью предположений. Перепуганные владельцы оставшихся в живых собак вначале стали держать их дома, позже все вернулось «на круги своя». Такова уж человеческая психология.
В жизни Карата нужно выделить два периода: кировский, в котором мы с ним охотились на уток и болотную дичь, и дальневосточный, где в таежных угодьях основным нашим охотничьим объектом были белки. И тот и другой периоды случались ежегодно. Первый протекал в августе-сентябре, второй — в октябре-ноябре. И так было до последних дней жизни моей лайки.
Кировский период был связан с охотой в пойме реки Чепцы и Вятки, в частности на Васильковском острове в Советском районе. Остров этот хорошо известен многим кировским охотникам. Сам я освоил это место в далекие шестидесятые годы, когда с автотранспортом было проще: организации сравнительно легко выделяли его для выездов членов коллектива на охоту, рыбалку или за грибами. Не был исключением и ВНИИОЗ. Все три упомянутые выше страсти можно было удовлетворить пребыванием на Васильковском острове. Правда, ради рыбалки туда никто не ездил специально. Ею обычно занимался шофер да один-два примкнувших к нему родственников охотников. Грибы были тоже попутным мероприятием.
Главной целью поездок всегда была охота. А существовала она на острове в трех видах: на водоплавающую, болотную дичь и тетеревов. Основной была охота на уток. Болотную дичь почти никто не стрелял, пренебрегая ею из-за мелких размеров и отсутствия подружейных собак. Тетеревов же там было просто мало.
Для меня выезды на Васильковский остров были памятны двумя обстоятельствами: началом натаски моей молодой лайки на уток и первой попытки отстрела бекасов. Отстрела, который в дальнейшем стал моим основным охотничьим увлечением и привел, в конце концов, к замене лайки на подружейных собак — дратхаара и спаниеля.

Первая поездка на Васильковский остров с молодым тогда Каратом состоялась в открытие очередного летне-осеннего охотничьего сезона. Но с утками мне второй раз фатально не везло. Мы ходили с товарищем и собакой от одного водоема к другому, но ничего не поднимали. По тропкам, проложенным в осоке, было ясно, что они уже обшарены нашими предшественниками. Наконец, моему напарнику повезло: взлетевший неподалеку чирок после выстрела плюхнулся в воду. Увы, Карат за ним не полез, и стрелку пришлось раздеваться и доставать птицу самому. Однако собаку нужно было приучать к подаче уток из воды! С этой целью мы выбрали неглубокое место в расчете, что, если пес не подаст птицу, её можно будет достать самим. Да и собаке мелководье облегчало задачу; не нужно плыть. Я бросил чирка на чистый плес и поспал за ним кобеля. Карат не очень охотно, но вытащил утку на сухое место и положил её у уреза воды. Закинув птицу вновь, подошел прямо к воде, чтобы взять трофей у собаки из пасти.
Удалось. Снова «чирок полетел» в воду. Карат с явной неохотой отправился за ним в третий — раз. А после четвертого заброса, минуя – меня, направился прямо к владельцу, утки и положил птицу к его ногам. Однозначно, этот жест можно было расшифровать так: «Забери-ка ты, наконец, своего чирка и не морочь мне голову: надоело уже его вытаскивать». Во всяком случае мы восприняли этот поступок именно так. Посмеялись и прекратили в тот день обучение собаки подаче с воды. Кстати, в дальнейшем хорошей работы по утке мне от него добиться так и не удалось, пес неохотно шел в воду. Беда многих русско-европейских лаек.
