Старик эвенк Чапогир проснулся из-за рычания собак. «Наверное, олень к ним близко подошел», — подумал он. Прислушался. Со стороны собак в палатке послышались пощелкивания оленьих копыт. Он успокоился. Жена спала. «Вставать рано. Она знает, когда надо кончать ночевать», — мысленно рассуждал старый охотник.
В пологе под меховым одеялом ему было уютно. Сырые дрова из круглых чурбаков лиственницы, положенные в печку с вечера, еще не успели прогореть: со стороны печки шло слабое тепло. Он попытался заснуть, но сон не шел. «Днем уже весной пахнет. Снег уплотняется, ночью возникают насты, но днем они не то что оленя, крупную собаку не выдержат. Вчера в затишье курил, так слышно было, как солнце греет, на южной стороне лиственницы Смола пробует выступать. Птицам в снег уже не зарыться. Вчера из ельника слышал мелодичный посвист самца рябчика: себе территорию метит. Весна не за горами», — философствовал про себя старый таежник.
Его мысли прервала жена. Она проснулась. Оделась и занялась своими делами: растопила печку, поставила на нее котел, в котором была тушеная сохатина, пристроила чайник. Когда все было готово, сказала: «Дяна илми». Это была команда старику, что пора вставать.
Он ждал этих слов. Встал. Сходил на улицу. Умылся. Сели завтракать. Жена молча подавала ему еду и наливала чай. Он молча ел, пил чай и думал: что попусту молоть языком, лучше помолчать. После завтрака стал собираться на охоту. Вышел из палатки. Солнце еще не встало. Решил взять с собой запасного учуга. Поэтому поймал двух оленей, причем выбрал самых легких, чтобы меньше днем проваливались в снег. Закрепил на учуге седло. Привязал к седлу поводок с собакой по кличке Гирки, что означает друг. Взял с собой топор, тозовку, патроны. Подпоясался ремнем, на котором висел в ножнах охотничий нож. Сегодня он решил осмотреть распадки по левому берегу реки. Не прощаясь с женой, поехал.
Проехав почти пять километров, лишь у третьего распадка встретил свежий след чипкана — соболя. Он освободил собаку от поводка, и она побежала по следу. На его счастье зверек был недалеко. Вспугнутый собакой, юркнул в большую колодину, которую, видимо, для себя ранее облюбовал. Подъехав к давно упавшему дереву, старик попытался выгнать из него соболя, постукивая обухом топора, но безрезультатно. «Придется выкуривать», — принял он решение. Гирки, чуя близко находящегося зверька, метался около лежавшей колодины, скреб лапами снег у комля, глубоко вдыхал воздух из пустотелой сердцевины дерева.
Охотник обошел колодину и внимательно осмотрел ее с боков и сверху. Обнаружил лишь одну дырку, сделанную дятлом. «Гнездо здесь раньше было», — подумал старик. Он забил дыру уже трухлявого по краям дерева пробкой из лиственницы. Убедившись, что в колодине больше нет выходных отверстий, разжег в комле костерок и бросил сверху мох, чтобы больше было дыма. Соболь заурчал. Гирки продолжал кружиться рядом и на звуки, издаваемые зверьком, отвечал лаем. Старик вырубил небольшое отверстие, чтобы через него мог выскочить соболь. Охотник слышал, как зверек урча начал перебираться вдоль ствола в направлении сделанного им отверстия. Старик стоял с тозовкой напротив дырки. Вскоре из нее пошел дымок, а за ним показался кончик мордочки соболюшки. Охотник выстрелил. Немного подождал. В стволе никто не урчал и не скребся. Тогда он поставил винтовку к дереву. Вырубив около отверстия часть боковины ствола, увидел в дыре кончик хвоста зверюшки и за него вытянул соболя. Он был крупным, черным. «Хорош самец», — обрадовался старик. Гирки тоже был рад, что соболь оказался в руках хозяина. Чапогир приторочил добычу к седлу. Пока работал, да и от радости слегка вспотел. Решил здесь же на колодине покурить. После перекура направился вдоль склона, по которому росли кедры, надеялся в этом районе встретить соболя. Однако он проехал километра четыре, а свежего следа не обнаружил. Тогда решил ехать вдоль ельника, который был от него километрах в трех. Здесь он увидел свежий след соболя, освободил Гирки от поводка, и тот побежал по следу. Охотник поехал за ним и стал вслушиваться в звуки тайги. Вдалеке послышался настойчивый лай собаки. «Нашел, молодец Гирки, — подумал Чапогир. — Далеко ушел, не меньше, наверное, двух километров». И направил учуга в сторону собаки.
