Обидно и досадно открыть для себя интереснейший вид охоты на излете охотничьей жизни и жизни вообще. Таким открытием для меня оказалась охота с лайкой по глухариным выводкам в архангельском крае на таежной речке Коже, одном из главных притоков Онеги. И этим открытием я был обязан прежде всего Дымке.
Родилась Дымка в поселке Усть-Кожа, расположенном при слиянии рек Онега и Кожа. Про красивую и быструю речку Кожа мало кто знает. Законопослушным рыбакам она недоступна, так как является семужной нерестовой рекой и рыбалка на ней запрещена. Охотникам же туда добираться слишком сложно. Только у водных туристов Кожа пользуется популярностью. Еще бы — при длине реки в 96 километров перепад от истока до устья составляет 120 метров. Проходимые, труднопроходимые и совсем непроходимые пороги на Коже следуют один за другим. Сначала полуторакилометровый Мельничный. По одной версии назван так потому, что мчащаяся здесь по широкому руслу вода шумит подводными камнями, как жерновами. Подругой, более вероятной: здесь когда-то была монастырская водяная мельница. За ним один из самых опасных порогов — Падун, в котором русло сжимается до 8 метровка уклон превышает 45 градусов, и вода в свободном полете образует настоящие водопады. В среднем течении Кожи расположен каскад из 9 порогов, а далее почти непроходимый порог Щурус, ниже которого — одна из основных стоянок семги. Все пороги не перечислить, да и к нашему рассказу они непосредственного отношения не имеют. Добавлю только, что благоразумные туристы обносят такие пороги, как Падун и Щурус, а в память о безумной храбрости любителей острых ощущений по берегам Кожи стоят обелиски.
Вытекает Кожа из большого и рыбного Кожозера, на берегу которого в 1585 году по просьбе братии и по велению царя Федора был воздвигнут монастырь. Сейчас он стоит всеми забытый и постепенно разрушается. Полтора столетия тому назад к монастырю от Усть-Кожи вдоль берега реки была проведена дорога, которая местами и сейчас неплохо сохранилась. Именно на этой дороге мы с Дымкой начали охотиться.
Когда и от каких собак родилась Дымка, осталось неизвестным, так как будущий хозяин и наставник Александр Ляпунов взял ее с улицы, заметив наметанным взглядом охотника в захудалом бесхозном щенке черты лайки — острые ушки и хвост бубликом. И он не ошибся. Натасканная вместе с опытным породистым кобелем Дымка вскоре стала страстной охотницей и превзошла его по всем статьям, особенно по чутью. Ляпунов рассказывал, что были случаи, когда они охотничьей компанией с лайками ехали на вездеходе по монастырской дороге, и только одна Дымка вдруг настораживалась, спрыгивала на землю и вскоре облаивала глухаря. Несомненно, в ее роду были талантливые предки-охотники.
Нам, троим москвичам, включая моего брата Анатолия и сослуживца Владислава Степанова, очень повезло, что Ляпунов оставил Дымку с нами, когда привез к месту охоты на моторной лодке. Дымка, кстати, пережила это очень спокойно: она видела у нас ружья и понимала, что ее ждет впереди любимое занятие — охота. Так Дымка временно поступила в нашу коллективную собственность. И сразу же взяла над нами «шефство». Степанов каждое утро отправлялся за молоком к хозяйке единственной местной коровы, и сопровождавшая его Дымка с яростью разгоняла деревенских собак, которые осмеливались облаивать Владислава.
