Пурга не утихала. Лес шумел, и в его ровный глухой гуд часто вплетался громкий треск повалившегося дерева.
— Наказанье, — ворчал Прокопий, — пятый день сидим без дела. — Он подбросил в печурку дров и поставил на нее чайник. — Только и делаем, что едим да чай пьем. Скоро продукты кончатся. Придется домой с пустыми руками возвращаться. — Прокопий вынул из кармана трубку, аккуратно набил табаком, раскурим и, устроившись поудобней, застыл, как изваяние.
В палатке было тепло, в печурке, весело потрескивая, гудел огонь, и оба охотника сидели в одних рубахах.
Петр смотрел на старика и думал: «Первый раз вышел на промысел и вот неудача — погода перепутала все плены. Правда, успели расставить большую часть капканов, но их, вероятно, занесло снегом. Если и не занесло, так все ровно толку мало. В такую непогоду редкий зверь ходит. Лежат все, отлеживаются, ждут хорошей погоды, морозца. Но, может быть, после длительной непогоды будет много свежих следов и посчастливится добыть соболя. Моя собака еще ни разу не ходила за соболем, вся надежде не собак старике. Прокопий обещал обучить меня нелегкой охотничьей науке».
Старик молчал. Он мог молчать часами, сидя у печки или у костра попыхивая трубкой, такой же древней, как и он сем, только изредка пошевеливаясь, чтобы подбросить дров или затушить отскочивший уголек.
Петр любил молчать вместе с ним, потому что знал, что после долгого молчания старик, как будто пытаясь наверстать потерянное время, начинал рассказывать.
Закипел чайник. Прокопий вынул из мешочка кусочек чая и, растерев его в ладони, заварил. Петр приготовил кружки, достал сахар, масло, нарезал хлеб и холодное мясо. Молча начали ужинать.
Снаружи завышал ветер, с силой ударяя в палатку. Снег то сыпался с тихим шорохом, то барабанил, как дождь, а то вдруг, словно сговорившись с ветром, набрасывался на палатку и начинал яростно терзать ее.
Старик молча смотрел в огонь. Молчал и Петр, ожидая, когда Прокопий начнет рассказывать. Наконец он заговорил.
— Давно это был. Очень давно. Я только четырнадцать зим прожил. Но уже тогда помогал отцу на охоте и даже умел стрелять из его ружья. Большое горе пришло к нам в дом. Погиб на охоте отец. Медведь задавил его и ружье поломал. Остались мы с матерью, я и трое младших: брат и сестры. А впереди зима. Но ничего не поделаешь, жить надо. Пошли мы с матерью не охоту. Петли на зайцев ставили, черканы, поставили и ловушки на соболя. Потом я ходил проверял, а мать оставалась дома с малышами.
Иду я однажды с собаками, их две после отца осталось. Вижу след свежий, соболь прошел. Собаки след взяли. Через некоторое время лай слышу. Обрадовался, быстро бегу. Прибежал, вижу: сидит соболь на большой лиственнице, а как его достать — не знаю, ружья-то нет. Что делать? Сел я и заплакал. Однако долго плакал. Замерз. Разжег костер, думать стал. А соболь все наверху сидит. Рядом с лиственницей деревьев нет, а на земле собаки стерегут, никуда не убежишь. Так и сидим: он наверху, я внизу. И тут я решил срубить дерево. На земле, думаю, его собаки схватят, собаки хорошие были. Топорик у меня был меленький, как игрушка, а лиственница толстая, один человек не обхватит, всю ночь рубил я мерзлое дерево, устал. Только на другой день к полудню свалил его. Прыгнул соболь, когда дерево падать стало, собаки за ним. Одна схватила зверька, а вторую деревом придавило, насмерть. И радостно мне: соболя в руках держу, и плачу: собаку жалко.
Старик вздохнул, видно накатилась на него давно забытая горечь утраты. Потом подкинул в печурку дрова, разжег угольком потухшую трубку, затянулся несколько раз и продолжал:
— Пришел домой с добычей. Обрадовались все, особенно мать. Охотник, говорит, теперь мой сын нестоящий. Отогрелся дома, успокоился, мечтать стал. Думал, счастье мне соболь принесет, ружье куплю.
Прошел еще месяц. Мы жили по-прежнему. Основной добычей оставались зайцы. Попалось десятка два горностаев, еще два соболя в ловушки. Я с нетерпением ждал дня, когда приедет скупщик пушнины.