По голосу Гирки он понял, что соболь сделал очередную перебежку. Опять где-то спрятался. Пытается запутать собаку. Он пересел на свежего учуга и погнал его в направлении друга. Вскоре увидел Гирки около ели. Долго старик всматривался в крону дерева. Наконец, увидел соболя, прижавшегося к большому сучку. Руки слегка дрожали. Охотник продолжал целиться и, только поймав на мушку в прорези голову соболя, — выстрелил. Он услышал, как пуля попала в зверька и увидел как тот, задевая за ветки, стал падать. Не долетев до земли, соболь зацепился за сучок на высоте около пяти метров «Не повезло, — огорчился старик, — надо жердь рубить и сталкивать зверя. Если не получится, придется рубить ель». Посмотрев на толстый ствол, он подумал: «Хынгды асикта — большая ель, трудно будет рубить» Пошел к тонкомерному лиственнику. Выбрал дерево нужной длины. Срубил двумя точными ударами — справа и слева, а затем сильно нажал рукой на ствол — и дерево рухнуло. Отрубив ветки, отнес жердь к ели, С третьей попытки столкнул соболя. Этот зверек был меньше первого и светлее. «Все равно хорош», — подумал старый охотник, поглаживая мягкую, шелковистую шкурку соболя. Зверька приторочил к седлу. Он удивился, как быстро закончился день. Закурил. Почувствовал в теле тяжесть. Пора было поворачивать домой. Без утренней легкости сел на учуга и направил его к дому
Старик приехал, когда небо уже вызвездило. Жена выглянула из палатки и тут же скрылась, Он слез с учуга, снял С него седло. Оленей пустил пастись. Гирки привязал на свое место и подумал: «Я устал, олени устали. Гирки устал — все устали». И побрел к палатке, прихватив с собой соболей. Жена уже приготовила ужин: испекла свежий хлеб — колобо, сделала чукин — слегка обжаренную в собственном соку оленину, заварила душистый чай. После ужина он ободрал соболей и натянул шкурки на правилки для сушки. Жена отнесла корм собакам. Вымыла посуду и поставила ее на место. Положила в печку три толстых не колотых сырых лиственничных чурбака, чтобы медленно горели. Ночью легли спать. «Вот и закончился еще один день», — вздохнул старик.
Утром он проснулся вновь раньше жены и подумал: «Ночью морозец был слабый, наст становился с каждым днем слабее. На охоту на учуге не имеет смысла ехать. Можно будет на лыжах сходить до обеда и взять с собой Суги (по-русски Бурана). Белку посмотрю, может, глухаря возьму».
Жена встала и занялась утренними хлопотами по хозяйству. Она знала, что он проснулся и поэтому скоро спокойно произнесла: «Дяна илми». Позавтракали не спеша, без лишних разговоров. Когда за плечами больше сорока лет совместной жизни, то понимаешь друг друга не с полуслова, а с полувзгляда.
