Медвежий «детектив».

Продолжение. Начало см. в рассказе «Из жизни охотника-промысловика».

Утро было ветрено, с большой скоростью по небу неслись облака, изредка прорывался робкий лучик солнца, но туча с лохматыми краями тут же его отсекала. Глядя на бегущее небо, Федор понял, что дождям конец. «Пойду сегодня, проверю. Если не подойду к нему метров на 50, не буду стрелять, чтобы не спугнуть от привады, а собак он не побоится». Даже не став завтракать, а просто хлебнув холодного чая с галетами, быстро собрался. «Возьму гвозди, если добуду, сделаю лабаз и сложу мясо туда, решил он и тут же сам себя подколол: «Что не убил, а уже оттеребил». С двумя собаками на поводках было идти не удобно, они были приучены ходить сзади хозяина, но только поняли в какую они сторону идут, все наладилось, обе стали лезть вперед, и он быстро распределил кто идет сзади, а кто впереди. Не доходя еще приличное расстояние до места, обе собаки заволновались, начали усиленно нюхать воздух и уже обе потянули вперед.
Подойдя еще ближе и видя, что собаки стали нервничать, он отстегнул ошейники, заметил, что и сам волнуется. Только отстегнул Серого, тот большими прыжками ушел вперед. Аян от нетерпения крутился и никак не давал отстегнуть ошейник, пришлось его несколько раз стукнуть, чтобы умерил пыл. Все, собаки ушли. Федор с нетерпением ждал лая, которого никогда не спутаешь: по медведю собаки начинают лаять особенно.
Идя осторожно с приготовленным ружьем, он внимательно прислушивался и оглядывался по сторонам. Тихо, только вороны изредка каркали. Свою завалёнку он не узнал: метров на пять вокруг нее все было выдрано до земли, и сама куча хвороста была завалена мхом и дерном. «То-то вороны так грустно каркают, где же тут доберешься до мяса», — пошутил про себя Федор. Минут через 15 прибежал Аян, немного погодя Серый. «Все, ушел, зря притащился, только потерял время», — с досадой подумал Федор. Собаки подошли к куче и стали ее разрывать. Пусть хоть собаки поедят, сам сел на упавшую сушину. На небе стало уже больше голубизны, чем туч, всё, жди утренников, если вообще морозы не завернут. Достав галеты из рюкзака, стал их есть с маслом. Одинокий ворон, сидел на сушине и каркал, Федору казалось, что он жалуется на несправедливость в жизни. «Не будешь орать во все горло, когда следующий раз найдешь мясо, и будешь сыт», — позлорадствовал он. Ворон, видать, понял, что сочувствия не дождешься, улетел. Завтракая скудным пайком, Федор смотрел по сторонам. Потом взгляд остановился на двух толстых сушинах, стоявших метрах в 15-ти от него. «А что это я заклинился на собаках? Вот ведь идеальное место для засидки. Прибил несколько жердей и карауль, и заморозки нипочем, сам придет». Похвалив себя, что захватил гвозди, Федор взялся задело. Где-то за час, может, чуть больше, он сделал лестницу и на высоте 5—6 метров лабаз. «Ну, вот, пока отсутствую, мишка привыкнет к моему сооружению», — подумал он. Собаки, видать, наелись, но не хотели уходить от мяса. Пришлось уводить их на привязках. Придя в избушку, он хорошо поел, чтобы в дороге уже не останавливаться. Времени, чтобы доплыть до базы, где лодка, хватало.
Основной отрезок пути он проплыл вчера. Вечером солнце уже катилось к чистому горизонту, попыхивал севе- рок. Пальцы на весле прихватывало основательно, не помогали верхонки. Не доплывая двух километров до базы, Федор отпустил собак, облегченная «ветка» пошла быстрее. Когда прибыл на место, собаки уже встречали на берегу. Все было цело, ничего не тронуто, петли так и стояли настороженные.
Назавтра все обещало хороший утренник. Поставив вариться корм собакам и себе ужин, Федор с фонариком пошел готовить лодку, чтобы утром не терять время. Столкнуть ближе к воде, навесить мотор и т.д. Когда вернулся, в собачьем ведре все кипело, костер почти прогорел. Засыпав сечку, снял ведро и поставил рядом с костром, чтобы на дне не пригорело. После ужина глаза сами закрывались, ныли кисти рук. Поставил стрелку звонка у будильника на 6 часов — в 8-ом рассветает — и как провалился в яму. Кажется, только уснул, а уже звонит. Федор не стал его выключать, а лежал и слушал, чтобы он разогнал окончательно сон.