Хорошо известно, что собака работает по той дичи, на которую охотится её владелец, Даже если это не совсем по её профилю, Я убедился в этом на примере Карата. Как-то, проведя полдня в безуспешных поисках уток, решил в оставшееся до отъезда время пострелять бекасов. И первый «блин» не оказался комом! Поскольку птиц было довольно много, а конкурентов никаких, мне удалось добыть тогда девять куликов. Впечатление от той охоты оказалось настолько сильным, что, несмотря на прошедшие годы, цифру эту я помню до сих пор. Карат же стал моим помощником в поиске и подъеме на крыло этих птиц. Одна беда — далеко уходил. Для предотвращения этого я даже применял корду — двадцати метровый шнур, который привязывал к поясу. Но это создавало неудобство при стрельбе, и в дальнейшем от него отказался. Приходилось приспосабливаться к манере работы собаки и стрелять не каждую сработанную птицу. Так или иначе, но с тех пор мы оба увлеклись охотой на болотную дичь, присовокупив к бекасам также дупелей и коростелей, Их процент в отстреле среди моих трофеев после той первой памятной охоты на Васильковском острове заметно возрос. А Карат стал отдавать явное предпочтение поиску куликов и пастушковых птиц охоте на другие виды пернатой дичи.
Дальневосточный период жизни Карата в основном протекал в широколиственных кедровых лесах Приморья, в частности, в знаменитых Сидатунских кедрачах, расположенных в отрогах Среднего Сихотэ-Алиня и представляющих высокоствольные насаждения паркового типа — один из немногих уцелевших от рубок и пожаров массивов этого уникального дерева. Правда, эти данные относятся к началу семидесятых годов. А уже тогда поговаривали, что Сидатунские кедрачи предназначаются под рубку: кедр поставляли по договору в Японию. Похоже, этот неутешительный прогноз ныне подтверждается. Так, в «РОГ» (№ 36, 2000 г.) в заметке «Сихотэ-Алиню угрожает экологическая катастрофа» сообщается, со ссылкой на пресс-службу «Гринпис-России», что неконтролируемые рубки лесов в отрогах Сихотэ-Алиня достигают угрожающих масштабов. Боюсь, что эта фраза имеет прямое отношение и к Сидатунским кедрачам — месту моих бывших стационарных исследований.
Рубки леса — крайняя форма лесопользования. Хорошо известно, что прижизненное использование кедра приносит значительно большую пользу народному хозяйству, чем срубленная древесина, идущая в нашей стране в основном на изготовление карандашей. Гектар кедра корейского даже в годы средней урожайности продуцирует до 100 кг ореховка при обильных — в 2-3 раза больше. В кедровых лесах обитают и достигают больших показателей численности не только виды животных, напрямую связанные с потреблением в пищу этого высокопитательного корма — бурундук, белка, кабан, медведь, некоторые птицы, но и пользующиеся им опосредовано через мышевидных грызунов, как, например, колонок и другие хищники. Доходы, получаемые за древесину кедра корейского, не компенсируют потери продукции, получаемой от произрастающих древостоев в виде орехов, пушнины и дичи. Рубки кедровых лесов находятся в противоречии с идеями охраны и рационального использования биологических ресурсов.
В эстетическом плане охота с лайкой в тайге высоко-эмоциональная. Восторг охватывает тебя, когда вдруг в тиши лесной чащи раздается азартный лай четвероногого помощника. Спешишь на него, забыв про усталость. И вот уже видишь собаку, внимательно следящую за перемещением в кроне дерева шустрого зверька. Незабываемые впечатления.
Белка была основным объектом нашей с Каратом охоты в Сидатунских кедрачах. Численность её там бывает очень высокой, особенно в годы хорошего урожая кедра и на следующий год после него. Отстрел белок не был самоцелью, он проводился попутно с другими экспедиционными работами. Тем не менее в «урожайные» на грызуна годы я добывал за месяц-полтора до 200-250 зверьков.
Находить белку в редкостойных кедрачах, особенно в годы её обилия, для Карата не представляло труда. Ведь зачастую в поле зрения бывало одновременно до четырех-пяти зверьков. Кстати, в такие годы в кедрачах, пожалуй, результативнее охотиться даже без собаки. Особенно если белка питается орехами уже опавших шишек. В этом случае зверек от тихо идущего охотника заскакивает на нижние ветви дерева, где его легко добыть мелкокалиберным патроном в голову, не повреждая шкурку на тушке. От собаки же белки поднимаются высоко по стволу, нередко в крону дерева, добыть ид там значительно сложнее. Кроме того, от лая собаки зверьки, находящиеся поблизости, прячутся тоже. Недаром местные охотники лаек-бельчатниц не держат, предпочитая им либо соболятниц, либо работающих по копытным.