Чапогир стал собираться на охоту. К поняге прикрепил топор. Надел старую парку. Подпоясался. Закрепил на ногах лыжи-голяки. Надел понягу, накинул на плечо ремень, на котором была укреплена тозовка, положил пачку патронов, накинул на шею ремень с биноклем. В левую руку взял поводок с Суги, в правую лыжную палку-тыевкэн и направился к ельнику, где по склону хребта часто попадаются кедры, правда, небольшие, но уже лет десять плодоносят. Там Чапогир рассчитывал добыть белок. Он этот район оставлял неопромышленным на окончание охотничьего сезона. Подойдя к ельнику, спустил Суги с поводка. А сам направился вслед за ним. Минут через двадцать послышался призывный лай собаки. Охотник поспешил туда. Белка, с поднятым вверх хвостом, сидела на сучке ели и вышелушивала шишку, спокойно посматривая на собаку. Подойдя ближе к дереву, Чапогир снял тозовку, оттянул затвор, прицелившись в голову белки, — выстрелил. По тайге прокатился хлопок выстрела, а белка свалилась к ногам старика. Он поднял мягкий комочек с ушами-кисточками. Подбежала собака. Охотник дал ей лизнуть окровавленную головку зверька. Закрепил белку на поняге и пошел вперед. Собаке он рукой показал направление, она весело побежала вдоль елей и растущего на бугре сосняка.
Лай собаки раздался вдалеке. «Километра полтора будет, — подумал охотник. — Надо идти, друг ждет». Когда старик подъехал к дереву, у которого лаяла собака, сразу заметил белку, хотя она прижалась к стволу и не шевелилась. Он её хорошенько выцелил и выстрелил в голову. Падая, зверек одной лапкой зацепил за сук и завис. Благо завис не высоко: в трех — четырех метрах. Шатать дерево было бессмысленно, оно было слишком толстым. «Придется рубить шест», — решил старик. Снял понягу, отвязал топор. Выбрал нужной высоты молодую лиственницу. Срубил ее двумя ударами, очистил от веток, отделил в месте сруба. Отнес к дереву. Со второй попытки столкнул белку вниз. Белку и топор закрепил на поняге, надел ее, взял винтовку, лыжную палку и отправился дальше. До обеда добыл еще четырех белок. Повезло ему сразу после обеда: в сосняке Суги поднял глухаря, и тот уселся на крупном сучке старой с обломленной вершиной сосне. После добытых белок глухарь показался Чапогиру особенно крупным и красивым. Старик любил этих птиц. Их величина и клюв, словно выточенный из мамонтового бивня, всегда напоминали ему орла. И про себя он их называл не иначе, как орел- птица, царь-птица.
Суги спокойно, ненастойчиво лаял. «Знает свое дело», — подумал охотник. Глухарь с любопытством рассматривал зверюгу, которая, как он понимал, ничем ему не угрожает. В это время охотник незаметно скрадывал птицу. Когда расстояние между «царь-птицей» и стрелком составило около пятидесяти метров, остановился. «Ближе подходить нельзя. Улетит. Надо стрелять отсюда из укрытия». Он переставил метраж на планке ствола: поставил напротив цифры 50 и прицелился в центр широкого поля груди — нажал на спусковой крючок. Хлопок выстрела еще не успел раскатиться по тайге, а старик уже по звуку удара пули мог сказать, что он попал в цель. Красавец-глухарь ударился о снег. Старый охотник был доволен. Он подобрал птицу и прикрепил её к поняге. Надел понягу, закинул на плечо тозовку и, опираясь на тыевкэн, пошел краем ельника. Он решил еще часа полтора — два поохотиться. Сходить в ближайший распадок. Собаку взял на поводок. Он надеялся встретить свежий след соболька. В том районе у него был амбарчик для прикорма соболей. Туда он и направился. Километра через два увидел свежий след соболя. Пустил по нему Суги. Шестилетний пес, временами проваливаясь сквозь наст, медленно продвигался по следу. Прошло минут пятнадцать, как старик услышал яростный призывный лай. Охотник обрадовался — соболь! Действительно, это был соболь. По позе собаки он понял, что соболь сидит на дереве. «Повезло, — подумал старик, — а то ведь мог забраться в камни или в колодину. Вот тогда было бы его сложно добыть». Он заметил соболя на густой елке. Теперь надо было выбрать правильную позицию и не спугнуть зверя. Посмотрев на него в бинокль, старик определил, что соболь впервые видит собаку и человека, поэтому ведет себя довольно спокойно. У Чэпогира слегка задрожали руки. Добыча была рядом, но он для твердости духа говорил про себя: «Лишь бы не упустить, лишь бы не упустить». Он приготовил винтовку к выстрелу и начал целиться. Наконец выбрал благоприятный момент и нажал на курок. Последовал хлопок — и зверек, ударяясь о сучки, упал в снег. Старик поднял его, погладил нежный шелковистый мех и приторочил к поняге. Надо было возвращаться к палатке. «Удачный день оказался», — подумал охотник и ощутил тяжесть поняги.