Обосновавшись на новом месте, мы стали по очереди ходить с Дымкой на охоту и сразу же убедились, что охотиться с ней одно удовольствие. Дымка далеко от охотника не уходила и регулярно возвращалась, чтобы посмотреть, не потерялся ли он: выглянет из-за поворота дороги — и снова в поиск. По этой причине птицу она поднимала и сажала на дерево недалеко от дороги, так что подходить было не тяжело. Один раз только Дымка подала голос со дна глубокого заваленного буреломом оврага. Я долго крепился, но в конце концов не выдержал — уж очень упорно облаивала Дымка птицу. С огромными трудностями и большой осторожностью стал подходить, перелезая через поваленные деревья, но, когда осталось метров сто, лай прекратился. Пришлось выбираться на дорогу. Владиславу Степанову повезло больше: в этом овраге он взял из-под Дымки глухаря. А вообще мы были разочарованы, птицы у дороги было мало, и вела она себя строго, подойти на выстрел, несмотря на все старание Дымки, удавалось редко. Совсем другая картина была здесь в прошлом году, когда Анатолий ездил на разведку и был в восторге от охоты. Не сразу мы сообразили, что дело было во времени года: Анатолий охотился в конце осени, а сейчас было только ее начало. Тогда лесные обитатели тяготели к дороге, на которой клевали камушки, запасая их на зиму, чтобы перетирать в желудке грубый корм. Сейчас же их основной пищей была нежная черника, и, видимо, камушки не требовались. Большая часть выводков паслась, скорее всего, на ягодниках, которые находились в стороне от монастырской дороги.
Впрочем, однажды на этой дороге Дымка меня и удивила, и порадовала. Только мы переплыли на лодке через Кожу и выбрались на дорогу, как ей удалось поднять зайца. Он мгновенно мелькнул в кустах, и Дымка его азартно с голосом погнала. Думая, что из этой затеи ничего не выйдет и она вот- вот сколется, я все-таки занял удобный лаз, чтобы перехватить зайца. Дымка прогнала его полный круг. Было бы интересно узнать, как долго она сможет его гонять, но мы не могли долго ждать… у нас уже кончалась тушенка. Как тут не вспомнить некоторых подмосковных гончих «не злым, тихим словом», многие из которых скалываются на первом же круге.
Удивила нас Дымка и своей страстью к охоте. Проведя все лето около дома, она была, конечно, не в лучшей спортивной форме и к концу дня охоты еле таскала ноги, с большим трудом взбиралась по лестнице в дом и тут же падала на свое место под столом. Но когда мы решили дать ей день отдыха, Дымка с такой силой прыгнула на закрытую дверь, что веревка, намотанная на дверную ручку, оборвалась. Водворить ее обратно было невозможно.
Меня очень огорчали постоянные неудачи в охоте на птицу в окрестностях монастырской дороги, и я опрометчиво заявил, что более нескладной охоты у меня не случалось и что ноги моей здесь больше не будет. Но тогда я не знал, что наш с Дымкой звездный час еще впереди. Ждал он нас в последний день охоты. Пошли мы не по монастырской дороге, а по старой лесовозной, ничего особенного от этого похода не ожидая. Но как говорится, не знаешь где найдешь, где потеряешь, и не было бы счастья, да несчастье помогло. День не обещал ничего особенного, а оказался таким, что запомнился на всю жизнь. И все благодаря одному-единственному неточному слову.
Целью нашего с Дымкой похода был сосновый бор, через который проходила старая, давно заброшенная лесовозная дорога. Мои «товарищи по оружию» изредка поднимали там глухарей и находили прямо на дороге много белых грибов, но мне не советовали ходить дальше бора, хотя он и был небольшой, заявляя, что дальше ничего нет.
Шел я не торопясь. Пару раз Дымка облаяла белок. Пожалуй, это был ее единственный недостаток с точки зрения охотника по перу. Ляпунов не охотился на белок, но говорил, что прекрасно разбирается, когда Дымка облаивает белку, а когда глухаря. Я до таких тонкостей дойти не успел.
Недалеко от бора нас догнал Валерий Николаевич, москвич, купивший неподалеку дом в опустевшей деревне и проводивший теперь здесь много времени. Вместе мы вошли в бор.
