Кончились дожди. Несколько дней держалась сухая погода и светило солнце. А на исходе первой половины октября подул холодный ветер. Он принес тяжелые темные тучи, сковал влажную землю и тронул первым ледком лужи. На вторые сутки выпал снег. Он шел всю ночь.
Утро занялось с легким морозцем. Еще во сне я почувствовал на дворе какую-то значительную перемену — в остывшем за долгую ночь доме было как- то по-особенному тихо и свежо. Одевшись и наскоро перекусив, я вышел на крыльцо. За мной, лая от нетерпения, бросились Рекс и Мика.
Присыпанная снегом дверь открылась не сразу. Я толкнул ее посильнее, она распахнулась, и в полутемные сени ворвались солнце и блеск снега. Рекс и Мика кубарем скатились с крыльца и, повизгивая, стали валяться в снегу. Потом вскочили и понеслись по поляне, оставляя за собой снежные вихри. Их звонкий веселый лай разносился в морозном воздухе далеко окрест.
Я стоял на крыльце, любуясь первым, нежданным в такую пору зимним великолепием: ближними дубами, одетыми в белые шубы, на которых живописно проглядывали пятна зеленой, еще густой листвы; лесом, пестревшим остатками своего еще довольно пышного осеннего убранства; высоким, по- зимнему холодным и ясным, чистым небом.
— Погодкой любуешься, Лексеич? — раздался рядом голос моего помощника Антоныча.— Хороша погодка!
— Здравствуй, Антоныч! — ответил
— Погодка, что надо.
— Вот именно,— усмехнулся Антоныч,— та, что нужна браконьерам, сейчас заповедник — раскрытая книга, читай, кому не лень: на снегу любой след виден. Надо бы в обход, посмотреть, что да как.
— Может, на лыжах? — спросил я.
— Не успеешь, если в дальние концы махнешь,— ответил Антоныч,— а они сейчас наиболее доступные и безопасные для браконьеров. Езжай на Зорьке, а я ближние участки проверю, туда недолго и на лыжах сбегать. Только вот что, Лексеич… Не хочу тебя пугать, да предостеречь не мешает.
— Предостеречь? — удивился я.
— Катерина, вертаясь вчера из конторы, слышала, будто Петька Чмырь объявился.
— А кто такой этот Петька?
— Самый первый браконьер. Как бы вновь за старое не принялся. Настоящий бандит, бьет всех без разбору, даже самок перед растелом. Давно подбирались к нему, да все ускользал. Потом исчез, завербовался куда-то на Север. Незадолго до твоего приезда к нам было.
— Так что?
— Поостерегись, в лесу свидетелей нет, да Рекса прихвати.
Я собирался выехать пораньше, но разные неотложные дела по хозяйству задержали меня и, когда я оседлал Зорьку, время перевалило за полдень. Рекса не взял. Он где-то порезал ногу и теперь сильно прихрамывал. Чтобы пес не увязался за мной, я посадил его на цепь.
Застоявшаяся в непогоду Зорька сразу с места пошла ходкой размашистой рысью, потом перешла в галоп. У леса остановился, чтобы подтянуть ослабевшую подпругу, и тут откуда ни возьмись появилась Мика. Она подскочила под самые ноги Зорьки и запрыгала, просясь в лес.
— Это еще что за фокусы! — притворно рассердился я. — Только тебя не хватало в лесу. Увязнешь где-нибудь или в яму свалишься. А ну, марш домой!
Мика перестала прыгать, виновато отвернулась и завиляла пушистым хвостом.
— Ладно, — сдался я, — только держись подальше от Зорькиных копыт, вперед не забегай, никого в лесу не трогай и не облаивай. И вообще помни: в заповеднике шуметь запрещено.
Узкой дорожкой спустился в широкий разлог, по дну которого текла речка Таденка. Кромки берегов ее были затянуты тонким, прозрачным ледком. На изгибах, где вода бежала быстрее и сильной струей била в берег, лед чуть позванивал, мелодично и тонко. На льду и темной воде играли солнечные блики.
Вдруг Мика забежала вперед и загородила дорогу.
— Ты что? — спросил я.
Мика подала голос, но не залаяла, как сделала бы на ее месте другая непривычная к лесу собака, а только заскулила.
Я догадался, что Мика о чем-то предупреждает, и похвалил ее:
— Молодец! Ну, показывай.
Мика отбежала в сторону и вновь остановилась. Я подъехал и увидел четкие, совсем свежие следы кабанов. Первыми шли самые крупные, рядом поменьше, а за ними чуть в сторонке тянулись еще более мелкие — полугодовалых поросят. Следы уходили на гребень Родниковой поляны, где росла большая роща старых дубов. Я поднял бинокль и, не отрывая его от глаз, медленно поехал вдоль кустов.