К палатке он с Суги подошел, когда уже в небе загорались звезды и плыла торжественно-большая луна над горизонтом. Жена вышла из палатки. Забрала у мужа собаку и привязала её на место. Чапогир снял понягу, поставил к лиственнице лыжи и палку. Отвязал от поняги добычу и передал жене. Она положила глухаря на лабаз, а белок и соболя занесла в палатку.
За ужином жена сказала, что, пока его не было, заезжал Оёгир. Рассказал о новостях в оленеводческой бригаде сына Михаила; в стадо приходили волки, зарезали четыре головы, стадо разогнали, пришлось пастухам целый день собирать разбежавшихся оленей. Сообщение о волках Чапогир встретил спокойно: волки один-два раза за зиму каждый год нападают на оленьи совхозные стада.
После ужина Чапогир снял шкурки с соболя и белок, а жена повесила их для просушки. После обильной еды, ароматного чая и тепла от печки охотника совсем разморило. Жена отнесла корм собакам, вымыла посуду, постелила постель. Муж с удовольствием заполз под меховое одеяло. Он вспомнил разговор про волков и подумал: «Оленей у меня немного — двенадцать голов. Запах от них небольшой, не то что от большого стада, вряд ли волки смогут учуять моих оленей. Хотя эти живодеры рыщут повсюду. Охотовед рассказывал, что они могут за сутки пробежать несколько десятков километров, так что от них можно ожидать всякое». С этой мыслью он и заснул.
Спал Чапогир беспокойно. Ему снились страшные сны. То он встречается с шатуном и начинается смертельная схватка с опасным хищником, то как будто зимой спит около нодьи, а вокруг сидят волки, поглядывают злыми глазами и облизываются. Приснилось ему, будто он с Макаром Оёгиром пошли брать медведя на берлоге, а тот оказался таким огромным, что разбросал их, как пушинок. Когда Чапогир проснулся, он четко вспомнил в деталях свои видения во сне. Раньше сны часто снились, но, проснувшись, он не мог порой вспомнить ни одной картины из своего сна, А сегодняшней ночью все видения остались в памяти. «Странно, — подумал старик, — раньше ничего подобного за собой не замечал».
По шипению чайника он догадался, что жена уже встала давно, а он и этого не заметил. Хозяйка произнесла традиционную фразу: «Дяна илми».
Он выбрался из полога, оделся и вышел на улицу Прошел метров двадцать. К нему сразу подбежали олени, которые находились недалеко от палатки. Они стали отталкивать друг друга, стараясь побыстрее дотянуться до мочи. «Соль лежит рядом, а моча им милее». Он посмотрел вокруг и увидел, что снег на всем обозримом пространстве перепахан — взрыхлен. «Олени хорошо здесь покопались. Свежего ягеля мало. Завтра надо будет маленько аргишить, чтобы у оленей был свежий корм, да чтобы далеко от палатки не уходили». Он посмотрел сколько оленей крутилось около него — девять. Остальные три были где-то в стороне. «После завтрака надо будет оленей соединить в одном месте, так будет спокойнее». Старик прислушался и вдалеке услышал звон ботала. По звуку он определил, что это олень по кличке Тэгэр — корень. Далековато ушел. Рядом с ним всегда держится самый крупный олень старика по кличке Моты — лось. Он долго вслушивался в звуки тайги, но малинового звука колокольчика Моты не услышал. «Может, отдыхает». Не было слышно и звука ботала Тэга. «Тоже, однако, отдыхает», — подумал старый охотник.