Приехал купец. Взяли мы с матерью пушнину и пошли. Много охотников собралось, шум стоит. Некоторые уже песни поют. Купец спирт привез — угощает всех. Я сначала ему горностаев показал. Посмотрел он и спрашивает: «Чего ты хочешь?» «Ружье», — говорю. Засмеялся купец: «Ах ты, мальчишка глупый. Да ты знаешь, сколько ружье стоит? Я ружье только за соболей продаю». «У меня и соболя есть». — «Есть? Ну, это другой разговор». Как только моих трех соболей увидел, сразу добрым стал. «Да ты, — говорит, — настоящий охотник. Ну-ка выпьем с тобой». И наливает мне кружку. Я начал отказываться. Все кругом засмеялись: «Какой же ты мужчина?!» А купец громче всех хохочет. Разозлился я, схватил кружку и выпил. Закашлялся, дышать не могу, слезы из глаз бегут, в голове зашумело, а купец еще громче смеется. «На, — предлагает, — закуси». Съел я что- то, вроде легче стало. Гляжу кругом — никого не узнаю. А купец говорит мне что-то, добрый такой, ласковый.
Проснулся утром, а купца уже нет, уехал. Кинулся я к матери, а она плачет: «Не дал купец ружья, трех соболей ему мало, нужно десять. Хотела я соболей забрать, чтобы десять накопить на ружье. Не отдал. Полпуда муки, две плитки чая и несколько метров материи дал и все».
Старик замолчал. Печка погасла и в палатке стало прохладно. Петр поворошил палкой в золе, там еще оставалось несколько угольков. «Дай-ка!» — Прокопий уже набил свою трубку и протягивал руку за угольком, прикурить. Петр протянул спички. «Зачем спички, уголек дай». — «Уголек?» — удивился Петр.
— Руки-то обжигать, вот спичка, чирк и готово». — «Чирк и готово, — передразнил старик, — как это у вас, молодых, быстро все получается. Они ведь денег стоят, спички-то», — «Деньги? Копейка». — «Копейка? — голос старика посуровел. — А копейка что ж, по-твоему, не деньги? Эту копейку, — кивнул он на коробок, — люди делали, для нас с тобой делали, чтобы нам в тайге лучше было. А ты бы стал делать этот коробок за копейку? Молчишь?» — «Так ведь там машинами их делают, не вручную, за час тысячи таких коробков вылетают». — «Машины тоже люди делают, — возразил старик, — Я так понимаю: всякую вещь с умом применять надо, беречь ее, будь это спичка или ружье, все равно, во всякую вещь труд человеческий вложен, а труд уважать надо. Например, патроны. Раньше их трудно достать было, а сейчас ты по бурундукам и даже по бутылкам стреляешь. Конечно, патроны дешевые. Но ты подумай, сколько людей свой труд затратило, прежде чем эти патроны к тебе попали. А ты взял и выбросил, просто так. Ни зверя не убил, ни пушнину не добыл, в бутылку выстрелил. Между прочим, бутылка тоже вещь полезная, а ты ее разбил». «Да что ты, Прокопий»,— взмолился Петр. — «Молчи, — перебил старик, — и слушай. На старом зимовье ты три капкана поставил, а зачем?» — «Как зачем, — удивился Петр, — там следов горностая много». — «Много, не спорю, — согласился старик, — но ведь там очень много расколотых плах, поленьев. Можно было соорудить кулемку или плешку, а капканы в другом месте поставить. К плахам горностай привык, бояться их не будет, смело пойдет. А к капкану осторожно подходить будет, пока не привыкнет. В тайге ведь тоже думать надо, — хитро прищурился глядя не растерянного Петра. — Ну что же, — улыбнулся, — девай теперь спички, уголек-то потух».
Они растопили печку, принесли на ночь дров и начали укладываться. Ветер стал тише. Лес уже не гудел, а монотонно шуршал. «Завтра хорошая погода будет», — заметил Прокопий.
Засыпая, Петр думал о старике. Целую лекцию о копейке прочитал. Философ! И ведь не жадный. Зверя ли добудет, рыбы ли наловит – все людям раздаст. Себе только на два-три раза поесть оставит. Пушнину сдаст, купит что надо, а на остальные деньги сладостей наберет и угощает всех ребятишек поселка. А тут копейка. Чудно? А вообще-то ничего удивительного нет. Он вспомнил рассказ старика. Да, тяжело ему доставалась копейка в молодости.
Спал Петр неспокойно, ему снился соболь, прыгавший по способам, преследовавшие его азартным лаем, и маленький мальчик, на морозе в одной рубашонке рубивший ночью огромную лиственницу. На лиственнице сидел соболь, какой-то круглый, нет, это на соболь, а копейка. Копейка вдруг упала и прямо на Петра. Он хотел поймать ее, но она отскочила в сторону – и перед Петром уже не копейка, а хохочущая, маслянисто-жирная рожа купца.
