Рейма.

Они родились в декабре 1958-го. Четыре щенка карело-финской лайки, совсем маленькие, какие-то бурые и совсем непохожие на ярко-рыжую мать. Здоровенькие щеночки, любовно ухоженные своей мамашей, быстро росли и к месяцу превратились в четыре пушистых кубика. Шерсть была пухлявой, очень плотной, цвета не очень темной куницы. Пока никакой рыжины у них не наблюдалось. Двух кобельков очень скоро забрали охотники, а двух сучек я решила подержать подольше. (Одну из них, лучшую, надо было оставить себе, так как их маме Койре уже стукнуло восемь лет.
Щеночки росли, развивались, и у них стали обозначаться особенности характера. К двум месяцам одна из собачек уже полностью напоминала маленькую лаечку. Она была темненькая и обещала стать красно-рыжей, у нее торчали остренькие ушки, хвостик был лихо закручен, и глядела она умненькими черными глазками. На прогулках, когда ее мама могла побродить без привязи, эта собачка неотступно следовала за матерью. Поэтому всегда было спокойно, никуда она не денется, позовешь Койру — явятся обе. Совсем непохожей на сестру была вторая. Светленькая, она могла стать только рыжей, к двум месяцам кончики ушей у нее еще висели, но крутой хвостик еле доставал до спинки, а самое ужасное — глаза оставались по-щенячьи мутно-голубыми. На прогулках с нее нельзя было спускать глаз. Самостоятельный щенок активно исследовал все, что встречалось, залезал в любые дырки, пропадал в кустах и почти полностью игнорировал приказания и мольбы подойти. За ней все время приходилось следить, бежать, ловить. Эта собачка и дома проявляла удивительную любознательность и предприимчивость. Никогда нельзя было предугадать, что еще она такое совершит. И вот этот независимый характер, активность и любознательность очень привлекали меня в щенке. Но экстерьер! Единственное положительное было в ее внешнем виде — это изящная, точеная мордочка, в то время как у сестры явно намечалась некоторая грубоватость.
И вот настал момент, когда надо было выбрать щенка для себя. Мнения в семье разделились. Мне нравился характер светленькой, и я интуитивно чувствовала, что оставлять надо ее. Муж и сын настаивали взять себе «красотку». Я стала советоваться со специалистами — все стояли за «красотку». У меня же душа к ней не лежала (надо учесть, что в те годы я была совершенно неопытным собаководом, да и вообще собаководом меня назвать было нельзя). Я решила прибегнуть к последнему средству и попросила известнейшего кинолога Э. И. Шеришевского зайти к нам домой и посоветовать, какого щенка из двух оставить себе. Много лет до этого Эдмунд Иосифович был старшим научным сотрудником Всесоюзного научно-исследовательского института охотничьего промысла (ВНИО) и руководил племенной работой с лайками в опытном питомнике этого института. Он был высшей инстанцией, к которой можно было обратиться.
Эдмунд Иосифович долго наблюдал за щенками, брал на руки и рассматривал то одного, то другого. Перевернул на спинку светленькую, чтобы посмотреть, какими будут ушки, когда встанут, и, несмотря на ее мутные глазки, твердо изрек, что оставить надо именно эту. Радости моей не было предела, он подтвердил мое внутреннее стремление. Моим домашним пришлось подчиниться, авторитет Эдмунда Иосифовича был слишком велик. В дальнейшем его правота полностью подтвердилась — «красотка» действительно стала красной, но она выросла слишком крупной и грубоватой (в кобелиных ладах). Надо учесть, что в те годы еще шло становление породы и щенки в одном помете могли быть очень разнотипными.