Снаружи от луча фонарика все заискрилось и засверкало, под ногой с легким треском ломались листья с травой. Утренник был как на заказ. Неожиданно для себя Федор решил сегодня не уезжать. На базе не было птицы, а здесь были хорошие места, много осыпей и галечников. «Медведь, конечно, хорошо, — думал он, — но промысел важнее». Попив из термоса чаю, наложил собакам корм и привязал каждого к своей будке, на этой охоте они только мешают. Одевшись потеплее, забрав спиннинг и карабин, Федор пошел к лодке. Земля под ногами была непривычно твердая. Завел мотор, чтобы прогрелся, собаки возмущенно залаяли: «Как это без них?!» Пришлось вернуться и пригрозить — замолчали, но он знал, что это ненадолго. Зарозовел восток, стали просматриваться непривычно белесые от инея берега. Федор шел самосплавом, мушки у ружья еще не было видно.
Стояла тишина, не просто тишина, а ледяная тишина. Заводить снова мотор не хотелось. Казалось, что от резкого звука что-то начнет со звоном рушиться и рассыпаться. Вдоль речки, обогнав лодку, пролетел глухарь.
Запустив мотор, Федор на малом газу пошел вниз по течению.
На базу он вернулся после обеда.

Утренник оправдался, да и спиннинг не зря взял. На обратной дороге остановился в курье и за час поймал десяток хороших щук, и на сливе пару ленков.
«Хорошо сделал, что сегодня не уехал, — решил он, — и рыба поймана к заморозкам, и сегодня соберусь спокойно без всякой спешки. Ясная погода, видать, установилась надолго, следующий утренник будет такой же ядреный, если еще не холодней». Внутри лодки все обледенело, и ходить надо было осторожно, чтобы не поскользнуться, а то можно и за борт вылететь. Собаки жадно нюхали воздух — утренние запахи всегда сильнее.
Федор потихоньку покрикивал на них, когда кто-нибудь из них вставал на борт — от этого лодка наклонялась на бок. Увидев глухаря на берегу, они забывали все запреты, опять становились на борт, и, если глухарь начинал убегать по берегу, начиналась суета, вплоть до лая. В общем, помогали, как могли. До избушки поднялся часов за пять, задерживали мощные сливы. В шиверах и перекатах мотор молотит почти на месте, приходилось помогать шестом. Подойдя к избушке, Федор увидел, что ящик с банками опять валяется и некоторые банки расплющились под тяжелой лапой, больше ничего не тронуто. Этот интерес медведя к избушке Федору очень не понравился. К неудовольствию собак, он их опять привязал, хотя у них проявлялась к чему-то большое любопытство. Подняв добытых птиц на лабаз, занялся хозяйственными делами. Ближе к вечеру стал собираться на за- сидку. На всякий случай решил прийти и залезть на лабаз пораньше. Чтобы ноги не замерзли (он знал это по опыту прежних охот), решил резиновые сапоги не надевать. В каждой избушке у него была сменная обувка, заменяющая комнатные тапочки. Здесь тоже были старые бродни без голяшек. Намотав побольше на ногу и подвязав бродни, он остался доволен: тепло и ноге свободно.
А температура была уже даже не нулевая. Оставшаяся еда в собачьей кастрюле стала подмерзать. Федор сел на дорожку попить чаю, теплее будет сидеть. Посижу часов до 10, если к этому времени медведь не придет, значит этой ночью его нечего ждать.
Еще раз все проверил: как светит фонарь, патроны, топор и все остальное — вроде ничего не забыл. Проверяя как привязаны собаки, грозным голосом сказал им: «Смотрите мне, сволочи». Что это обозначало он и сам не знал. После болотных сапог в бродеш- ках казалось, что идешь босиком, так легко ногам, только скользко, особенно где кочки.
Осторожно, с карабином в руках, подошел к лабазу. От мяса молча поднялись несколько воронов и сразу скрылись с глаз. «Значит, никого возле мяса нет», — успокоился Федор.
Забравшись на лабаз, он поднял лестницу. Поставил ее с наклоном, на нее можно стало опереться спиной, так было намного удобнее сидеть. Чтобы она не подвела в какой-нибудь момент, крепко ее привязал.