«Вставай, охотник. Всех зверей проспишь, — услышал он голос Прокопия. — Погода отличная. — Старик аккуратно положил дрова рядом с печкой. — Крепко ты спишь, я уже чай сварил, дров нарубил. Поднимайся. Попьем чай, да пойдем».
Поели быстро.
— Я на коне пойду по большому кругу, — сказал Прокопий Петру, — а ты налегке иди по малому, вокруг озера. Капканы проверь, новые кое-где поставь. Посматривай глухарей по дороге, у нас мяса мало.
— А когда за соболем пойдем?
— Не торопись, сначала надо капканы да ловушки наладить, а потом и побродить можно.
Они разошлись.
Ветер стих. Солнце скрывала тонкая пелена облаков, и оно просвечивало сквозь них светлым пятном. Снег еще шел, но очень редкий. «Это хорошо, что идет снег, — думал Петр, — видно будет, какой зверь ночью прошел, а какой только что, след по-разному запорошен».
Петр шел, посматривая по сторонам, находил капканы, занесенные снегом, очищал, маскировал их, подкладывал примаку. Иногда ставил новые капканы. Изредка встречались следы горностая. Но что это? Под колодину, где стоял капкан, вел след. Петр кинулся к капкану. Он был открыт и сильно занесен снегом. Горностай, видимо, забежал на тарелочку, съел приманку, потоптался и, оставив после себя каплю мочи и ниточку кала, побежал дальше. Сторожок, занесенный снегом, не сработал. «Дурак, — ругал себя Петр, — надо было лучше капкан закрыть, тогда бы горностай не ушел». Очистив от снега и тщательно закрыв капкан, он двинулся дальше..
Еще издали Петр заметил, что у очередного капкана снег сильно притоптан. Зверек. Неужели ушел? Петр ускорил шаг. Горностай попал в капкан ногой и сердито стрекотал… И снова проверка, очистка, поправка, замена приманки, установка новых калканов. Обыкновенный охотничий труд. А вот и еще добыча. Крепкие дуги капкана схватили зверька за туловище. Мгновенная смерть. Чисто-белая шкурка. «Однако, прав был старик, —припомнил Петр, — что более крупный капкан лучше. Он хватает зверька за туловище и давит насмерть, мелкий же берет в основном за ногу. Зверек грызет ее, пачкает шкурку кровью». У Петра в основном были мелкие капканы. Они легче, больше можно унести с собой. Но старик был другого мнения.
«У тебя капканов много, — говорил он,— ты и суешь их где попало. А я берегу их, ставлю только на верные места. Где есть возможность, я кулемку сделаю, плашку поставлю. Вам, молодым, лень деревянными самоловами заниматься».
Вдруг Петр остановился. Дорогу пересекал след соболя. Крупный-то какой! Самец. И идет, не торопясь. След совсем не припорошен. Значит, прошел час-два назад, не больше. Далеко уйти не мог. А что если попробовать? Подозвав собаку, Петр ткнул ее носом в след, а сам заволновался, пойдет ли его Алдан за соболем, молодой ведь. «Ищи! Ищи!» Алдан фыркнул, очищая нос от снега, понюхал и пошел по следу. Пошел! Это решило все. Петр двинулся за ним.
Он шел уже часа полтора, а лая не было слышно. След петлял, кружил на одном месте, залезал под колодины и бурелом. Впереди показалась собака — голова опущена, виновато виляет хвостом. У Петра екнуло сердце. Сбилась? Потеряла след? Не хочет идти дальше? Он подозвал пса, приласкал его, дал кусочек хлеба. «Ищи! Ищи!» — настойчиво тыкал он Алдана носом в след. Но пес растерянно скулил и не двигался. «А, черт!» — выругался Петр. Настроение сразу упало, и Петр почувствовал, что очень устал.
Отдохнув, решил дойти до места, откуда вернулась собака: «Может, глухарей по дороге встречу, а день асе равно пропал». И тяжело поднявшись, он зашагав по следу. Пес плелся сзади.
Через полчаса Петр вышел на берег небольшого лесного озера. След привел его на пригорок, где обособлено от леса стояла группа дуплистых деревьев. Снег был густо истоптан собольими и собачьими следами.
Петр присел. Разбираться в этой путанице было бессмысленно. «Может, он где в дупле сидит, — тоскливо подумал Петр, оглядывая кроны деревья. — Старик говорил, теряешь след, надо сделать круг. Ушел соболь, найдешь выходной след, если следа нет, значит соболь затаился в кругу.» Петр пошел в обход и обнаружил след. Соболь забрался на дерево, сделал прыжок сделал длинный прыжок в сторону и неопытная собака потерла след. Пес с радостным визгом бросился по следу. Вскоре послышался его лай.