Высоко наверху зеленели густые кроны сосен, а пробивающиеся сквозь них солнечные лучи золотили могучие стволы. Воздух был напоен осенней свежестью и еле уловимым ароматом хвои. Мы шли медленно, я расспрашивал Валерия Николаевича про здешнюю жизнь, про охоту. Вдруг Дымка подняла с земли глухаря, посадила его на сосну и начала облаивать. Я предложил Валерию Николаевичу попытаться взять птицу, полагая, что он это сделает лучше меня. Подойти на убойную дистанцию ему удалось, но сидевший в густой кроне глухарь оставался невидимым и слетел до выстрела. Дальше наши пути расходились: мы с Дымкой намеревались идти по дороге, а Валерий Николаевич хотел спуститься к реке и пройти вдоль нее. На прощание он посоветовал мне не возвращаться уже пройденным путем, а по тропке перейти на другую лесовозную дорогу, по которой мне уже приходилось ходить. «Дойдете, — говорит, — до ручья, и вскоре за ним направо будет тропинка, которая у осины с зарубкой повернет снова направо и выведет на лесовозную дорогу». Потом выяснилось, что под ручьем он подразумевал высохший в это засушливое лето овраг, до которого оставалось 300 —400 метров, я же понял буквально (а как еще можно было понять?!) и упорно шел до настоящего ручья несколько километров. Это «разночтение» и определило все последующие события.
Вскоре за бором у меня из-под ног дружно поднялся выводок тетеревов и полетел по прогалу к речке. Ничто не помешало бы мне сделать по нему дуплет, не окажись в этот момент ружье на предохранителе. Незадолго до этого на дороге попался большой ствол поверженной сосны, на которой я присел отдохнуть, поставив, естественно, ружье на предохранитель и забыв снять с него, — проклятый склероз. Впрочем, почему проклятый? Говорят, что склероз самая приятная болезнь: ничего не болит и каждый день узнаешь много нового.
Заметив, что выводок далеко не улетел и расселся по березам, я стал осторожно подходить к месту посадки, но первого сорвавшегося тетерева промазал. Хотел заменить стреляный патрон, однако гильза оказалась разорванной и никак не вытаскивалась из патронника. Пришлось осторожно вернуться назад, срезать прутик и выбить им гильзу. На выстрел уже давно прибежала Дымка и теперь кого-то облаивала. Подойдя осторожно поближе и проследив направление ее взгляда, я сквозь густые березовые листья разглядел силуэт птицы. Это оказалась молодая тетерка. Когда она упала, первой к ней подбежала, конечно, Дымка. Команду «брось» она, хоть и неохотно, но выполнила. Начало было положено.
Вернувшись на дорогу, я продолжил поиски ручья.
Бор, которым мы прошли, сохранился каким-то чудом. Дальше на большом пространстве сосны были когда-то вырублены, а вместо них поднялся лиственный лес, начавший выползать на дорогу. Первые признаки осени появились на березах в виде желтых прядей, напоминавших издали янтарные сережки.
Вскоре совсем близко от меня в густом чернолесье раздался лай Дымки. Пытаясь обуздать свое волнение и нетерпение, я стал осторожно пробираться на ее голос. Через густые кусты напролом не лез, а осторожно обходил их, на сучки не наступал и поэтому не подшумел. Наконец увидел Дымку, которая «вежливо», без лишнего азарта облаивала птицу. И снова только направление взгляда собаки помогло разглядеть силуэт глухаря, сидевшего на густой березе. Но еще раньше я услышал, как он «ругает» собаку. Мне показалось, что в голосе птицы преобладали свистящие звуки, и даже подумал сначала, не белка ли это, но это был молодой глухарь, первый на моем счету. В азарте я потерял направление к дороге и, пока искал ее, поднял еще одного молодого глухаря, который, отлетев совсем недалеко, качался на тонкой ветке. Видимо, там был выводок. Надо было сразу же стрелять, но я попытался подойти ближе. Это было бы оправдано, если бы Дымка отвлекала глухаря, но тогда ее близко не было, и глухарь улетел.