Возле дубравы с чистым березовым подлеском остановился и огляделся. Кое-где под деревьями был расшвырен снег и вперемежку с землей и пожухлой травой виднелись крупные желуди. Но самих зверей нигде не было. Странно, подумал я, куда же они девались? Следы очень свежие, кабаны пришли сюда совсем недавно и так быстро насытиться не могли. Может, волки их спугнули?
Я проехал еще немного вперед, и вдруг в глаза мне бросилось что-то ярко-красное, пунктиром пропадавшее в ближнем кустарнике, Это оказался кровавый след. Судя по размеру, он принадлежал секачу. В кабана кто-то стрелял, но не убил, а только ранил.
Не мешкая, я пустил Зорьку по окровавленному следу так быстро, как только позволяла местность.
За дубравой кабаний след повернул в неширокую, но довольно глубокую ложбину, которая вела в топкое и густое урочище. Туда-то, спасаясь от преследователя, и устремились эти сторожкие умные животные. Но следа браконьера я не обнаружил и здесь. Конечно, поспешил наперерез кабанам, решил я, только так он и может перехватить их. Там, где кончается ложбина, устроит засаду и добьет раненого секача.
В том, что браконьер именно так и поступит, я не сомневался — браконьер, не знающий хорошо здешних мест, в заповедник не сунется.
Я свернул вправо и поскакал кратчайшей дорогой. Примерно через два километра подъехал к небольшому пригорку, поросшему молодым лесом. Здесь кончилась ложбина и дальше через неширокий топкий луг начиналось урочище. Место для засады было очень удобное.
Чтобы не спугнуть браконьера храпом Зорьки и стуком ее копыт, я слез с седла и пошел пешком, направляясь к густому ельнику. Мики не было. Она отстала, да я и забыл о ней. Едва поравнялся с ельником, как слева на дне ложбины показались кабаны. Впереди, будто плугом вспарывая глубокий снег, несся здоровенный секач, за ним — самка и детеныши. Я замер, и тут не столько услышал, как чутьем уловил за ближней елочкой какое-то движение. Мгновенно обернулся и увидел, как из-за зеленой еловой лапы высунулся ружейный ствол. До зверей оставалось метров пятьдесят, медлить было нельзя — вот- вот грянет выстрел.
— Стой! Не стреляй! — крикнул я и, забыв про опасность, бросился под самое ружье.
В тот же момент сверкнуло пламя, и выстрел гулко прокатился по ложбине. Боковым зрением я увидел, как секач осел, будто наткнулся на невидимую стенку, и широко расставил передние ноги.
— Добил все-таки, мерзавец! — крикнул я, бросаясь вперед.
За елкой мелькнуло испуганно-злое лицо браконьера, и тут же раздался его хриплый голос:
— Не подходи, сволочь! Убью!
На меня в упор глянули темные отверстия двустволки. Из одного ствола вился легкий сизый дымок и пахло пороховой гарью, в другом затаилась моя смерть.
— Не двигайся! — снова прохрипело за елочкой. — Высунешься, всажу жакан в самую грудь.
Я остановился. Несколько секунд за елкой было тихо, потом зашуршало и снова стихло. Я осторожно выглянул, За дальними елочками мелькнула и исчезла высокая плотная фигура с ружьем за спиной. За фигурой тянулся лыжный след.
Я бросился к Зорьке, чтобы пуститься в погоню за браконьером, но совсем близко вдруг что-то шумно запыхтело. Я обернулся и обомлел — прямо на меня, оставляя за собой кровавый след, несся секач. Это был огромный, отъевшийся, почти двухметровый зверь. Такой, если и не порежет страшными клыками, то может на всю жизнь покалечить одним ударом своей туши.
Рука рванулась за спину, чтобы снять ружье, но его там не оказалось. Впопыхах, занятый мыслью быстрее задержать браконьера, я забыл о ружье, которое по давнишней привычке приторачивал к седлу.
В нос мне сильно ударило острым звериным запахом. Бежать к Зорьке было поздно, да я и не успел бы. Оставалось одно — ждать и, увертываясь от кабана, приближаться к лошади.
Весь напрягшись, так, что окаменели мышцы ног, я на всякий случай выхватил из-за голенища сапога охотничий кинжал.
За секачом неслась со своим выводком самка. Она тоже не спускала с меня маленьких злых глаз. Если и она набросится на меня, подумал я, чувствуя, как весь покрываюсь холодным липким потом, тогда уж наверняка конец.