На завтрак жена подала отварной язык сохатого и мягкий колобо, а также ароматный чай. Трапеза проходила молча. Лишь когда жена убрала все со стола и поставила столик на место, он сказал: «Завтра будем аргишить. Груз с лабаза сейчас на нарту положим».
Солнце начало всходить. Чапогир вышел из палатки. Собаки, увидев его, приподняли головы, встали, потянулись и отряхнулись. И пытались угадать, что задумал хозяин, а он подтащил к лабазу две пустых нарты. Взял лестницу, приставил её к лабазу. Поднялся наверх. Развязал веревку, удерживающую брезент. Сбросил его вниз. Позвал жену. Когда она подошла, стал подавать ей большие куски мяса сохатого, которые она начала укладывать на нарты. Затем подал три сумки из оленьего и сохачьего камуса, в которых была мука, макароны, чай и другие продукты. Потом трех глухарей. После этого передал вещи.
Груз поместили на две нарты. Одну нарту укрыли брезентом, вторую оленьими шкурами. Покрышки надежно укрепили веревками. Сумки накрыли кумаланами — специальными ковриками, сшитыми из оленьих лбов.
Старик, свернув вдвое оленью шкуру, положил ее на пустую нарту и присел. Сидеть было удобно. «Маленько поработал, маленько можно покурить», — подумал он и закурил трубку. Жена ушла в палатку. После перекура старик решил посмотреть оленей. Он накинул на себя парку, взял тозовку, маут-аркан, бинокль. Надел лыжи, прихватил тыевкэн и направился к тому месту, откуда ранее доносились звуки ботала.
Пройдя с километр, он услышал перезвон ботала. Пошел в направлении звуков и скоро увидел Тэгэра. Тот лежал и изредка мотал головой. Он подошел к оленю почти вплотную, лишь после этого тот поднялся и, прихрамывая, медленно направился в сторону палатки. Чапогир сразу обратил внимание на его правую заднюю ногу. На ней виднелась рана: кожа была разорвана, словно разрезана ножом. Разрыв был около десяти сантиметров. Правое ухо было разорвано и голова справа была в засохшей крови. Эти две раны многое рассказали опытному охотнику. Четко представил себе: «На оленя напал волк, он прыгнул, чтобы разорвать оленю горло. Это его излюбленный прием, но немного не рассчитал и резанул своими клыками по уху животного. Вдогонку он успел лязгнуть по задней ноге оленя». Почему волк не стал дальше преследовать оленя? Старик решил, что его подельники к тому времени уже разделались с другими оленями и, не видя рядом бегущих животных, приступили к пиршеству, к ним и присоединился этот волк. «Видно, сильно голодная была семейка серых разбойников», — заключил старик. Он внимательно осмотрел все вокруг. Потом обозрел окрестности в бинокль. Послушал: Моты нигде не было. Сердце у него екнуло, застучало в висках. Он подумал: «Видимо, Моты пострадал. Нет, не может быть». Он пытался гнать эту мысль.
