С Дымкой на Коже.

Обидно и досадно открыть для себя интереснейший вид охоты на излете охотничьей жизни и жизни вообще. Таким открытием для меня оказалась охота с лайкой по глу­хариным выводкам в архангельском крае на таежной речке Коже, одном из главных притоков Онеги. И этим открытием я был обязан прежде всего Дымке.
Родилась Дымка в поселке Усть-Кожа, расположенном при слиянии рек Онега и Кожа. Про красивую и быструю речку Кожа мало кто знает. Законопослушным рыбакам она недо­ступна, так как является семужной нерестовой рекой и ры­балка на ней запрещена. Охотникам же туда добираться слишком сложно. Только у водных туристов Кожа пользует­ся популярностью. Еще бы — при длине реки в 96 километ­ров перепад от истока до устья составляет 120 метров. Про­ходимые, труднопроходимые и совсем непроходимые поро­ги на Коже следуют один за другим. Сначала полуторакилометровый Мельничный. По одной версии назван так потому, что мчащаяся здесь по широкому руслу вода шумит подвод­ными камнями, как жерновами. Подругой, более вероятной: здесь когда-то была монастырская водяная мельница. За ним один из самых опасных порогов — Падун, в котором русло сжимается до 8 метровка уклон превышает 45 градусов, и вода в свободном полете образует настоящие водопады. В среднем течении Кожи расположен каскад из 9 порогов, а далее почти непроходимый порог Щурус, ниже которого — одна из основных стоянок семги. Все пороги не перечислить, да и к нашему рассказу они непосредственного отношения не имеют. Добавлю только, что благоразумные туристы об­носят такие пороги, как Падун и Щурус, а в память о безум­ной храбрости любителей острых ощущений по берегам Кожи стоят обелиски.
Вытекает Кожа из большого и рыбного Кожозера, на бе­регу которого в 1585 году по просьбе братии и по велению царя Федора был воздвигнут монастырь. Сейчас он стоит всеми забытый и постепенно разрушается. Полтора столе­тия тому назад к монастырю от Усть-Кожи вдоль берега реки была проведена дорога, которая местами и сейчас неплохо сохранилась. Именно на этой дороге мы с Дымкой начали охотиться.
Когда и от каких собак родилась Дымка, осталось неизве­стным, так как будущий хозяин и наставник Александр Ля­пунов взял ее с улицы, заметив наметанным взглядом охот­ника в захудалом бесхозном щенке черты лайки — острые ушки и хвост бубликом. И он не ошибся. Натасканная вместе с опытным породистым кобелем Дымка вскоре стала страс­тной охотницей и превзошла его по всем статьям, особенно по чутью. Ляпунов рассказывал, что были случаи, когда они охотничьей компанией с лайками ехали на вездеходе по мо­настырской дороге, и только одна Дымка вдруг насторажи­валась, спрыгивала на землю и вскоре облаивала глухаря. Несомненно, в ее роду были талантливые предки-охотники.

Нам, троим москвичам, включая моего брата Анатолия и сослуживца Владислава Степанова, очень повезло, что Ля­пунов оставил Дымку с нами, когда привез к месту охоты на моторной лодке. Дымка, кстати, пережила это очень спокой­но: она видела у нас ружья и понимала, что ее ждет впереди любимое занятие — охота. Так Дымка временно поступила в нашу коллективную собственность. И сразу же взяла над нами «шефство». Степанов каждое утро отправлялся за молоком к хозяйке единственной местной коровы, и сопровождавшая его Дымка с яростью разгоняла деревенских собак, которые осмеливались облаивать Владислава.