Ну, вроде все: и сидеть удобно, и на месте вовремя. Только солнце скрылось за сопкой, стало стремительно темнеть. Неслышный днем перекат загрохотал, как какой-нибудь серьезный порог. Карабин стал набирать холод и жечь руки, пришлось надеть верхонки. С приходом темноты тишина закончилась. Мыши лазили с таким шумом, будто они размером с барсука. «Я так медведя за три километра услышу, — подумал Федор. — Что-то он не спешит в свою столовую».
Темнота стала такая, будто со зрением что-то случилось, и лишь когда посмотришь вверх, видишь подмигивающие звезды и понимаешь, что все в порядке — глаза видят. Потом Федор более менее присмотрелся. Стал различать какое-то белое пятно. Долго не мог понять откуда оно взялось. Потом догадался, что это береза. Он еще днем обратил на нее внимание, подумав, что вокруг такой березы хорошо бегать от медведя. У нее был один ствол в обхват толщиной, но от земли он поднимался сантиметров на 50 — 60, и из него росли сперва в разные стороны, а потом, как надо — кверху, еще четыре ствола. Федор стал зябнуть, дерево набрало холода, а он не додумался взять поджопник.
Возле избушки разом заорали собаки, притом залаяли зло. У Федора похолодело внутри от мысли, что медведь пришел к избушке, а собаки привязаны. Он сидел и не знал что делать. Потом лай стал не таким агрессивным, напрягшись, он внимательно вслушивался. Далеко в стороне громко треснул сучок, собаки с новой силой подняли лай.
Это же на каком расстоянии его услышали! Федор был поражен. Он, конечно, знал, что у собак слух лучше, но не настолько же. Уже ясно слышалось приближение зверя, он не осторожничал, шел к приваде смело, не останавливался и не принюхивался. По треску сучков Федор понял, что медведь не маленький и что он уже рядом проходит.
Хоть он и не видел ничего, но по шуму смотрел в сторону идущего зверя. И тут закрылось белое пятно березы. «Ага, вот он», — прошептал Федор. Пятно открылось, и тут же вторая тень закрыла березу. Это было неожиданно, ни разу не было случая, да и не слыхал, чтобы два взрослых зверя вместе пришли на приваду.
Было слышно, как первый медведь разрывает кучу. Вот он стал жрать, хруст костей говорил, что с зубами у него все в порядке. Федор караулил на приваде и раньше, и это было для него не ново. Но каждый раз слыша с какой мощностью эти челюсти перемалывают кости, он ощущал свою физическую немощность по сравнению с этой дикой силой. На ум приходили погибшие от таких челюстей охотники, и всегда при этих мыслях у него по спине проходил озноб. Второй зверь не подходил, было слышно, что он топчется на месте, ждет, когда более сильный набьет свою утробу.
Федор уже не знал, отчего его бьет дрожь, то ли так замерз, то ли от волнения. «Что делать? — лихорадочно думал он. — Ведь второй после выстрела сразу убежит. Такой случай! Сразу два зверя!» Федор решил сидеть до утра: «Рассветает — добуду обоих!»
Прошло минут 40. Первый зверь наелся и отошел от мяса. Все это время собаки то замолкали то снова начинали лаять, но лай у них уже был другой, как у деревенских собак, которые слышат шум и лаем предупреждают, что где-то, что-то происходит. Наевшись, медведь прошел в сторону лая метров 30, было слышно, что стоит на одном месте и с шумом нюхает воздух. Второй медведь подошел к мясу, он ел более скромно. Первый зверь ничего подозрительного не унюхал, вернулся и лег недалеко от лабаза. Хорошо было слышно, как вылизывался, чесался, приводил себя в порядок. Второй продолжал спокойно насыщаться. Неожиданно первый с каким-то нутряным рыком так хлопнул пастью, что опущенные ноги Федора сами подлетели кверху. Хлопая челюстями, как экскаваторным ковшом, он начал гонять кого-то по маленькому кругу, хотя другой медведь продолжал спокойно есть. «Кого он там гоняет? Лису? Интересно, как она не побоялась подойти?» — заинтересовало Федора. Наконец и второй зверь наелся — слышно, с каким утробным ворчанием он стал валяться. «Вот бы это все посмотреть днем, — подумал Федор, — но скорее всего один бы уже лежал убитый. Так что вывод на будущее — не надо с выстрелом спешить».