И тут случилось невероятное: наперерез секачу с лаем бросилась какая-то махонькая собачонка. Это оказалась Мика. Она с ходу укусила зверя за передние ноги и отскочила. Кабан мгновенно повернулся и наподдал клыками, но промахнулся.
Я воспользовался заминкой и побежал к лошади. Однако разъяренный зверь тотчас оставил Мику и помчался за мной. Я споткнулся и упал. У самого лица моего блеснули кабаньи клыки, и я услышал горячее с присвистом дыхание. Внутри зверя что-то клокотало, по краям пасти его висела окровавленная пена. Должно быть, вторая пуля угодила секачу в легкие.
Я, инстинктивно предохраняя голову от удара, закрыл ее руками. И в этот момент вновь раздался остервенелый лай, совершенно не похожий на лай маленькой Мики. Что-то крепко ударило меня в бок. Конец, решил я. Но почему-то никакой боли не почувствовал. Лишь позже я понял, что секач стукнул меня ногой, когда вновь бросился на Мику. Поняв, что опасность на какое-то время миновала, я вскочил на ноги. В трех-четырех метрах от меня тяжело и чуть боком сидел секач. Вокруг него вертелась Мика. Едва зверь поднимался, как Мика бросалась ему в ноги и кусала их. Секач только поворачивал голову, и бока его при этом сильно раздувались и опадали. Весь снег вокруг был пропитан кровью. Вероятно, силы уже оставляли могучего зверя.
Пятясь, я стал приближаться к Зорьке. Она стояла у дерева, била о землю копытами и тревожно, тонко ржала.
Учуяв, должно быть, что если я вовремя доберусь до лошади, то ему наступит быстрый конец, секач собрал последние силы и вновь бросился на меня. Совсем осатаневшая Мика повисла на кабане, вцепившись зубами в заднюю ногу. Но секач уже не обращал на нее внимания. Все же я успел сорвать ружье и навскидку, не целясь, выпустил в зверя подряд два патрона с жаканами. Секач почти у самых моих ног ткнулся окровавленной пастью в снег и замер.
Потом долго, переводя дыхание, я курил и смотрел, как Мика трепала на загривке кабана седую щетину.
— Говоришь, с рябинкой и голос хриплый? — выслушав мой рассказ, сказал Антоныч.— Не иначе, как он — Петька Чмырь. Он и есть. Только он тут все места знает, как свои карманы. А. все же бандита этого поймаем, Лексеич. Дай только срок.
На Парамона — двенадцатое декабря — был сильный снег и была метель.
— Теперь метели до Николы,— сказал Антоныч.
Но в этот раз примета не оправдалась. Утро следующего дня принесло ясную погоду и мороз. Управившись с домашними делами, я кликнул Рекса и отправился в обход. Шел обычным маршрутом — по диагонали, пересекая кратчайшим путем места, где чаще всего паслись лоси. Минул Семенову поляну и вышел к оврагу Волчье лыко. Здесь под защитой старого бора находилась большая сосновая плантация.
Я остановился на пригорке и огляделся. Стройные каре молоденьких, хорошо прижившихся сосенок ярко, зелено выделялись на фоне легкого пушистого снега. В южной части посадок было какое-то движение. Я поднес к глазам бинокль и увидел лосей. Животные жадно объедали молодые ветви и верхушки деревьев. Я собрался спугнуть зверей, но Рекс вдруг ткнул меня носом в ногу и оскалился, повернув в противоположную сторону голову и напрягши уши.
Я обернулся, но ничего особенно не приметил. Тогда Рекс отбежал на несколько метров вправо и остановился.
Я подъехал. На снегу тянулся свежий след лыж. Изгибаясь дугой, он исчезал в кустарнике, среди которого пламенели своими льдистыми гроздьями рябины. На ветвях возле ягод тихонько возились снегири. Птицы вели себя спокойно. Должно быть, браконьер уже затаился в засаде. На это указывал и выбранный им путь — лыжня шла к лосям с наветренной стороны.
Я осторожно двинулся по чужому следу. Рексу, опасаясь его свирепости, приказал дожидаться моего сигнала у кустов. Умный пес лег, затаился и торчком поставил уши.
Браконьер шел с палками, чтобы быстрее двигаться, если ему придется удирать от погони. Я палки оставил дома и теперь подосадовал на свою оплошность.
