Не пощадили годы Ивана Алексеевича: собрали в глубокие морщины кожу на его обветренном лице, обсыпали инеем волосы, согнули широкую спину. Ему давно перевалило на седьмой десяток, но он старался не поддаваться: нет, нет, да и побредет с лайкой в тайгу за белкой или глухарями. Лишь в самое последнее время трудно стало лазить по бурелому и болотам, спать у костра: крепко болела поясница, — и пришлось устроиться сторожем в сельмаг.
Старик жил одиноко. Его одиночество разделяла постаревшая лайка Найда. В избушке Ивана Алексеевича всю осень и долгую зиму было тихо. Но после майских праздников дом наполнялся шумом: приезжали на лето внуки — трое русоголовых мальчиков, озорных и голосистых. Дед не мешал играм ребят. Он ворчал на невесток: — Отстаньте от парнишек! Чего шумите! Придет время — сами они образумятся.
Шум и возня, поднимаемые мальчишками, доставляли старику радость. Глядя на детей, слушая смех, он забывал о больной пояснице, о долгих зимних вечерах. Любили озорники деда, любили и его лайку. А Найдв отвечала малышам на ласку крепкой привязанностью…
Сыновья не раз звали отца к себе в город, но старик не желал уезжать из родных мест.
— Тут родился, тут и помру! — сурово отвечал он. И терпеливо коротал одинокие зимы…
Был студеный, вьюжный декабрь. Как-то утром, возвращаясь с дежурства 8 сельмаге, Иван Алексеевич увидел на заборах розовые листовки с черными буквами. Старик подошел поближе: — «Граждане, истребляйте бродячих собак!» — прочитал он. Старик хмыкнул, пожал плечами. Где же это у них, в тайге, бродячие собаки!
Но дня через три в домик на краю поселка нежданно пришла беда. Ранним утром Иван Алексеевич проснулся от шума. Во дворе злобно, с хрипом залаяла Найда.
— Да что она сдурела, что ли! — подумал старик. — На кого лаять-то!
Однако собака не умолкала. Иван Алексеевич оделся и вышел на крыльцо:
— Ты чего! — окликнул старик собаку, но тут же осекся, У сарая стояли двое. В одном Иван Алексеевич узнал хулигана Никишку Соболева, в — другом заготовителя из конторы Думкина. Никишка держал в руках деревянную рогатину, а у Думкина был мешок. На дороге возле дома стояли сани с высокой клеткой, заполненной собаками разных пород: дворняжками, лайками, гончими. Иван Алексеевич все понял. Ни слова не говоря, схватил он топор и пошел на Никишку. Найда, заметив поддержку, осмелела, выскочила из будки и с остервенением залаяла.
— Ну, ты, не очень-то! — закричал Думкин. — Привязывал бы свою шалаву! Мы по закону… — Я вам покажу закон! Будете знать, как по чужим дворам без хозяев лазить.
«Гости» не стали дожидаться, пока разъяренный Иван Алексеевич подойдет к ним. Когда сани с клеткой отъехали на почтительное расстояние, Никишка, чувствуя себя в безопасности, стал зубоскалить:
— А ну, подойди поближе, дед! Мы и тебя мигом на живодерню отправим!
Иван Алексеевич больше уже не ложился. Затопил печь, разогрел суп, немного налил в тарелку, а остальное вылил в Найдин чугунок. Лайка легла у двери и терпеливо ждала, пока остынет обед: она ела только остывшую пищу. Раз, еще щенком, она из-за любопытства ткнулась в миску с горячими щами и обожглась. Этот урок запомнился Найде на всю жизнь.
Иван Алексеевич позавтракал, убрал со стола и сел возле раскрытой дверцы печи. Потрескивали дрова, весело билось пламя, бросая на лицо красные отблески. Найда подошла и осторожно положила на колени человека лобастую голову.
— Ты чего! Скучаешь! — теплые руки хозяина приятно ласкали, щекотали уши и шею. Хозяин часто разговаривал с Найдой. Она по голосу безошибочно угадывала, когда человек был весел или грустил. Лайка пристально смотрела на старика черными умными глазами, чуть шевелила ушами.
…Февральский день короток. В семь часов вечера стемнело, хоть глаз коли. Подул студеный ветер. Глухо звенели в раме плохо промазанные стекла.
— Метель разыграется! — подумал Иван Алексеевич.
Заложив руки за спину, старик прощался по избе и встал возле окна. Но о чем бы не думал — мысли возвращались к Никишке, к утреннему разговору. На душе было тоскливо и холодно. Занятый своими мыслями, Иван Алексеевич не заметил, что Найда подошла к двери: собака просилась на улицу, заскулила.
— Хочешь к собакам в клетку! Иди!
Он открыл дверь, и Найда прыгнула в темноту.
— Эх, Найда, Найда! — шептал старик. — Все понимает, только не говорит. Сколько мы с ней белок, куниц добыли. Бывало, с медведями встречались, ни разу не подвела.