По шуму он их контролировал, где первый, а где второй. Вот первый снова подошел и стал дробить кости своими челюстями. Это продолжалось недолго. После еды он сразу двинулся в ту сторону, откуда они пришли. Федор, напрягая слух, слушал, как он удалялся. Все надеялся, что вот сейчас ляжет. Но потрескиванье веток и сучков не стало слышно, а он так и не понял: совсем медведь ушел, или все-таки где- то лег. Второй ходил недалеко от лабаза, наверно, ел ягоду. Волнение прошло, и Федор чувствовал, как замерз. Металл карабина обжигал руки.
Мороз выжимает влагу, а чаю выпито немало, он ведь не собирался сидеть всю ночь. Делать нечего, Федор снял бродень. Что такое бродень без голенища? Пришлось снимать второй. Аккуратненько их поставил, чтоб не пролилось или, не дай Бог, не упали. Второй снова подошел к мясу, было слышно, что он там возится, но не слыхать, чтобы ел. «Неужели зарывает, чтобы уйти? Надо стрелять. А если другой зверь где-то рядом? Он ведь больше не придет, они осенью осторожные», — мелькали мысли одна за другой. Но медведь бросил копаться и снова занялся ягодой, Федор успокоился. Подожду, может, вернется первый. Кормившийся стал приближаться к лабазу, Федор боролся с искушением выстрелить. Сильно хотелось добыть сразу двух. Зверь уже был совсем недалеко, он стал усиленно нюхать воздух. Звук втягивающего воздуха резко приблизился, Федор понял, что медведь встал на дыбы. Рюхнув, зверь сделал несколько прыжков от лабаза и замер. Федор опасался, что стук его сердца дойдет до уха медведя. Это продолжалось минуты две, зверь снова стал кормиться, но отошел подальше. «В чем дело? Неужели покапало с бродня? Или его насторожили мои вечерние следы?» Медведь в эту сторону уже не подходил, а стал отдаляться. Было слышно, как он передвигается, вроде топчется на одном месте. «Но почему тогда слышится треск сломанной ветки в другом месте?» Федор ничего не понимал, явно там кто-то есть, но он не слышал, чтобы первый медведь вернулся.

Второй зверь, кормясь, отошел на приличное расстояние. Федор уже жалел, что не выстрелил в него, когда тот рылся в приваде последний раз. Сейчас он ходит вне выстрела, что-то его тут насторожило, так что навряд ли он скоро придет. Недалеко от лабаза хрустнула ветка, довольно громко. Федор весь напрягся. Кто-то стал грызть приваду. «Первый? Как я мог его прослушать? Когда он вернулся?» Какие-то сомнения томили охотника. Он чувствовал, что-то здесь не так. Но на приваде явно был зверь, чавканье и как он грызет кость прекрасно слышались. «Все, буду стрелять», — решил он. Осторожно положил ствол карабина на прибитую палку. Фонарик и оружие жгли пальцы, видать, морозец придавил нешуточный. Никак не мог сосредоточиться для выстрела. Вдобавок еще мешала трясучка: от мороза замерз так, что зубы выстукивали чечётку. Все! Набрал побольше воздуха и, приложив фонарь к карабину, включил его. Луч света высветил нагребенную кучу, но на ней никого не было, светились только глаза. Зверь лежал за кучей на животе и, подняв голову, смотрел на свет. Трудно было направить свет от фонаря, чтобы он освещал цель и заодно мушку с прицельной планкой. Мушка плясала вокруг зеленых огоньков. Федор никак не мог ее заставить замереть на одном месте. Хоть он и был весь сосредоточен на прицеливании, подсознание подсказывало, что расстояние между глаз почему-то узковатое. Поймав момент, одеревеневшим пальцем нажал курок. И сразу еще одна неожиданность. С «СКС» он ночью не стрелял, стреляя днем, никакого дыма не видел. Так и думал, что не будет этого дымного облака, как при выстреле из ружья. Но оказалось все не так. В световой дорожке плавали хвосты дыма и кроме них ничего не было видно. Федор выключил фонарь. Слышно было, как кто-то отскочил от привады и стоял кашлял. Потом затихло. Потом снова послышалось грызение костей. Свет фонаря опять высветил лежавшего за кучей зверя, который также уставился на светящий фонарь. Все повторилось, только мушка выписывала более крупные восьмерки. Уже ничего не чувствовавшим пальцем нажал курок. Сразу за выстрелом с правой стороны, рядом с лабазом, раздалось испуганное рюханье и кто-то с треском отскочил. Быстро перевел луч фонаря: недалеко стоял медведь, чуть больше собаки. Он также уставился на свет фонаря. На приваде опять грызли кость. Медвежата! Прошлогодние медвежата! Со стороны раздался короткий звук, напоминающий грубый визг свиньи. Медвежата разом кинулись бежать на этот призыв. Было слышно, что кто-то из медведей уркнул — и все стихло. «Всё! При своих интересах, с напузыренными броднями иди домой, Федор Батькович», — сыронизировал Федор. Но слезать с лабаза в темноту, где бродит толпа разнокалиберных медведей, не хотелось. «Вот-вот рассветает, может, на рассвете придет первый? Навряд ли. Начнет светать, тогда уйду, потерплю еще немного».