Нарушителя заметил не тотчас, Он лежал за пнем, и белый полушубок делал его на снегу мало приметным. Метрах в двухстах в сосенках паслись лоси. Они медленно подавались в нашу сторону. Браконьер для верности выстрела ждал, когда звери подойдут поближе. Я хотел крикнуть, но не успел. На край посадки вышел крупный самец. Должно быть, он учуял нас, так как тревожно вскинул голову и предостерегающе рыкнул. И тут же прогремел выстрел. Пуля угодила под левую лопатку, и лось, подломившись в коленях, ткнулся мордой в снег, потом взбрыкнул и затих. И тотчас по сосенкам будто шквальный ветер пронесся — деревца зашумели и закачались. Стадо взметнулось и, проваливаясь в снегу почти по брюхо, скрылось в соседнем березняке, только густая серебристая пыль повисла в воздухе.
Браконьер поднялся, и глаза наши встретились.
— Здорово, Чмырь,— узнал я злостного нарушителя.— Вот мы и встретились снова. Попался с поличным.
— С поличным? — Чмырь усмехнулся.— Бери эти поличные, что в них толку! Докажи, что я свалил сохатого.
— Жакан твой. Куда денешься?
— И ружье мое, только поди — возьми его! — нагло осклабился браконьер.— А без ружья мало ли чей жакан, может, твой или Антоныча.
— У наших ружей другой калибр.
— По лесу и другие шатаются, не один я.
Я оглядел Чмыря. Это был не ладно скроенный, но крепко сбитый человек лет тридцати, с короткой, почти утопавшей в квадратных плечах шеей и с тяжелыми кулаками, насаженными будто кувалды на длинные руки. Маленькие, глубоко посаженные глазки его смотрели на мир настороженно и недобро. В одиночку мне было с ним не совладать, а звать на помощь Рекса рискованно. Чмырь наверняка оказал бы сопротивление, и Рекс сильно потрепал бы его.
— Послушай, Чмырь,— попытался я урезонить браконьера,— ведь ты понимаешь, что добром я тебя не отпущу. А сопротивление только отягчит твою вину. Пойми это и давай ружье.
Рука моя потянулась за ружьем.
— Не трожь! — Чмырь сверкнул глазами и скверно выругался.
— Со мной Рекс, а о нем ты слышал,— пригрозил я.
— Я и твоего Рекса уложу, как сохатого.
Чмырь переломил в замке двустволку и демонстративно вложил в нее второй патрон.
— Ты понимаешь, на что идешь, Чмырь? Ведь это большой уголовщиной пахнет.
— А ты! Тебе что, больше всех здесь надо? Зверья мало? — отрывисто забухал хрипловатым басом Чмырь.— Сохатые уже сосняк жрут, корму им не хватает, все равно отстреливать надо. Сидите тут на кордонах, будто псы на сене — сами не едите и другим не даете. Особенно ты. Смотри, досторожишься! В лесу свидетелей нету. Однако я двинулся. А сохатым подавись!
Тогда я свистнул. Из-за кустов, вымахивая огромными прыжками, вынесся Рекс. Увидев Чмыря и учуяв недоброе, пес оскалился и шерсть на его загривке поднялась. Чмырь мгновенно вскинул ружье. Еще несколько секунд, и прогремел бы выстрел, но я загородил собой Рекса, а чтобы он не сорвался, схватил его за ошейник.
— Далеко не уйдешь, Чмырь,— сказал я,— Рекс догонит и схватит.
— Прежде сам свалится,— Чмырь похлопал по ружью,— если спустишь его.
Сильно оттолкнувшись палками, Чмырь покатился под уклон.
Я задумался, как быть? Рисковать собакой не хотел. Однако и позволить браконьеру вот так нагло уйти было нельзя — тогда Чмырь совсем зарвался бы. Ничего не решив, я двинулся следом, предоставив событиям развиваться своим чередом.
Так мы и шли: Чмырь впереди, мы — метров сто сзади. Рекс все время порывался вперед, но я осаживал его. А Чмырь уходил все дальше и дальше. Он шел к Татарскому валу — огромной овальной впадине с пологим, будто искусственно созданным валом. Путь туда вел вдоль Таденки. Но был и более короткий— по прорубленному нами летом новому визиру — узенькой просеке. Чмырь эту дорогу не знал. Я решил перехватить его у Татарского вала и там задержать до прибытия Антоныча. С этой целью написал своему помощнику записку. Записку вложил в кармашек на ошейнике Рекса и приказал ему бежать на кордон. Пес повиновался неохотно, даже прикинулся непонимающим, и мне пришлось строго прикрикнуть.
Подождав, когда Рекс скроется из виду, я свернул в сторону нового визира. Как буду действовать дальше, не представлял себе, знал твердо одно: должен сделать все, чтобы выиграть время или до появления Антоныча, или до выезда патрульной машины.