Настал день расставания с одним из щенков. Сучку хотел взять один из моих студентов. Он долго ждал собачку, торопил меня, горя желанием заполучить щенка. И вот в один прекрасный день я, взяв обоих щенков на руки, предложила ему выбрать по вкусу. Он был потрясен: как это выбрать? На большее, чем получить оставшуюся, он не рассчитывал. А я была твердо уверена, что он обязательно схватит «красотку». Так и произошло. Он взял красненькую и назвал ее Линту, то есть птица. Мне осталась выбранная Э. И. Шеришевским — светленькая, которую за ее характер я назвала Рейма, то есть бедовая. Вот эта Рейма и стала впоследствии отличницей и первым чемпионом породы карело-финской лайки в нашей стране — ч. Рейма 1002/лкф.
При выращивании и воспитании Реймы я перенесла много забот, в том числе и неприятностей, и потратила много труда на ее обучение охотничьим премудростям. Результат превзошел все ожидания. Но пока она росла, бывало всякое.
В мае 59-го с пятимесячной моей «бедовой» мы выехали в экспедицию в Калининскую область. Ежедневные походы по лесам расширяли ее кругозор. Она знакомилась с населением зверей и птиц. Белку показать было некому, а вот за случайно встретившейся куницей она умчалась далеко и надолго. Азарт и охотничий инстинкт заставляли ее мчаться за любой «дичью». Камнем преткновения стали мыши и жаворонки.
Как обычно в лесной полосе деревня бывает окружена полями. И вот по весне Рейма пристрастилась, проходя полем, гонять жаворонков. Это было просто ужасно — она мчалась за улетающей птицей и пропадала из поля зрения. Набегавшись за жаворонками, находила в поле огрех и начинала старательно раскапывать колонию полевок. В это время она полностью глохла и не реагировала ни на крик, ни на свисток. При попытке подойти к ней она быстро убегала и, найдя следующий огрех, опять начинала раскапывать полевочью колонию. А огрехов на Калининских полях было множество—в основном опахивали огромные валуны. Я поняла, что собаку надо ловить на поводок еще в лесу и по полевой дороге вести на поводке. Но и Рейма это поняла и старалась уже из леса мчаться на поле. В таком случае мне ничего не оставалось, как возвращаться до деревни одной и ждать щенка у входа в деревню. Задачу поимки облегчала небольшая речушка перед деревней, через которую был проложен мост. Я садилась на бортик мостика и ждала. В это время остальные члены экспедиции уже завтракали (мы выходили на маршрут в три часа утра, а может быть, ночи), отдыхали или шли в лабораторию, а я была вынуждена ждать. Когда же Рейма наконец прибегала, я с ловкостью вратаря ловила ее и брала на поводок. Ведь пропустить ее в деревню было нельзя: там куры, утки, овечки, и все являлось завидной добычей для рыжей хищницы.
По своему неуемному характеру она действительно была хищницей. Она стремилась схватить все живое, поэтому при походах в лесу зачастую оказывалась далеко от меня, причем, увлеченная запахом или погоней, совершенно не следила за хозяйкой и не знала, где нахожусь я. И тогда она изобрела свой способ: как только оказывалась вдали, она начинала громко лаять с подвыванием. Причем так увлекалась своим музицированием, что не слышала моего призывного свиста (или не хотела слышать). Я сама прибегала на ее лай.
В августе мы с ней хорошо охотились на тетеревов, позднее она неоднократно пыталась поймать зайца, и один раз ей это удалось. В общем, за пять месяцев экспедиции она получила отличную лесную подготовку. И уже в октябре—ноябре под Москвой мы целенаправленно натаскали ее на работу по белке. Только тут она поняла для чего живет на свете. Бросила размениваться на мышей и зайцев, стала совершенно спокойно относиться к домашней живности. В общем, превратилась в настоящую охотничью лайку. Охота в Калининских лесах сделала ее разносторонне образованной.
Мне захотелось рассказать о становлении этой собаки, чтобы было понятнее все остальное, что у нас с ней происходило в жизни. Жила же она долго и умерла всего за три месяца до своих восемнадцати лет, тихо отошла в мир иной.
Историй было много, но думаю, что надо в первую очередь рассказать об одной, в которой эта собака сыграла в моей жизни основополагающую роль, когда она буквально спасла мою жизнь и честь. В 1960 году мы в составе «энцефалитной» экспедиции выехали в Удерейский район Красноярского края — так называемое Северное Заангарье.
В этой большой экспедиции мне пришлось быть начальником зоологического отряда, который состоял из трех сотрудников института и семи студентов. Мы искали гнезда птиц, чтобы потом собрать из них гамазовых клещей; добывали самих птиц и мелких зверьков для сбора с них всех эктопаразитов, и в первую очередь иксодовых клещей; проводили учет птиц и млекопитающих (особенно промысловых видов), чтобы определить возможности развития охоты.
Рейме уже исполнилось полтора года, и она поехала со мной. В лесу она очень помогала при розыске гнезд наземно гнездящихся птиц. Опыт с жаворонками на Калининских полях ей очень пригодился. Вспугнув с земли птицу, она уже не мчалась за ней, а подбегала к месту взлета и находила гнездо. Конечно, в тайге она с азартом облаивала белок и бурундуков, которые нам были нужны для сбора материала. Бурундуков мы частенько ловили с помощью петель живьем. Облаивание глухаря для Реймы было лучшей наградой.
Характер Реймы полностью установился. К хорошим людям она относилась доброжелательно, но держалась независимо, четко определяла и ненавидела плохих (были и такие, к счастью, не в нашем отряде), отмечала трусливых, ее боящихся. Тех и других держала в страхе, то есть не позволяла приближаться к моим вещам или вообще не пускала в дом. Могла и укусить, поэтому я следила за ней и всегда в доме привязывала собаку в отдаленном углу на поводок.
Нас расположили в местной начальной школе. Школа эта типична для сельских мест: деревянная, с большими «итальянскими» окнами и, как обычно, расположенная метрах в 300—500 от окраинных домов. В центре здания вход с широким деревянным крыльцом. Входная дверь ведет в темный тамбур (видимо, тамбур для сохранения тепла), затем вторая дверь, за которой начинается широкий коридор, в который справа и слева открываются по две двери классов.