Чапогир поймал маутом Тэгэра и повел его к месту, где вечером выпасались олени. Придя туда, старик увидел гнетущую картину: недалеко от копаницы лежали останки молодого пегого оленя, которому было четыре года. Метрах в тридцати лежал труп второго оленя Еще не подойдя к нему, он сразу догадался, что это Моты — его самый лучший, самый сильный, самый крупный учуг, который всегда выручал его в дальней или трудной дороге. Это был любимый авка. Он давно решил, что никогда не убьет этого оленя и ни на что его не променяет Этому оленю он давно предрек долгую жизнь и естественную смерть и никогда не думал, что жизнь этого оленя может так оборваться. Комок обиды подкатил к горлу. Охотник беспомощно огляделся вокруг. Во многих местах виднелись на снегу кровь и клочья шерсти. Он еще раз внимательно осмотрел останки оленей. Колокольчик продолжал болтаться на шее Моты, хотя горло было разорвано, словно полосонули большим ножом. Мясо с груди, крупа и бедер было съедено. Более тщательно был обглодан молодой олень. Чапогир мысленно представил произошедшее: «Нападала не пара матерых, а целая стая — вон сколько мяса сожрали. Ясно, что они были очень голодны и пробежали по тайге немало километров, прежде чем наткнулись на его оленей. И на радостях нажрались до отвала, после чего наверняка недалеко отсюда расположились на «дневку».
Он быстро установил, куда направились звери: прямая бороздка их следа тянулась на северо-восток. «Очевидно, направились к ельнику или рядом расположенному сосняку», — подумал охотник.
Он не стал трогать останки оленей, решив вернуться к ним позже. С оленем направился к палатке. Рассказал жене о случившемся. Вдвоем они обработали рану Тэгэра, зашили её шелковой ниткой и смазали медвежьим жиром.
Чапогир оценил сложившуюся обстановку: до полудня остается не более часа, наст уже ослаб, волчья стая отдыхает рядом, самое время устроить погоню. Это единственная возможность рассчитаться с хищниками. Этот способ борьбы с волками самый трудный, но у него хоть небольшой, но опыт есть.
Он стал собираться в дорогу. Жена помогала без лишних слов и вопросов. К поняге охотник прикрепил топор, кусок тонкого брезента с веревочками, мешочек, в котором лежала кружка, сахар с чаем, сушеная оленина, запасной коробок спичек, завернутый в бересту, запас патронов.
Старик надел лыжи, понягу, повесил за спину бинокль и карабин, достал из- за пояса рукавицы и уверенно взял в правую руку тыевкэн. Собаки жалобно заскулили, но он не собирался их брать с собой. Не их время сейчас. Скоро он вышел на волчий след-тропу и пошел более размашистым уверенным шагом. И подумал: «Теперь главное — направлять хищников в сторону глубокого снега. Наст не будет их держать, а как пойдут махом, так быстро выдохнутся. Главное — самому раньше их не свалиться».
Как и предполагал охотник, цепочка волчьих следов потянулась к ельнику. Скоро он дошел до него. Ельник был редким, прозрачным. Идти по нему было легко. И так как волчий след тянулся заметной лентой, то это позволяло в нужном месте срезать, укорачивать путь.
Ельник кончился. След потянулся к более возвышенному склону, поросшему молодым сосняком. Старик старался идти широким с накатом шагом. Он прошел около двух километров по волчьему следу и только тогда увидел лежки в сосняке волков Подойдя ближе, обратил внимание на то, что звери лежали недалеко друг от друга. Он сосчитал количество лежек. Их оказалось шесть. Услышали ли волки старика или учуяли его, ему было безразлично. Для него было важно, что они недалеко, они рядом. По следам было видно, что волки пошли друг за другом. Он представил, как выглядит цепочка из волков. Впереди идет матерый зверь, за ним молодняк и замыкает шествие второй матерый зверь.
Время приближалось к полудню. «Если при ходьбе в отдельных местах волки начали проваливаться, — подумал старик, — то при прыжках обязательно будут “пахать»». И он ускорил шаг, скользя на лыжах вдоль волчьей цепочки следов. «Теперь важно сократить расстояние до волков, заставить их идти махами, тогда они быстро выдохнутся. Сейчас самое время догонять их», — решил охотник.