Идем дальше. Дымку я почти не вижу, но знаю, что она где-то недалеко. Наконец обнаруживаю наполненный водой ручей, а вскоре за ним — пробитую через заросли узкую просеку. Такие просеки здесь называют визирками. Та визирка, на которую я вышел, идет от дороги направо, как и требуется, трава на ней слегка примята, так что условно можно считать тропинкой, но почему же Валерий Николаевич не сказал, что это визирка? Странно. Однако радость от охотничьих успехов заглушает сомнения. Да и как не верить Валерию Николаевичу, который живет здесь уже десятое лето?!
Вскоре визирка вывела на моховое клюквенное болото. Кочки усыпаны крупной, но еще недозревшей клюквой. Идти становится все труднее. И тут впереди начинает снова работать Дымка. Маскироваться на болоте труднее, чем в лесу, но зато удается бесшумно пробираться между моховыми кочками. Птица сидит на чахлой сосенке, и все ее внимание сосредоточено на собаке. Дымка облаивает ее с противоположной от меня стороны. Не рискую подходить близко и, надеясь на свой «Зимсон», стреляю вторым номером дроби. Птица камнем падает вниз. Оказалось, что это — молодая копалуха. Зря я ее стрелял, но азарт и ветки кроны помешали увидеть, что это глухарка.
Пока подбирал дичь, потерял визирку. Казалось, что она здесь рядом, но искать пришлось долго — ориентироваться в моховом болоте трудно. Хорошо еще, что давно не было дождей и под ногами не хлюпает вода. Начинаю понимать, что зашел куда-то не туда. Что делать? Вернуться назад уже не хватит сил, а идти вперед — там необозримое болото, на котором торчат сухие стволы погибших сосен, напоминающих мачты стоящих в гавани парусников. Солнце уже начинало клониться к горизонту. Попадается визирка направо, и там вдали темнеет лес. Меняю направление, иду туда. Меня и удивляет, и умиляет, что в таком глухом месте пробиты четкие визирки. Глубокий поклон лесникам. Не будь визирок, я бы набродился по этому болоту. Потом нам рассказали, что в прошлом году три мужика, отправившись за клюквой, вышли из этого болота только на четвертые сутки.
Пот льет ручьем, а жажда все усиливается. Жую недозрелую клюкву — немного помогает. Сердце уже давно работает на пределе. Вряд ли оно выдержало бы, если бы не пил нитросорбит, который у меня всегда в кармане. Дымка тоже устала. Я останавливаюсь все чаще, присаживаюсь на приклад ружья, так как кочки все-таки сырые. Собака ложится рядом.
Учитывая, что завтра уезжать, я, уходя на охоту, высыпал в карман всю оставшуюся карамель. Теперь она помогает заглушать чувство голода. Я честно делюсь конфетами с Дымкой. Она берет карамельку у меня с руки очень аккуратно. Вот так, жуя попеременно клюкву и карамель, не иду, а, скорее, ползу с частыми остановками по визирке к лесу. И здесь Дымка снова облаивает глухаря. Он сидит на самой вершине сухой и голой сосны, как золотой петушок на шпиле. Все его внимание занято собакой, на которую он свистит и шипит. Опять накатывают волнение и преждевременная радость. Осторожно подхожу, пока меня слегка закрывают чахлые березки и сосенки, но дальше пустое болото. Стреляю из левого ствола — глухарь, не трепыхнувшись, падает на землю. Когда подошел к месту падения птицы, увидел лежавшую под сушиной Дымку — глухаря около нее не было. Я растерялся, но оказалось, что он, чисто битый, лежал под другой сушиной, а у Дымки уже не хватило сил трепать его, как положено лайке. Сижу рядом с собакой, глажу ее, говорю «умница, красавица» и думаю, что же делать дальше. Конечно, эйфория заполняет душу. Еще бы! Четыре выстрела и четыре трофея, из которых ни одного подранка. Дымка этому, наверное, не очень рада, потому что не удалось проявить свое умение в поисках подранков. Теперь главное — как выбраться самому и вынести дичь? У меня ведь только сумка от противогаза, да и та заполнена белыми грибами, которые попались по дороге. Как ни жаль, приходится с ними расстаться: складываю кучкой под сушину, на которой сидел глухарь, а вместо них засовываю в сумку тетерку и глухарку.