У Татарского вала Чмырь и я появились почти одновременно. Увидев, что Рекса нет, Чмырь осмелел и решительно двинулся на меня. Я загородил дорогу, а когда он поравнялся, наступил своими лыжами на его лыжи,
— Сойди, гад! — пригрозил Чмырь.
— Давай ружье! — приказал я.
— Бери, твоя взяла,— вдруг согласился Чмырь.
Он снял ружье и протянул его, но тут же сильно ударил меня в грудь. Я потерял равновесие и упал, лишь в последний момент успел ухватиться за ногу браконьера. Чмырь навалился на меня всем телом и вдавил мою голову лицом в снег. Снег забил глаза, нос, рот, я стал задыхаться и глухо закричал. Должно быть, крик этот отрезвил браконьера и он отпустил меня.
— Задушить бы тебя, как собаку! — услышал я.— Но и так запомнишь.
Чмырь злобно сорвал с меня ружье.
— Начальничек выискался! Как без пушки будешь, а? Что в конторе скажешь?
Чмырь помолчал и вдруг фальцетом пропел:
— Все кругом народное, все вокруг мое… Вот я и беру свое.
— Подавишься! — ответил я, стряхивая с лица снег.
— Ты уже подавился, сволочь сознательная! До новой встречи, начальничек.
Браконьер взялся за палки, но я с колен ничком бросился вперед и уцепился за концы лыж.
— Мало тебе, да?
И тут же что-то тяжелое обрушилось на мою голову — я лишился сознания. Когда очнулся, Чмырь был далеко. В сгустившейся предвечерней морозной синеве размытым пятном маячила его фигура.
Сняв ушанку, я потрогал голову и едва не вскрикнул от боли. Возле темени вздулась шишка размером с полладони. Захватив горсть снега, я приложил его к ушибленному месту. И вдруг из-за спины моей выскочил Рекс. Сперва я посчитал его за волка и замер, а когда разобрался, Рекс пронесся мимо. На мой окрик он лишь повернул голову. Я понял — пес устремился за браконьером. Стало быть, решил я, недалече и Антоныч. И лишь позже сообразил, что так быстро сбегать на кордон и вернуться Рекс не мог.
Поднявшись, я поспешил за Рексом. Опасение за его жизнь подгоняло меня.
Через негустое мелколесье лыжня вывела в поле. Где-то посередине его виднелась фигура Чмыря, за ним несся Рекс, да так, что снежные протуберанцы взвивались за его спиной.
Я хотел закричать, но вовремя сдержался. Чмырь шел, не оглядываясь, мой крик заставил бы его обернуться и тогда Рексу пришлось бы худо — браконьер спокойно расстрелял бы пса из двух стволов.
Но, вероятно, шум, с каким Рекс вылетал из глубокого рыхлого снега, встревожил браконьера. Он посмотрел через плечо и моментально схватился за ружье. Наверное, ружья сцепились стволами, так как Чмырь долго не мог снять ни одного из них. Рекс тем временем отмахал еще несколько десятков метров. Еще немного, и он подмял бы под себя нарушителя. Чмырь все же успел сдернуть одно из ружей и навскидку выстрелил. Вблизи Рекса взметнулся снежный фонтанчик. Второй выстрел прогремел почти одновременно с могучим броском Рекса. Я невольно вскрикнул, решив, что в этот раз Чмырь не промахнулся. И тут же донеслось рычанье Рекса. Ударом в грудь он опрокинул Чмыря навзничь и, намертво вцепившись в полушубок возле горла, не давал браконьеру подняться.
Я поспешил на помощь. Подоспел почти вовремя. Но только поравнялся, как Чмырь, изловчившись, выдернул из-за голенища валенка кинжал и ударил им Рекса. В последнее мгновение носком ноги я ткнул руку Чмыря и это спасло Рекса от верной смерти — клинок вонзился в его бок наискосок и не очень глубоко. Рекс глухо зарычал, но браконьера не отпустил. Нахлобучив на лицо Чмыря его же ушанку, я заломил ему назад руки и туго скрутил их ремнем.
— Все, Рекс, назад!— скомандовал я.
Рекс подчинился не сразу, потом разжал челюсти, сел рядом с браконьером и стал зализывать рану, не спуская глаз с Чмыря.
На обратном пути я все ждал появления Антоныча, но тщетно. Чмырь всю дорогу угрюмо молчал. Лишь на кордоне вдруг сказал, чтобы уязвить меня:
— А пес-то сильнее тебя оказался.
— Потому и сильнее,— тут же нашелся Антоныч,— что человека защищал, а не тебя, бандита.
Г. Зибров
“Охота и охотничье хозяйство” №7 – 1974