В годы высокой численности белки, когда обнаружить её не составляло проблем, мой сосед по участку, охотник-промысловик Николай Михайленко, охотясь без собаки, всегда обстреливал меня. Да и пушнина у него была более высокого качества. Зато при низкой численности грызуна, когда найти его было трудно, я имел перед Николаем фору, которую мне давал Карат. Следует заметить, что мой пес был лишен дурной привычки кидаться на дерево, свойственной некоторым лайкам, которые таким образом загоняют белок высоко в крону. Но у него был другой недостаток: упавшего на землю зверька он хватал зубами, дефектируя шкурку. Приходилось его наказывать, и, в конце концов, от этой вредной привычки он избавился. Помимо многочисленных белок на счету Карата был один соболь и одна рысь. Последняя прошла непосредственно перед нами по учетному маршруту. Карат взял её след и метров через триста от места прихватки загнал на дерево и облаял. Рысь расположилась на сучке тополя, вытянувшись вдоль него. У меня были с собой комбинированное ружье «Белка» и карабин «Лось». Побоявшись за судьбу собаки в случае ранения хищника, я применил карабин. Рысь рухнула замертво. Это оказалась молодая самка. Кстати, мясо рыси очень вкусно. А вот медведей Карат боялся. Об одном, связанном с этим хищником случае, я ранее поведал в рассказе «Шатун» («РОГ», №6, 2000 г.). Второй раз пришлось встретиться с медведем при весьма необычных обстоятельствах. Мы нашли его мертвым. Кто-то подранил зверя, он убежал — погиб. Но, видимо, совсем недавно, так как мясо ещё не испортилось. Карат долго не решался подойти к хищнику, но, в конце концов, все же приблизился и обнюхал его. Хотя стоял в напряжении, готовый каждую секунду отпрянуть назад. Больше встреч с медведями у нас не было.
Карат никогда не ночевал вне избушки. Место у него было под нарами, а подстилкой служила охапка сухой травы. Полагаю, что по собачьим меркам это было довольно комфортабельное убежище. Во всяком случае он шел в свое «гайно» всегда очень охотно. Мне нередко приходилось ночевать в избушке одному. И тогда присутствие собаки особенно приятно — есть с кем пообщаться и поговорить. Да и одиночество менее тягостно, особенно по вечерам, когда знаешь, что рядом есть преданное тебе живое существо. Вспоминается такой эпизод, характеризующий хоть и не существенный, но все же положительный момент от присутствия таежного спутника. Как-то, припозднившись в гостях у нашего соседа по участку, охотоведа промхоза Алексея Чуба, мы с Каратом возвращались в свою избушку совсем в темноте. И хотя шли знакомой, много раз хоженой тропой, но в кромешной тьме я постоянно её терял, Ночь удивительным образом изменяет все вокруг. И вот тогда выручает собака. Подзываешь её к себе и посылаешь вперед. Она-то тропинку не теряет! Идешь за ней в пределах видимости. Потом подзываешь вновь.
Как я ранее упоминал, Карат с молодых лет настороженно относился к воде. Происшедший с ним в тайге однажды случай ещё более усугубил эту неприязнь. Мне предстояло перебраться через неширокую, но глубокую протоку. В самом узком месте через нее был кем-то сделан переход — навалено несколько сучьев, соединивших берег. Я воспользовался этим и перебрался на противоположный берег. Карат последовал за мной, но сорвался в воду. Течение было сильным, его затащило под завал, и с ушел в воду с головой. Вынырнув уже с другой стороны перехода, лес доплыл до берега, но, наверное, сильно испугался. После этого случая его негативное отношение к воде еще больше усилилось, в чем позднее мне пришлось лишний раз убедиться.