Как всякий охотник, я верю в приметы, точнее, в одну из них: если возьмешь на охоту рюкзак, то наверняка вернешься пустым. Поэтому и не взял его в этот раз, и не рассчитывал особенно на добычу. Но выход нашелся. Давным-давно, когда камуфляж только появился, а в продаже его не было и в помине, мне удалось достать камуфлированный комбинезон, из которого попросил матушку сшить куртку, причем настоял, чтобы карманы были не просто большими, а огромными. И вот теперь пригодилось: в каждый карман влезло по глухарю.
Нагруженный до предела, обливаясь потом, двинулся визиркой дальше по направлению к лесу, которое совпадало и с основным направлением на дом — ориентировки там я не терял. Дымка еще пару раз близко поднимала глухарей, но я твердо решил больше не стрелять.
Вот и лес, но идти по-прежнему тяжело — под ногами все еще мох, а солнце неумолимо катится к закату. Появляется предательская мысль: а не заночевать ли в лесу, собрав, пока светло, побольше валежника, чтобы «кормить» костер всю ночь, благо сухостойных деревьев много? Но я ведь не один, мои спутники будут вынуждены меня искать. И я ковыляю дальше, хотя ноги становятся чугунными, отказываются подчиняться и требуют отдыха. Приходится ложиться на спину и задирать их кверху.
А в это самое время Анатолий и Владислав, вернувшись с охоты, на которой добыли двух куропаток и рябчика, и не застав меня дома, переполошились и тут же отправились на поиски. По дороге им попался Валерий Николаевич, который как старожил и возглавил «операцию по спасению», организовав ее очень грамотно, но исходя из неправильных предпосылок. По его предложению «спасатели» разделились и пошли тем маршрутом, по которому он меня послал и на котором встреча была бы неминуемой, но увы… Решили, что разошлись со мной, и вернулись домой. А там — ни меня, ни Дымки. А уже смеркается. Как тут не запаниковать?! И они снова отправились в лес, даже не перекусив.
Мне же на пересечении двух визирок попалась большая береза с зарубками. Валерий Николаевич говорил, правда, об осине, но, может, он ошибся? У осины следовало повернуть направо, и я, будучи рад даже березе, повернул.
Потом, уже в Москве, добыв карту той местности, я увидел, что от этого поворота не дошел до лесовозной дороги всего каких-то 400—500 метров, но кто же знал?! Последний участок по визирке был, пожалуй, самым тяжелым. Начало смеркаться, и я торопился, хотя сил оставалось все меньше, останавливаться приходилось все чаще. И вот, когда положение казалось почти безнадежным, я вдруг наткнулся на тропинку. Она извивалась, как и положено тропинке, и была натоптана многими прошедшими по ней ногами. Засыпавшие тропинку прошлогодние листья лежали темной лентой и скорее помогали ее видеть, чем маскировали. Сомневаться не приходилось — это была та самая тропинка, о которой говорил Валерий Николаевич. Почти наугад я выбрал направление направо, и вскоре оказалось, что не ошибся. Идти по твердой тропинке было намного легче, чем по заросшей кустами визирке с моховой подстилкой. Уже в сумерках вышел на лесовозную дорогу недалеко от того места, где мы расстались с Валерием Николаевичем. Рядом с дорогой лежала та самая сосна, на которой я уже сидел. Только развесил на ее сучках дичь и ружье, как услышал близкие выстрелы и крики «команды спасения». Осталось только покричать в ответ. Да и Дымка обозначила наше местоположение, облаяв в тот момент белку. И откуда только у нее брались силы?
Не сомневаюсь, что мои друзья почувствовали радость по поводу окончания поисков, но не выражали ее. Напротив, на мою бедную голову посыпались упреки: и почему я зашел за бор (тебе ведь говорили…), и почему не отвечал на выстрелы?.. Я уже давно заметил, что самый злой мужик — голодный, по себе знаю. Мои жалкие попытки объяснить, что я точно следовал указанному мне маршруту, а выстрелов не слышал, успеха не имели. Виноват, и все тут. Конечно, виноват: люди собрались спокойно допить спирт по случаю окончания охоты (не везти же его обратно в Москву?), а вместо этого пришлось несколько часов искать меня. Святой бы вышел из себя.
