Перепел.

В поле за прудом — заколосившаяся рожь.
И оттуда день и ночь несутся волнующие меня крики:
— Поть-полоть. Поть-полоть. Поть-полоть..,
Слушаю и думаю: как натаскать Бурана по этой горластой птице? Сколько уж раз пытался я показать ему перепела, но все безрезультатно: на его голос он не обращал ни малейшего вни­мания. И все-таки я решил еще раз попытаться подвести свою лайку к поющему перепелу. Уж очень разорался сегодня во ржи за прудом бой­кий певец!

Стемнело. На траву пала обильная роса. За­молкли дневные звуки. Но тишину и прелесть летней ночи будоражит все тот же неугомонный солист! Он орет во всю силу.
— Поть-полоть… поть-полоть…
Кричит так, будто он один хозяин этого поля, этой заколосившейся ржи, этой летней ночи!
А мы все ближе… ближе…
Буран крадется за мной, как вор, чуткие уши его стоят на самой макушке. Я разговариваю с ним так тихо, что даже сам почти не слышу шепота своих губ. Но Буран понимает. О, он от­лично понимает все, что я ему говорю. Дорога идет чуть-чуть в гору и где-то впереди, почти рядом с дорогой, за тридцать, за двадцать шагов от нас, бьет перепел:
— Поть-полоть… поть-полоть, поть-полоть…
Но мой пес, мой глупый пес! Он вертит голо­вой, слушает шорохи ночи, но ничуть не обра­щает внимания на эти, душу мне раздирающие крики!
Перепел смолк и в ту же минуту строгие уши Бурана еще острее врезались в звуки ночи.
И вдруг снова:
— Поть-полоть…
— Вперед!..
Как подброшенный пружиной, сорвался пес, перемахнул через придорожные колосья ржи и с визгом, захлебываясь, очертя голову бросился преследовать…
Нет, не перепела. Да я и не вижу кого. Знаю только, что за птицей он не пойдет с голосом…
Да, сорвалось у меня дело и на этот раз. Я вернулся домой один. А Буран пришел на рас­свете, весь вымазанный в глине. Это он лазил в нору за лисицей. Видимо, рыжая тоже охоти­лась за перепелом.
После этого случая я вовсе отказался от на­таски лайки по перепелу. Пустое это дело. Не лаечье.

* * *

Как-то я возвращался с реки, где отстоял ут­реннюю зорю, не Сделав ни выстрела. В то лето бесконечные дожди помешали уборке хлебов, и мы шли по нескошенным полегшим овсам.
Буран бежал на коротком поиске впереди меня, и по его поведению было видно, что он чем-то возбужден: он то замирал на мгновенье на месте, то срывался и, сделав два-три прыжка, снова переходил на нервно-крадущуюся рысь>, характерную для лайки.
Вдруг он делает громадный прыжок, другой и у него из под самого носа вырывается из полег­шего овса тяжелый перепел»

Ф-ррррр.
— Стой!
Буран оглядывается на меня, а я выцелив — стреляю. Некрепкую лаечью стойку срывает вы­стрел, и пес мчится разыскивать дичь. Здесь его уж не удержишь.
Часа два спустя, расстреляв все патроны, до­вольный работой своей лайки, я шел домой.
С тех пор, каждый раз возвращаясь с реки, мы час — другой отдавали должное перепелам.
Любители крепких стоек легавых, скажут, что это уж не охота, когда собака может сорваться со стойки. Я отвечу на это: такова природа лаек.

Н. Серапионов
“Охота и охотничье хозяйство” №3 – 1957

Назад к содержанию.