Алдан стоял у комля поваленного дерева и лаял. Петр сразу понял, что соболь залез в дупло. Как же его взять? Вырубил ножом длинный прут, он поворошил им в дупле. В ответ раздалось сердитое урчание. Петр вытащил из рюкзака капкан и поставил его в дупло у выхода. Потом, подумав, снял фуфайку и заткнул ею дупло, на всякий случай.
«Теперь надо прорубить отверстие у вершины, разжечь костер и выгнать зверька дымом, выкурить», — припомнил Петр наставления Прокопия. Но не было топора. Попробовал ковырять ножом — мерзлое дерево не поддавалось. Костер! Надо разжечь костер на дереве — и оно перегорит. Петр повеселел. Разложив костер, он достал котелок и, набросав в него снегу, вскипятил чай. Хлеб по-братски разделил с собакой. Костер прогорел, а дерево только чуть-чуть обуглилось. Подтаскивать дрова приходилось беспрерывно. Тонкий сухой валежник сгорал почти мгновенно. Время от времени Петр пытался расковырять распаренную древесину ножом. Наконец он добрался до дупла.
Теперь можно и отдохнуть. Из дупла донеслось урчание. «Что, не нравится, — усмехнулся Петр, — сейчас ты будешь в капкане». И он представил как вынимает соболя из капкана. В дупле раздался шорох. И вдруг что-то темное пронеслось перед носом оторопевшего пса и молнией метнулось вверх. Петр не верил своим глазам. На дереве сидел соболь. А как же капкан? И дупло заткнуто! Петр кинулся к ружью.
Соболь ходил по веткам и сердито урчал. Мех его переливался и был особенно красив, когда на него падали лучи заходящего солнца.
Петр вскинул ружье, соболь перескочил на ветку, другую и спрятался за ствол. Пока Петр выбирал удобную позицию, чтобы стрелять в голову, солнце скрылось и в наступивших сумерках трудно стало различать мушку. Желание добыть зверька было так велико, что Петр решил стрелять в туловище. Соболь снова перескочил не ветку. Выстрел! Раздался треск и, свернувшись комочком, соболь полетел вниз. Петр кинулся к нему, но соболь, как на пружинах, отскочил в сторону. «Алдан!» — не своим голосом закричал Петр. Собака вихрем налетела на зверька, но тот вывернулся у нее из-под ног и проворно вскочил на дерево. Не успел Петр перезарядить ружье, как соболь прыгнул в сторону. Но стороживший каждое движение зверька пес успел схватить его за туловище. Изогнувшись, соболь вцепился собаке в нос. Алдан жалобно завизжал, но добычу не выпустил. Схватив зверька за шею, Петр освободил нос друга. На теле соболя не было ни одной раны. Петр недоумевал. Куда же попал заряд? Потом посмотрел на дерево и все понял: он перебил ветку, на которой сидел соболь.
Возвращаясь к палатке, Петр издали увидал снопы искр, вылетавшие из трубы. «Не спит старик, беспокоится, наверное,— подумал он и прибавил шагу. — Интересно, что он добыл?».
Прокопий встретил Петра ворчанием: «Почему так поздно в тайге ходишь? Я думал беда случилась». Увидев соболя, он подобрел, но продолжал ворчать, освобождая душу от накопившихся переживаний.
Старик критически осмотрел соболя и, выслушав краткий рассказ Петра, заявил:
— Крупный соболь и цвет хороший, такой рублей шестьдесят стоит, а то и больше.
— Вот хорошо, — обрадовался Петр. — Я себе новое ружье куплю, Тозовку пятизарядную с магазином. Передернул затвор
— Ох, молодость, молодость, — покачал старик головой — лень ему уже ружье перезарядить. Скорее, однако, с пулеметом в тайгу ходить будете.
— Это не лень, — возразил Петр, — а технический прогресс
— Ну ладно, прогресс, садись-ка есть, глухаря я убил, жирный. — И, накладывая Петру в чашку, продолжал — я пять горностаев взял. Соболя след свежий видел, но не пошел, собак отозвал. Решил сначала с капканами и ловушками упрямиться. Завтра пойду, догоню. А ты завтра капканы досмотри и к зимовью сбегай, да постарайся засветло обернуться. Давай есть да спать. Завтра работы много. Отдохнуть надо.
г. Магадан
В. Ермилов
«Охота и охотничье хозяйство» №6 – 1968