Обосновавшись на новом месте, мы стали по очереди хо­дить с Дымкой на охоту и сразу же убедились, что охотиться с ней одно удовольствие. Дымка далеко от охотника не ухо­дила и регулярно возвращалась, чтобы посмотреть, не по­терялся ли он: выглянет из-за поворота дороги — и снова в поиск. По этой причине птицу она поднимала и сажала на дерево недалеко от дороги, так что подходить было не тя­жело. Один раз только Дымка подала голос со дна глубокого заваленного буреломом оврага. Я долго крепился, но в кон­це концов не выдержал — уж очень упорно облаивала Дымка птицу. С огромными трудностями и большой осторожностью стал подходить, перелезая через поваленные деревья, но, когда осталось метров сто, лай прекратился. Пришлось вы­бираться на дорогу. Владиславу Степанову повезло больше: в этом овраге он взял из-под Дымки глухаря. А вообще мы были разочарованы, птицы у дороги было мало, и вела она себя строго, подойти на выстрел, несмотря на все старание Дымки, удавалось редко. Совсем другая картина была здесь в прошлом году, когда Анатолий ездил на разведку и был в восторге от охоты. Не сразу мы сообразили, что дело было во времени года: Анатолий охотился в конце осени, а сейчас было только ее начало. Тогда лесные обитатели тяготели к дороге, на которой клевали камушки, запасая их на зиму, чтобы перетирать в желудке грубый корм. Сейчас же их ос­новной пищей была нежная черника, и, видимо, камушки не требовались. Большая часть выводков паслась, скорее все­го, на ягодниках, которые находились в стороне от монас­тырской дороги.
Впрочем, однажды на этой дороге Дымка меня и удивила, и порадовала. Только мы переплыли на лодке через Кожу и выбрались на дорогу, как ей удалось поднять зайца. Он мгно­венно мелькнул в кустах, и Дымка его азартно с голосом по­гнала. Думая, что из этой затеи ничего не выйдет и она вот- вот сколется, я все-таки занял удобный лаз, чтобы перехва­тить зайца. Дымка прогнала его полный круг. Было бы инте­ресно узнать, как долго она сможет его гонять, но мы не могли долго ждать… у нас уже кончалась тушенка. Как тут не вспомнить некоторых подмосковных гончих «не злым, ти­хим словом», многие из которых скалываются на первом же круге.
Удивила нас Дымка и своей страстью к охоте. Проведя все лето около дома, она была, конечно, не в лучшей спортив­ной форме и к концу дня охоты еле таскала ноги, с большим трудом взбиралась по лестнице в дом и тут же падала на свое место под столом. Но когда мы решили дать ей день отдыха, Дымка с такой силой прыгнула на закрытую дверь, что ве­ревка, намотанная на дверную ручку, оборвалась. Водворить ее обратно было невозможно.
Меня очень огорчали постоянные неудачи в охоте на птицу в окрестностях монастырской дороги, и я опрометчиво зая­вил, что более нескладной охоты у меня не случалось и что ноги моей здесь больше не будет. Но тогда я не знал, что наш с Дымкой звездный час еще впереди. Ждал он нас в по­следний день охоты. Пошли мы не по монастырской дороге, а по старой лесовозной, ничего особенного от этого похода не ожидая. Но как говорится, не знаешь где найдешь, где по­теряешь, и не было бы счастья, да несчастье помогло. День не обещал ничего особенного, а оказался таким, что запом­нился на всю жизнь. И все благодаря одному-единственному неточному слову.
Целью нашего с Дымкой похода был сосновый бор, через который проходила старая, давно заброшенная лесовозная дорога. Мои «товарищи по оружию» изредка поднимали там глухарей и находили прямо на дороге много белых грибов, но мне не советовали ходить дальше бора, хотя он и был не­большой, заявляя, что дальше ничего нет.
Шел я не торопясь. Пару раз Дымка облаяла белок. Пожа­луй, это был ее единственный недостаток с точки зрения охотника по перу. Ляпунов не охотился на белок, но гово­рил, что прекрасно разбирается, когда Дымка облаивает бел­ку, а когда глухаря. Я до таких тонкостей дойти не успел.
Недалеко от бора нас догнал Валерий Николаевич, москвич, купивший неподалеку дом в опустевшей деревне и проводив­ший теперь здесь много времени. Вместе мы вошли в бор.