Погоня началась. Он видел, как пролетела пара воронов. Слышал, как работает дятел. Обратил внимание, как белка юркнула вдоль ствола сосны с цоканьем и присвистом. Метрах в ста взлетел глухарь и уселся на сосну. Но его лыжи скользили и скользили вдоль волчьих следов. Он догадался, что звери идут в сторону озера. На озере, хотя снега тоже полно, но он там мельче, чем в лесу, и ото льда легче будет зверям отталкиваться, прыжок будет длиннее. Старик с еще большим старанием стал накатывать лыжи, делать сильные толчки лыжной палкой. Когда он подъехал к краю озера, то увидел: волчья стая, вытянувшись цепочкой, тяжело продвигается в противоположную заводь озера. Звери шли, опустив головы. Хвосты их беспомощно висели. Охотник не стал брать карабин в руки, посчитав, что еще далековато. Он обратил внимание на то, что на волчьих следах стал часто попадаться кал: «Дерьмо бросают, чуют опасность рядом». А лыжи его скользили и скользили в направлении хода волков. Подойдя к противоположному берегу озера, волки немного потоптались, как бы совещались, что делать дальше: оставаться на озере нельзя — опасность надвигается, войти в тайгу — снег глубокий. Пошли в тайгу. Их временное колебание позволило старику сократить сотню, а может, больше метров. «Ничего, глухарь по ягодке клюет и наедается, так и я буду у зверюг отыгрывать метр за метром. Все равно посмотрим друг другу в глаза».
Старик вслед за хищниками пересек озеро и вошел в тайгу Он пытался прибавить скорость, но чувствовал, что это уже невозможно, и так шел на пределе своих возможностей. Пот, заливавший лицо, стал проступать на лопатках и между ними. Время давно перевалило за полдень. Надо было спешить. И он продолжал, лавируя между деревьями, погоню за хищниками. «Быстрее, быстрее», — подогнал он себя. Но эти слова, казалось, уже не прибавили скорости все имеет предел. Однако старик продолжал требовать от своего организма невозможного: «Еще быстрее, еще поднажми». Пот застилал глаза, он еле успевал его смахивать рукавицей. И вдруг неожиданно его нос уловил волчий запах. Сердце забилось сильнее. Вначале он даже не поверил и стал глубже втягивать в себя воздух: нет никакой ошибки — он чует волчий запах. Ему даже послышалось, что волки где-то рядом, проваливаясь сквозь наст тоже из последних сил, стараются уйти от него. «Не уйдете, я сильнее», — твердил он про себя. Охотничий азарт придал ему силы, которые, казалось, на глазах покидали его.
И вот он увидел своих врагов. Он увидел тех, которые беспощадно уничтожили дорогих ему оленей. И волки увидели его. Они впервые за все время погони посмотрели друг на друга с близкого расстояния. Волки барахтались в глубоком снегу. Старик сдернул с плеча карабин. Мушка ходила, как мог он удерживал свое прерывистое дыхание. и вот раздался выстрел, за ним следом другой. Спустя несколько секунд грянул третий и вскоре четвертый. Выстрелы вызвали у животных страх, ими овладела паника. Они нарушили свой стройный ряд и бросились врассыпную.
Три зверя остались лежать на снегу.
«Надо крайнего не упустить», — подумал старик. Не надевая карабин на плечо, он пробежал метров сто, тем самым сократив расстояние до пытавшегося уйти в сторону волка. Чтобы надежнее выделить хищника, охотник руку с карабином прижал к лиственнице, поймав на мушку лопатку зверя, выстрелил. Волк лязгнул зубами по лопатке, дернулся и ткнулся мордой в снег. Отбросил в сторону хвост. «Готов, дыги иргичи (четвертый волк)», — подвел итог охотник. Чапогир собрался было расслабиться и покурить. Но решил воздержаться. Надо было продолжать погоню. «Осталось дюри иргичи (два волка)», — подумал старик.