Серенький рассвет лег на верхушки деревьев. На какое-то время завис, не мог выдавить темноту на земле. Потом стало быстрее светать. Федор сидел, смотрел на проступившую из темноты землю. Как стали обозначиваться замершие в предутренней тишине кусты, ветки, листья. Он смотрел на все это и не верилось, что совсем недавно здесь, под ним, происходили все эти события. Пока шел до избушки согрелся, но все равно с большим удовольствием пил горячий чай. Перебирал минувшие события, анализировал, где поступил правильно, где допустил ошибку. «Почему после первого выстрела стоявший под лабазом медвежонок не напугался, а после второго как стеганул? Вернее всего в него попала выкинутая карабином гильза, — решил он. — А в которого стрелял, тот, наверное, принял за грозу, эффект тот же. Свет — грохот, потому и не убежал. А тот амбал с челюстями гонял не лису, а медвежонка. Узнать бы, дурачился он с ним или хотел придавить? Хотя медвежишка сам к нему подошел, да и мамаша вела себя спокойно, да-а интересный вопрос». И подумал, что все, как в запутанном детективе: в конце все расставляется по местам. Уже лежа на нарах, перебирая эти события, он решил, что даже ничего не добыв, он не зря просидел ночь на холоде. Хотя получил больше вопросов, чем ответов.
В надежде, что первый медведь ничего не знает, что произошло после его ухода, Федор пошел и на следующий вечер. Просидел до 11 -ти часов, но так ничего и не услышал, собаки тоже молчали. На следующее утро он уехал вверх по реке. Заморозки так и не отпустили, временами стал падать сухой снег. На плесах речку местами перехватило льдом, и лодку пришлось вытащить возле верхней избушки. К базе Федор шел уже пешком. Белка была почти вся выходная, и Федор отстреливал ее выборочно (у выходной белки большие кисточки на ушах). Завтра он должен прийти на избушку, возле которой лежал многострадальный лось.
«Если приду рано на избушку, сразу схожу к заваленной приваде — осталось там что-нибудь или нет? Может, росомаха прикормилась? Или соболя?» — размышлял Федор, лежа на нарах в натопленной избушке. Вышел он по темноте с фонариком, хотелось прийти на место пораньше. Пройдя по ночной тайге минут 30, он высветил свежие следы лосей, рядом с которыми собачьи прыжки вдогонку. Федор в сердцах выругался. Рядом избушка, и кобель, налаявшись, может вернуться в избушку и ждать там хозяина. Он всё равно потом догонит, но через сутки, когда поймет, что хозяин не придет сюда ночевать. Со слабой надеждой, что Аян всё-таки догонит, он пошел дальше. Эта дорога срезала кривуны у речки, Федор надеялся, что плеса достаточно промерзли, чтобы перейти по льду. Выйдя к реке и попробовав лед на крепость, он побоялся переходить. Дорога стала длиннее на четыре километра. Сейчас этот километр равнялся двум. Косогоры, засыпанные снегом промоины и каменистые берега сильно затрудняли ходьбу. Косогорами постоянно надо было идти на ребрах сапогов, отчего сильно уставали ноги. В добавок Федор кроме «Белки» нес еще карабин, он был ему нужен на базе. Его приходилось нести в руках, что очень мешало. К избушке подошел, ещё было светло, но сходить к приваде не хватало ни сил, ни времени. Сразу привязал Серого, чтобы тот тоже что-нибудь не отмочил. Спал плохо, постоянно прислушивался, не пришел ли второй охламон. Утром Серый лежал один. Федор не спешил уходить, надеялся, что, может, вот-вот подбежит Аян.