Высоко наверху зеленели густые кроны сосен, а пробива­ющиеся сквозь них солнечные лучи золотили могучие ство­лы. Воздух был напоен осенней свежестью и еле уловимым ароматом хвои. Мы шли медленно, я расспрашивал Валерия Николаевича про здешнюю жизнь, про охоту. Вдруг Дымка подняла с земли глухаря, посадила его на сосну и начала облаивать. Я предложил Валерию Николаевичу попытаться взять птицу, полагая, что он это сделает лучше меня. Подойти на убойную дистанцию ему удалось, но сидевший в густой кроне глухарь оставался невидимым и слетел до выстрела. Дальше наши пути расходились: мы с Дымкой намеревались идти по дороге, а Валерий Николаевич хотел спуститься к реке и пройти вдоль нее. На прощание он посоветовал мне не возвращаться уже пройденным путем, а по тропке перей­ти на другую лесовозную дорогу, по которой мне уже прихо­дилось ходить. «Дойдете, — говорит, — до ручья, и вскоре за ним направо будет тропинка, которая у осины с зарубкой повернет снова направо и выведет на лесовозную дорогу». Потом выяснилось, что под ручьем он подразумевал высох­ший в это засушливое лето овраг, до которого оставалось 300 —400 метров, я же понял буквально (а как еще можно было понять?!) и упорно шел до настоящего ручья несколько ки­лометров. Это «разночтение» и определило все последую­щие события.
Вскоре за бором у меня из-под ног дружно поднялся вы­водок тетеревов и полетел по прогалу к речке. Ничто не по­мешало бы мне сделать по нему дуплет, не окажись в этот момент ружье на предохранителе. Незадолго до этого на дороге попался большой ствол поверженной сосны, на ко­торой я присел отдохнуть, поставив, естественно, ружье на предохранитель и забыв снять с него, — проклятый склероз. Впрочем, почему проклятый? Говорят, что склероз самая приятная болезнь: ничего не болит и каждый день узнаешь много нового.
Заметив, что выводок далеко не улетел и расселся по бе­резам, я стал осторожно подходить к месту посадки, но первого сорвавшегося тетерева промазал. Хотел заменить стре­ляный патрон, однако гильза оказалась разорванной и ни­как не вытаскивалась из патронника. Пришлось осторожно вернуться назад, срезать прутик и выбить им гильзу. На вы­стрел уже давно прибежала Дымка и теперь кого-то облаи­вала. Подойдя осторожно поближе и проследив направле­ние ее взгляда, я сквозь густые березовые листья разглядел силуэт птицы. Это оказалась молодая тетерка. Когда она упала, первой к ней подбежала, конечно, Дымка. Команду «брось» она, хоть и неохотно, но выполнила. Начало было положено.
Вернувшись на дорогу, я продолжил поиски ручья.
Бор, которым мы прошли, сохранился каким-то чудом. Дальше на большом пространстве сосны были когда-то вы­рублены, а вместо них поднялся лиственный лес, начавший выползать на дорогу. Первые признаки осени появились на березах в виде желтых прядей, напоминавших издали янтар­ные сережки.
Вскоре совсем близко от меня в густом чернолесье раз­дался лай Дымки. Пытаясь обуздать свое волнение и нетер­пение, я стал осторожно пробираться на ее голос. Через гу­стые кусты напролом не лез, а осторожно обходил их, на суч­ки не наступал и поэтому не подшумел. Наконец увидел Дым­ку, которая «вежливо», без лишнего азарта облаивала пти­цу. И снова только направление взгляда собаки помогло раз­глядеть силуэт глухаря, сидевшего на густой березе. Но еще раньше я услышал, как он «ругает» собаку. Мне показалось, что в голосе птицы преобладали свистящие звуки, и даже по­думал сначала, не белка ли это, но это был молодой глухарь, первый на моем счету. В азарте я потерял направление к дороге и, пока искал ее, поднял еще одного молодого глуха­ря, который, отлетев совсем недалеко, качался на тонкой ветке. Видимо, там был выводок. Надо было сразу же стре­лять, но я попытался подойти ближе. Это было бы оправда­но, если бы Дымка отвлекала глухаря, но тогда ее близко не было, и глухарь улетел.