Вертолет забросил нас троих, меня, студента-практиканта и Карата, в лиственничники верховьев реки Арму на Среднем Сихотэ-Алине. Договориться на обратный вылет мне не удалось, и после завершения полевых работ пришлось выходить пешком около пятидесяти километров до ближайшего поселка, пользуясь каргой и компасом. Стоял конец октября, уже выпал снег, на реках появились забереги, но они еще полностью не замерзли. Одна из таких водных преград оказалась и на нашем пути. Вдоль берегов реки уже образовались трехметровой ширины забереги, но нигде она не была перехвачена льдом полностью. Оставался незамерзший фарватер шириной метров десять. Никаких средств переправы у нас не было. Можно было, конечно, построить плот, но это отняло бы много времени.
Решили переходить реку по перекату вброд. Однако в самом глубоком месте уровень воды превышал развернутые болотные сапоги. Чтобы их не залить, мы разделись до пояса и пошли босиком. Жгучий холод сковывал ноги, подошвы скользили по обледенелым камням. Терзала одна мысль — только бы не упасть. Наконец вылезли на заберег противоположного берега, босиком преодолели его, обулись и стали ждать Карата.
Он бегал у уреза воды, не рискуя вступить в неё. Я всячески пытался подбодрить пса. Но страх перед стремительно несущимся потоком сдерживал его, оказавшись сильнее естественной потребности быть рядом с хозяином. Решили идти дальше, надеясь, что пес пересилит страх, увидев, что мы уходим, Шли, постоянно оглядываясь — не догоняет ли. Не было и мысли, что собака не переплывет реку. Пройдя с полкилометра, доберется до рыбацкой избушки и остановились на ночевку ждать собаку.
Ночью несколько раз вставал и выходил на порог, вслушиваясь в таежную тишину однако собака так и не появилась. Прождав еще сутки — результат тот же. В субботу заехали несколько рыбаков на машине. Расспросили их о нашей пропаже. Они сказали что какая-то приблудная собака бегает поселку. Может, Карат? Воспользовавшись транспортом, приехали в поселок. Однако Карата там не оказалось. Шел уже четвертый день с момента переправы. Нужно было возвращаться обратно, искать пса. Мой напарник, сославшись на натертые ноги, идти отказался.
Я пошел один. К тому времени реку полностью сковал ледяной панцирь, что значительно облегчило мою задачу. Перейдя реку по льду, я стал искать следы Карата и вскоре убедился, что он отправился назад к нашему бывшему жилищу. Откуда он мог знать, что мы туда уже больше никогда не вернемся? Я отправился к избушке, надеясь перехватить собаку еще где-нибудь по дороге, в итоге пришлось идти до конца. Метров триста до избушки собачьи следы приобрел характер жировочных — по-видимому, пес мышковал. А куда денешься, голод не тетка. По мере приближения к жилью нетерпение мое возрастало. Вот я уже и у дверей.
Завидев меня, из какого-то прислоненного к стенке избушки ящика вылез худой-худой пес и радостно бросился ко мне, виновато виляя хвостом. Я приласкал его, завел в избушку, сварил харч сразу из нескольких суповых пакетов быстрого приготовления. К моему удивлению собака съела суп не очень охотно. Эти пакеты, конечно, не блеск, но в экстренных случаях выручают. Вспомнилось, что мой друг, коренной вятский охотник Г.К. Бурдуков называл эти пакеты из-за низкой калорийности их содержимого «противозачаточными».
Мы переночевали, а наутро отправились в обратный путь, который прошел уже без приключений. Впрочем, одно примечательное событие все же произошло – Карат облаял дикушу. Это было первое в моей жизни знакомство с таинственной таежной птицей. Дикуша сидела на лиственнице спокойно разглядывала нас. До нее было не больше пятнадцати метров. Несмотря на крутящегося и лаявшего возле дерева пса, птица не делала никаких попыток улететь. Полюбовавшись ею, я отозвал Карата, и мы, оставив таежную красавицу в покое, продолжили дальнейший путь.
Карат прожил у нас девять лет. Потом произошел нелепый случай, который разлучил нас. Меня не было дома, и моя дочь-школьница вывела Карата на прогулку. Видимо, она слишком свободно пристегнула ошейник, он освободился от него и убежал. Больше я его не видел. Вероятно, он погиб под колесами машины. Чувство вины перед ним я испытываю до сих пор.

(Найдено в сети Интернет, автор указан не был)

Назад к содержанию.