Теперь вместо одной вспаханной полосы потянулось два отдельных следа. Наст животных не держал. Охотник понимал, что надо спешить. И он заскользил рядом со следом, который шел к склону, поросшему соснами. Примерно через триста метров он догнал волка. После выстрела зверь пытался ползти. Тогда старик выстрелил вторично. Он подошел к хищнику. Это был самый крупный матерый самец. «Как годовалый теленок. Килограммов семьдесят будет. Сразу видно — отец семейства», — прикинул в уме охотник.
Солнце уже склонилось к горизонту. Он понял, что следует скорее возвращаться назад — к следу последнего ушедшего зверя. Теперь охотнику стало ясно, что этот последний волк — молодая волчица. Старик забросил карабин на спину и двинулся в направлении следа самки. На плечи, на спину навалилась тяжесть. Карабин представлялся ему двухпудовой гирей. Даже понята и та казалась непосильной ношей. Ноги словно свинцом налились. Но он их переставлял и что было сил отталкивался палкой. Он старался накатывать лыжи, чтобы дальше скользить. Старик пытался делать более широкие шаги. Вот и одинокий след. Теперь только вперед и вперед. И он шел и шел. Во рту все пересохло. Он понимал, что все может кончиться скоро. А если остановиться, за ночь волчица исчезнет, и жди новой беды: она обязательно будет мстить за свое семейство.
Теперь он уже автоматически переставлял ноги и отталкивался палкой. Перед глазами видел только след одинокой волчицы. Голова кружилась, сердце колотилось, стучало в висках. Он почувствовал, что может упасть. Этого он допустить не мог, так как понимал, что это будет конец: он не сможет подняться, не сможет продолжить погоню. И он продолжал тащиться по следу волчицы. Но надо было передохнуть, чтобы продолжить преследование зверя, и он решил на несколько секунд прислониться к дереву. Он так и сделал. Впервые оторвав глаза от следа, посмотрел перед собой. И обомлел… Пред ним сидела волчица, с широко разинутой пастью, из которой торчал длинный язык, с которого капала слюна. Расстояние между ними было не более пятнадцати метров. Волчица, сознавая свое безвыходное положение, решила наброситься на преследователя. Старик по изменившейся позе волчицы понял, что она готова к прыжку. Он сорвал с плеча карабин и, когда зверь сделал очередной прыжок, — выстрелил между передними лапами в грудь. Волчица поползла в сторону. Тогда он выстрелил второй раз.
Охотник обратил внимание на то, что волчица была очень крупной, раньше такой величины самок он не видел. Шерсть у нее была не светло-серой с темным ремнем на спине, как у остальных, а темно-песочной.
Старик устал, он страшно устал. Силы окончательно покинули его. Солнце скрылось за горизонтом. Он прислонил к дереву карабин, скинул понягу. Снял лыжи, сел на них и закурил трубку. Курил и думал: «Погоня окончена. Однако далеко от палатки ушел. Километров двадцать пять будет. Вон уже и берег Таймуры просматривается». Его клонило в сон. Но он почувствовал, что холод подбирается к его сырой от пота одежде, и решил еще раз себя пересилить. Отвязал топор и на лыжах пошел за дровами. Срубил и принес две сухих лесины. Нарубил кедрового лапника. Ободрал волчицу. Вывернул шкуру волосом наружу и положил ее на лапник. Разжег костер. Закрепил кусок брезента так, чтобы тот как экран отражал тепло на него. Пока сушил одежду, успел погрызть сушеного мяса и выпить две кружки чая.
Охотник поправил костер. Лег на волчью шкуру, затем свернулся, как ежик, и с мыслью, что завтра будет дома, где его ждут жена, друзья-собаки, родные олени, — мгновенно уснул.
А. Мухачев.
“Охота и охотничье хозяйство” №4 – 2015