Часов в 11, взяв карабин, он пошел к приваде. Серого сразу отпускать не стал. Поднявшись на хребет, отпустил кобеля. На хребте было снегу сантиметров 15 и на нем, кроме заячьих следов, ничего не было видать. Федор шел по путику, пересекал заячьи тропы и не видел ни одного соболиного следа. «Вот тебе и привада! Вот тебе и прикормились. Да на хрена им эта тухлятина, когда мышей полно», — с разочарованием думал он. Какой-то звук сквозь ветер долетел до него. Он остановился, стал крутить головой. Но ветер по березняку дул со свистом и все забивал. Опять, как кто-то кричит, и тут явственно донесло собачий лай. Возле привады! Точно, там! Федор побежал в ту сторону. Пробежав метров 200, он уткнулся в утренний медвежачий след. Сапог его не закрывал.
Подойдя ближе и уже хорошо слыша лай, он стал заходить под ветер. Первым он увидел зверя, кобель близко не подходил. Мелькнуло, что не хватает Аяна. Медведя было хорошо видно, но молодой березняк!.. Он ходил, как за вольерной сеткой. «Отсюда нельзя стрелять, будет рикошет», — думал, сжимая карабин, Федор. Медведь, ощетинив загривок, раздраженно ходил взад-перед. Федор стал потихоньку сдвигаться в сторону, надеясь найти открытый коридор для выстрела. Продвинувшись метров на пять, он нашел, что искал, но зверь ходил за той памятной березой. Встав на колено, с краю ленты молодого березняка, Федор ждал момента. Зверь остановился, но его закрывала береза. «Если выстрелить в самый низ развилки, даже с учетом, что у него поднятый загривок, задену позвоночник», — мелькало в голове.

Медведь пуганул собаку и снова встал за березу. Федор целился тщательно, здесь нужен был очень точный выстрел. Боясь все-таки задеть березу, он не стал стрелять по самой черте, чуть-чуть приподнял, плавно нажал на курок — зверь перевернулся через спину назад. Серый кинулся к нему, но тут же вылетел обратно, за ним медведь. После выстрела кобель осмелел и стал наседать. Медведь встал и начал гоняться за собакой на задних лапах. Федор произвел еще два выстрела. Но березняк делал свое дело! Медведь замер, стоя на дыбах, стал оглядываться, потом побежал в сторону Федора. Не на него, просто в его сторону. Из-за сильного ветра он, вероятно, не мог понять, где что. Федор вел за ним стволом, подпуская ближе. Но никак не попадал хороший прогал, чтобы ничего не помешало выстрелу. Медведь бежал в его сторону под острым углом, Федор понимал, что с выстрелом тянуть не стоит, если медведь добежит до клина березового подростка, на краю которого он стоит, то в угон он его через березняк вообще не достанет. Зверь бежал галопом, было видно, что ему тяжело делать эти скачки, но он понимал, что ему надо как можно быстрее и дальше уйти от этого опасного места. Уже не ища чистых прогалин, Федор сделал подряд два выстрела, но медведь всё же заскочил за стоявший стеной березняк. Чтобы лучше видеть зверя, Федор вскочил на ноги. Заметив человека, медведь остановился, не обращая внимания на собаку, встал на дыбы, уставился на Федора. Он на четырех ногах был по грудь, а когда поднялся… Только пять-шесть метров молодого березняка разделяли их.
Вскинув карабин, Федор опустился на колено (из-под низу лучше стрелять), мушка сразу легла под челюсть. С ничего не выражающей мордой — ни злобы, ни любопытства — медведь сверху вниз смотрел прямо в глаза. Этот безразличный, тяжелый звериный взгляд ломал волю человека, давил к земле. Полуопущенные могучие передние лапы, поднимающийся загривок говорили о неизбежном наказании в случае ошибки. Федор боялся раскачивающихся густых березок. Голова — маленькая цель, здесь рикошет может сыграть роковую роль. Что для такого танка этот березняк — трава. В голове стучало: «Сколько осталось в магазине патронов? Сколько раз успею выстрелить? Куда стрелять — в голову или грудь? Грудь надежнее. Опустил мушку на медвежью грудь и выстрелил. Сквозь хлопок выстрела, донесся глухой шлепок. Зверь не упал на спину, не завалился на бок. Он как стоял, так и рухнул. Федор догадался, что рикошет был, пуля ударила плашмя, потому и шлепок.
Так закончилась эта медвежья история, про которую подвыпивший Федор, под настроение, рассказывал в охотничьем кругу.

Г. Соловьев
“Охота и охотничье хозяйство” №10 – 2016

Назад к содержанию.