Идем дальше. Дымку я почти не вижу, но знаю, что она где-то недалеко. Наконец обнаруживаю наполненный во­дой ручей, а вскоре за ним — пробитую через заросли узкую просеку. Такие просеки здесь называют визирками. Та визирка, на которую я вышел, идет от дороги направо, как и требуется, трава на ней слегка примята, так что условно можно считать тропинкой, но почему же Валерий Николаевич не сказал, что это визирка? Странно. Однако радость от охотничьих успехов заглушает сомнения. Да и как не верить Валерию Николаевичу, который живет здесь уже десятое лето?!
Вскоре визирка вывела на моховое клюквенное болото. Кочки усыпаны крупной, но еще недозревшей клюквой. Идти становится все труднее. И тут впереди начинает снова рабо­тать Дымка. Маскироваться на болоте труднее, чем в лесу, но зато удается бесшумно пробираться между моховыми коч­ками. Птица сидит на чахлой сосенке, и все ее внимание со­средоточено на собаке. Дымка облаивает ее с противополож­ной от меня стороны. Не рискую подходить близко и, наде­ясь на свой «Зимсон», стреляю вторым номером дроби. Птица камнем падает вниз. Оказалось, что это — молодая копалуха. Зря я ее стрелял, но азарт и ветки кроны помешали уви­деть, что это глухарка.
Пока подбирал дичь, потерял визирку. Казалось, что она здесь рядом, но искать пришлось долго — ориентироваться в моховом болоте трудно. Хорошо еще, что давно не было дождей и под ногами не хлюпает вода. Начинаю понимать, что зашел куда-то не туда. Что делать? Вернуться назад уже не хватит сил, а идти вперед — там необозримое болото, на котором торчат сухие стволы погибших сосен, напоминаю­щих мачты стоящих в гавани парусников. Солнце уже начи­нало клониться к горизонту. Попадается визирка направо, и там вдали темнеет лес. Меняю направление, иду туда. Меня и удивляет, и умиляет, что в таком глухом месте пробиты чет­кие визирки. Глубокий поклон лесникам. Не будь визирок, я бы набродился по этому болоту. Потом нам рассказали, что в прошлом году три мужика, отправившись за клюквой, выш­ли из этого болота только на четвертые сутки.
Пот льет ручьем, а жажда все усиливается. Жую недозре­лую клюкву — немного помогает. Сердце уже давно работа­ет на пределе. Вряд ли оно выдержало бы, если бы не пил нитросорбит, который у меня всегда в кармане. Дымка тоже устала. Я останавливаюсь все чаще, присаживаюсь на при­клад ружья, так как кочки все-таки сырые. Собака ложится рядом.

Учитывая, что завтра уезжать, я, уходя на охоту, высыпал в карман всю оставшуюся карамель. Теперь она помогает заглушать чувство голода. Я честно делюсь конфетами с Дымкой. Она берет карамельку у меня с руки очень аккурат­но. Вот так, жуя попеременно клюкву и карамель, не иду, а, скорее, ползу с частыми остановками по визирке к лесу. И здесь Дымка снова облаивает глухаря. Он сидит на самой вершине сухой и голой сосны, как золотой петушок на шпиле. Все его внимание занято собакой, на которую он свистит и шипит. Опять накатывают волнение и преждевременная радость. Осторож­но подхожу, пока меня слегка закрывают чахлые березки и сосенки, но дальше пустое болото. Стреляю из левого ство­ла — глухарь, не трепыхнувшись, падает на землю. Когда по­дошел к месту падения птицы, увидел лежавшую под суши­ной Дымку — глухаря около нее не было. Я растерялся, но оказалось, что он, чисто битый, лежал под другой сушиной, а у Дымки уже не хватило сил трепать его, как положено лай­ке. Сижу рядом с собакой, глажу ее, говорю «умница, краса­вица» и думаю, что же делать дальше. Конечно, эйфория за­полняет душу. Еще бы! Четыре выстрела и четыре трофея, из которых ни одного подранка. Дымка этому, наверное, не очень рада, потому что не удалось проявить свое умение в поисках подранков. Теперь главное — как выбраться само­му и вынести дичь? У меня ведь только сумка от противога­за, да и та заполнена белыми грибами, которые попались по дороге. Как ни жаль, приходится с ними расстаться: скла­дываю кучкой под сушину, на которой сидел глухарь, а вме­сто них засовываю в сумку тетерку и глухарку.