Около полуночи лайка вернулась. В избе сразу стало прохладно: Найда принесла с собой тонкий запах снега и морозную свежесть.
— Наморозилась, непоседа! Иди на место! Но лайка вернулась к двери.
— На место!
Найда не подчинилась, заскулила просяще и тревожно. Она подходила к Ивану Алексеевичу, терлась о ноги, ласкалась, но снова и снова возвращалась к порогу, как бы приглашая следовать за ней.
— Ступай. Ждать не буду! — рассердился старик, и лайка опять нырнула за дверь, в темноту.
Иван Алексеевич лег в постель, но заснуть уже не мог. Прошло с полчаса, а лайка не возвращалась. Старик все же не утерпел, вышел во двор.
Над поселком билась метель. Возле столбов с электрическими фонарями кружились, словно стаи белых бабочек, снежинки.
— Найда!
Старик позвал раз, потом еще, свистнул — собака не отзывалась. Тогда Иван Алексеевич пошел по заснеженной улице в сторону леса. Он миновал дома, идти стало труднее. Остановился, покричал в темноту. Прислушался. Ветер донес отзвуки лая. Старик почему-то решил, что лес попал в беду, и заспешил. Ветер трепал полы шинели, снег забивайся за воротник, а Иван Алексеевич ничего не замечал: шагал и шагал. Он то и дело проваливался в снег, два раза упал, но упрямо пробирался к темнеющему лесу. Выбиваясь из сил, дошел до опушки. Собаки нигде не было видно. Может, и не она лаяла!
Потеряв надежду отыскать Найду в этой лихой круговерти, Иван Алексеевич остановился, вытер тыльной стороной ладони вспотевшее лицо, покричал в темноту. Нет, Найды не было слышно. Старик постоял, передохнул и, тяжело ступая, словно таща непосильную ношу, повернул назад. Но в этот момент ветер снова принес к нему призывный лай. Собака находилась где-то совсем близко.
— Уж не зверя ли нашла!
Лайка, запорошенная снегом, лежала под сосной и тихо повизгивала. Старик с облегчением вздохнул, провел рукой по обледенелой спине собаки. Найда ткнулась влажным холодным носом в руку, в шинель, но не отошла от дерева.
— Ну, будет! — ласкал Иван Алексеевич собаку. Неожиданно рука нащупала что-то твердое. Только сейчас Иван Алексеевич разглядел: Найда была не одна. Сжавшись в комочек, под сосной сидел мальчик лет семи. Рядом с ним к стволу была прислонена сломанная лыжа.
— Что же это такое! — у Ивана Алексеевича дрогнуло сердце, перехватило дыхание. — Вставай, милый, вставай! — затормошил он найденыша.
Мальчик не отвечал.
Старик взял ребенка на руки, и поспешил к поселку. Нести мальчика ему было трудно. К счастью, ветер теперь бил в спину, зато руки закоченели и почти совсем уже не чувствовали мороза. Найда бежала впереди.
В доме Иван Алексеевич быстро раздел мальчика, растер ему тело шерстяным шарфом, положил р. постель, потом вылил в рот малыша ложку водки. Мальчик поморщился. Взметнулись темные реснички, открылись большие, серые глаза.
— Дедушка… — одними губами прошептал малыш.
— Что, милый!
— Это ваша собака!
— Моя… наша, Найдой ее зовут. Ты побудь с ней, а я мигом за доктором сбегаю.
Мальчик согласно кивнул головой. Иван Алексеевич укрыл его одеялом, взбил повыше подушку и торопливо вышел из дома.
Вскоре старик вернулся с врачом. Мальчик спал, разметавшись, обнажив худенькую шею и узкую грудь. Дышал он глубоко и спокойно.
Доктор вымыл руки и с чемоданчиком подошел к кровати. Лайка угрожающе зарычала.
— Что ты, глупая! Это же не враг, а друг! — успокоил хозяин. Доктор склонился над кроватью, пощупал у мальчика голову, послушал, как он дышит.
— Он не нуждается в моей помощи. Вы сделали все необходимое, — сказал доктор. — Спасли парня. Спасибо вам за это.
— Что вы, доктор! Это не я! Это она его спасла, — Иван Алексеевич кивнул в сторону Найды.
Потирая красные, застывшие руки, старик подошел к печи, дышащей жаром и, как был, в шинели и шапке, присел на табурет, устало облокотился на стол. Найда легла рядом.
— Вот оно, как дело-то обернулось. Слышала, что доктор сказал! Пропал бы парень без нас, замерз, — проговорил старик.
— Вы это о чем, Иван Алексеевич! — окликнул его доктор, укладывавший стетоскоп.
Но старик промолчал. Склонив голову, он смотрел куда-то в угол. Лицо старика было усталым, но спокойным. Таким обычно бывает лицо у человека, выполнившего свой долг.
В. Киселев
«Охота и охотничье хозяйство” №10 – 1961