А почему сам не стрелял? Как — не стрелял?! А это что? Только когда я продемонстрировал свою дичь, несколько спал обвинительный тон — победителей ведь не судят.
Неожиданно Дымка с яростью набросилась на Кузю, кобеля Валерия Николаевича, и задала ему настоящую трепку. Еле удалось ее оттащить. Причина такой враждебности была совершенно непонятна, но Ляпунов, когда на обратном пути в Усть-Коже мы рассказали об этом, сообразил сразу: Дымка защищала добытую с ее помощью дичь, которую Кузя попытался обнюхать.
После окончания перекура все поднялись с намерением идти домой. Никто не предложил мне помочь нести дичь, пришлось объяснить, что идти дальше с 12—13 килограммами я уже не в состоянии, и поэтому половина дичи отдается коллективу.
Мои спутники ушли быстрым спортивным шагом домой. Дымка убежала с ними, чтобы и дальше охранять дичь, а я еще долго тащился по погружавшейся в темноту дороге, присаживаясь на всех подходящих стволах упавших деревьев и переживая все перипетии необычного дня. Несмотря на смертельную усталость, радость наполняла душу. Радовала и верность моих спутников, которые, даже не пообедав, бросились меня искать. Радовало и сердце, которое благополучно выдержало явно авантюрный поход в болото. А о необычно удачной охоте и говорить нечего. С радостью вспоминал о прекрасной работе Дымки.
Вне всяких сомнений, я был благодарен Валерию Николаевичу за его оговорку. Без этого я вернулся бы домой вовремя, но без дичи и никогда бы не узнал всей радости и азарта охоты по выводкам с собакой. Думаю, что по своей эмоциональности она мало чем уступает охоте на токующего глухаря. Тот же долгий и волнительный подход к птице, та же необходимость остаться незамеченным и не подшуметь. Конечно, вся обстановка сумрачной утренней зари романтичней ясного дня, но это уже детали.
Вспомнилось, что один из выдающихся охотников теперь уже позапрошлого столетия граф и поэт Алексей Константинович Толстой, более всего любивший медвежью охоту и добывший за свою жизнь девяносто медведей, охоту на токующего глухаря почитал почти наравне с медвежьей, а на третье место ставил вальдшнепиную тягу. По всей видимости, он не охотился с лайкой по глухарям (не дворянской считалась, наверное, эта охота), а то, думаю, поставил бы ее на третье место.
Долгая дорога располагает к размышлениям, и я с сожалением подумал о том, что мои спутники не читают журнал «Охота и охотничье хозяйство», иначе они бы знали о собаках-спасателях, которые жили когда-то в монастыре, расположенном в Альпах недалеко от известного перевала Сенбернар. Когда густой туман окутывал перевал, люди, проходившие через него, могли заблудиться. И тогда монахи посылали им на выручку огромных мохнатых собак с длинными висячими ушами (впоследствии их стали называть сенбернарами) , привязав к шее корзинку с едой. Знай это, мои друзья догадались бы захватить с собой бутерброды и питье, что очень пригодилось бы и мне, и им.
На собственном примере я убедился, как легко потерять ориентировку в лесу или на болоте, бросившись в азарте к заработавшей по птице собаке. Поэтому в заключение позволю себе рекомендовать молодым охотникам, которым посчастливится охотиться с лайкой по глухариным выводкам (завидую им белой завистью), прежде чем спешить к собаке, потратить несколько секунд на определение по солнцу или компасу, куда надо будет возвращаться.
Существует много обстоятельств, которые могут помешать новой поездке в архангельские края, но если очень повезет и я смогу снова оказаться на берегах Кожи, то сделаю это прежде всего ради встречи с Дымкой. Интересно, узнает ли она меня?
В.Окунь
“Охота и охотничье хозяйство” №11 – 2002