Как всякий охотник, я верю в приметы, точнее, в одну из них: если возьмешь на охоту рюкзак, то наверняка вернешь­ся пустым. Поэтому и не взял его в этот раз, и не рассчиты­вал особенно на добычу. Но выход нашелся. Давным-давно, когда камуфляж только появился, а в продаже его не было и в помине, мне удалось достать камуфлированный комбине­зон, из которого попросил матушку сшить куртку, причем настоял, чтобы карманы были не просто большими, а огром­ными. И вот теперь пригодилось: в каждый карман влезло по глухарю.
Нагруженный до предела, обливаясь потом, двинулся ви­зиркой дальше по направлению к лесу, которое совпадало и с основным направлением на дом — ориентировки там я не терял. Дымка еще пару раз близко поднимала глухарей, но я твердо решил больше не стрелять.
Вот и лес, но идти по-прежнему тяжело — под ногами все еще мох, а солнце неумолимо катится к закату. Появляется предательская мысль: а не заночевать ли в лесу, собрав, пока светло, побольше валежника, чтобы «кормить» костер всю ночь, благо сухостойных деревьев много? Но я ведь не один, мои спутники будут вынуждены меня искать. И я ковыляю дальше, хотя ноги становятся чугунными, отказываются под­чиняться и требуют отдыха. Приходится ложиться на спину и задирать их кверху.
А в это самое время Анатолий и Владислав, вернувшись с охоты, на которой добыли двух куропаток и рябчика, и не застав меня дома, переполошились и тут же отправились на поиски. По дороге им попался Валерий Николаевич, который как старожил и возглавил «операцию по спасению», органи­зовав ее очень грамотно, но исходя из неправильных пред­посылок. По его предложению «спасатели» разделились и пошли тем маршрутом, по которому он меня послал и на ко­тором встреча была бы неминуемой, но увы… Решили, что разошлись со мной, и вернулись домой. А там — ни меня, ни Дымки. А уже смеркается. Как тут не запаниковать?! И они снова отправились в лес, даже не перекусив.
Мне же на пересечении двух визирок попалась большая береза с зарубками. Валерий Николаевич говорил, правда, об осине, но, может, он ошибся? У осины следовало повер­нуть направо, и я, будучи рад даже березе, повернул.
Потом, уже в Москве, добыв карту той местности, я уви­дел, что от этого поворота не дошел до лесовозной дороги всего каких-то 400—500 метров, но кто же знал?! Последний участок по визирке был, пожалуй, самым тяжелым. Начало смеркаться, и я торопился, хотя сил оставалось все мень­ше, останавливаться приходилось все чаще. И вот, когда положение казалось почти безнадежным, я вдруг наткнулся на тропинку. Она извивалась, как и положено тропинке, и была натоптана многими прошедшими по ней ногами. За­сыпавшие тропинку прошлогодние листья лежали темной лентой и скорее помогали ее видеть, чем маскировали. Сомневаться не приходилось — это была та самая тропин­ка, о которой говорил Валерий Николаевич. Почти наугад я выбрал направление направо, и вскоре оказалось, что не ошибся. Идти по твердой тропинке было намного легче, чем по заросшей кустами визирке с моховой подстилкой. Уже в сумерках вышел на лесовозную дорогу недалеко от того места, где мы расстались с Валерием Николаевичем. Рядом с дорогой лежала та самая сосна, на которой я уже сидел. Только развесил на ее сучках дичь и ружье, как услышал близкие выстрелы и крики «команды спасения». Осталось только покричать в ответ. Да и Дымка обозначила наше местоположение, облаяв в тот момент белку. И откуда толь­ко у нее брались силы?
Не сомневаюсь, что мои друзья почувствовали радость по поводу окончания поисков, но не выражали ее. Напротив, на мою бедную голову посыпались упреки: и почему я зашел за бор (тебе ведь говорили…), и почему не отвечал на выстре­лы?.. Я уже давно заметил, что самый злой мужик — голод­ный, по себе знаю. Мои жалкие попытки объяснить, что я точно следовал указанному мне маршруту, а выстрелов не слышал, успеха не имели. Виноват, и все тут. Конечно, ви­новат: люди собрались спокойно допить спирт по случаю окончания охоты (не везти же его обратно в Москву?), а вме­сто этого пришлось несколько часов искать меня. Святой бы вышел из себя.