Однажды все наши ушли в тайгу: кто — на маршрут, кто — проверять ловушки. Остались только я и студентка Люда. Мне не повезло, дня за три до этого на маршруте я повредила колено и самостоятельно не могла вернуться в поселок. Пришлось посылать за лошадью. Поэтому пока я не могла ходить, пришлось заниматься только лабораторной работой. Помогала мне Люда.
Отправив всех в тайгу, мы с ней занялись делом. И вдруг — стук в дверь. У меня была привычка, чтобы не было любопытствующих непрошеных гостей, особенно когда многих нет, держать дверь на запоре. Я вышла на крыльцо. За мной Люда. На крыльце стояли два здоровенных заросших щетиной геолога в кирзовых сапогах. Стали разговаривать. Они захотели с нами познакомиться поближе… Один из них назвал другого начальником отряда и сказал, что с него была написана книга «Я шагаю по Саянам»… Заметив, что они оба, хотя и держатся на ногах крепко, но находятся в явном подпитии, я сказала, что мы очень заняты, поэтому знакомство придется отложить.
Но геологи не отступали, а, наоборот, начали надвигаться на нас. Нам пришлось потихоньку отступить за дверь, затем за вторую, надо отдать должное Люде, она стояла со мной плечом к плечу. Геологи наступали… Моя Рейма конечно же все слышала и, привязанная к дальней парте в нашем классе, неистовствовала.
Я стала лихорадочно соображать, что нам надо отступить до нашего класса, быстро юркнуть в него и накинуть дверной крючок. Коснувшись спиной двери, мы с Людой, не сговариваясь, так и сделали. Но крючок накинуть не успели. Товарищ начальника партии быстро просунул сапог в дверь, которую мы не смогли закрыть. Началась борьба. С той стороны здоровенный мужик, с этой — мы с Людой. Силы были явно неравными. Мои силы уже иссякли, я задыхалась, и дверь начала поддаваться под давлением геолога.
В этот критический момент рыжей молнией мелькнула Рейма. Она в первый и последний раз в жизни перегрызла поводок, бросилась и вцепилась в коленку ноги, сдерживающей дверь. Нога дрогнула, инстинктивно отдернулась, и мы захлопнули дверь и накинули крючок. Геологи некоторое время дергали дверь, стучали, но ушли. На следующий день они не приходили. Больше мы их не видели.
Не будь со мной маленькой рыжей лайки, вся моя жизнь могла пойти по другому руслу.
Сообразительность Реймы была поразительной. Она проявлялась и в ряде других случаев, к счастью не таких напряженных, как описанный выше. Мне даже иногда казалось, что это не просто собака, а какое-то мистическое существо. И взгляд ее был всегда особенный, заставлявший людей отводить глаза.
В 1961 г. мы не уехали в экспедицию, все лето провели в городе, а Рейма — на даче. Все очень соскучились по природе и с нетерпением ожидали открытия летне-осенней охоты «по перу». И вот она наступила.

Л. Гибет
«Охота и охотничье хозяйство» №1 – 1998

Назад к содержанию.