А почему сам не стрелял? Как — не стрелял?! А это что? Только когда я продемонстрировал свою дичь, несколько спал обвинительный тон — победителей ведь не судят.
Неожиданно Дымка с яростью набросилась на Кузю, кобе­ля Валерия Николаевича, и задала ему настоящую трепку. Еле удалось ее оттащить. Причина такой враждебности была со­вершенно непонятна, но Ляпунов, когда на обратном пути в Усть-Коже мы рассказали об этом, сообразил сразу: Дымка защищала добытую с ее помощью дичь, которую Кузя попы­тался обнюхать.
После окончания перекура все поднялись с намерением идти домой. Никто не предложил мне помочь нести дичь, пришлось объяснить, что идти дальше с 12—13 килограмма­ми я уже не в состоянии, и поэтому половина дичи отдается коллективу.
Мои спутники ушли быстрым спортивным шагом домой. Дымка убежала с ними, чтобы и дальше охранять дичь, а я еще долго тащился по погружавшейся в темноту дороге, при­саживаясь на всех подходящих стволах упавших деревьев и переживая все перипетии необычного дня. Несмотря на смертельную усталость, радость наполняла душу. Радовала и вер­ность моих спутников, которые, даже не пообедав, броси­лись меня искать. Радовало и сердце, которое благополучно выдержало явно авантюрный поход в болото. А о необычно удачной охоте и говорить нечего. С радостью вспоминал о прекрасной работе Дымки.
Вне всяких сомнений, я был благодарен Валерию Никола­евичу за его оговорку. Без этого я вернулся бы домой вовре­мя, но без дичи и никогда бы не узнал всей радости и азарта охоты по выводкам с собакой. Думаю, что по своей эмоцио­нальности она мало чем уступает охоте на токующего глухаря. Тот же долгий и волнительный подход к птице, та же не­обходимость остаться незамеченным и не подшуметь. Ко­нечно, вся обстановка сумрачной утренней зари романтич­ней ясного дня, но это уже детали.

Вспомнилось, что один из выдающихся охотников теперь уже позапрошлого столетия граф и поэт Алексей Констан­тинович Толстой, более всего любивший медвежью охоту и добывший за свою жизнь девяносто медведей, охоту на то­кующего глухаря почитал почти наравне с медвежьей, а на третье место ставил вальдшнепиную тягу. По всей видимос­ти, он не охотился с лайкой по глухарям (не дворянской счи­талась, наверное, эта охота), а то, думаю, поставил бы ее на третье место.
Долгая дорога располагает к размышлениям, и я с сожа­лением подумал о том, что мои спутники не читают журнал «Охота и охотничье хозяйство», иначе они бы знали о собаках-спасателях, которые жили когда-то в монастыре, рас­положенном в Альпах недалеко от известного перевала Сен­бернар. Когда густой туман окутывал перевал, люди, прохо­дившие через него, могли заблудиться. И тогда монахи по­сылали им на выручку огромных мохнатых собак с длинными висячими ушами (впоследствии их стали называть сенбер­нарами) , привязав к шее корзинку с едой. Знай это, мои дру­зья догадались бы захватить с собой бутерброды и питье, что очень пригодилось бы и мне, и им.
На собственном примере я убедился, как легко потерять ориентировку в лесу или на болоте, бросившись в азарте к заработавшей по птице собаке. Поэтому в заключение по­зволю себе рекомендовать молодым охотникам, которым посчастливится охотиться с лайкой по глухариным выводкам (завидую им белой завистью), прежде чем спешить к соба­ке, потратить несколько секунд на определение по солнцу или компасу, куда надо будет возвращаться.
Существует много обстоятельств, которые могут помешать новой поездке в архангельские края, но если очень повезет и я смогу снова оказаться на берегах Кожи, то сделаю это прежде всего ради встречи с Дымкой. Интересно, узнает ли она меня?

В.Окунь
“Охота и охотничье хозяйство” №11 – 2002

Назад к содержанию.