Шатун.

I

Стоял конец ноября. Заснеженная тайга как бы вздремнула в тихом безветрии и задумалась перед долгой зимой. Не было еще крепких морозов и буйных метелей. Переход от осени к зиме был мягкий, незаметный. Выпала небольшая пороша, и земля, кусты, деревья покрылись пушистым снегом. Все сияло белизной и свежестью. В тайге стало светлей, просторней и уютней.
День клонился к вечеру. Животные, населявшие тайгу, оживленно перемещались: одни спешили насытиться впрок, другие искали укрытия. Только бурый медведь спокойно дремал в уютной берлоге под стволом старой ели, сваленной бурей.
Когда наступили сумерки, на северо-западе затуманилась даль, и большая темная туча стала медленно накрывать тайгу. В воздухе замелькали снежинки, подул ветер, зашевелили ветвями ели. Ветер продолжал усиливаться. Деревья тревожно загудели, упруго сгибаясь, сопротивляясь его неистовой силе, глухо стонали. К полночи буря достигла своего предела. Один за другим проносились порывистые вихри. И вот еще один неистовый снежный вихрь ворвался в распадок, где росли три огромные, но уже старые ели. Не выдержав напора воздушной массы, они с гулом и стоном повалились, ломая древесную молодь. Два дерева, падая, переплелись чуть выше середины и рухнули. В момент удара они своей тяжестью переломили пополам еще летом упавшую ель, под которой была берлога. Обломившиеся сучья острыми концами прошили чело берлоги и достали ее хозяина. От сильной боли в плече медведь натужно рявкнул, рванулся к челу и выскочил наружу. Его обдало и ослепило снегом. Прижав уши, он бросился прочь от этого опасного места.
Буря стала стихать, ветер ослабел, в воздухе закружились снежинки. Медведь начал успокаиваться: он разгреб лапами снег в самой гуще молодых елей, подстелил несколько сломанных веток и лег на них. Сильно саднило раненое плечо. Он пытался зализать рану языком, но не доставал ее. Боль и голод раздражали.
С первыми проблесками зари зверь покинул лежку и отправился искать пищу. Так, по воле случая медведь стал шатуном, грозой всего живого — от полевки до человека.
Медведь шел долго, останавливался, осматривался, прислушивался и принюхивался. Непривычно, тревожно в лесу. Он вышел к Светлой пади и, оглядывая сверху осинники и тальники, заметил трех лосей — лосиху и двух бычков-сеголетков. Сжавшись, затаился за старым пнем и стал наблюдать за ними. Медведь не раз давил молодых и даже взрослых лосей, знал, как к ним подобраться, как напасть, поэтому, не раздумывая, пошел на сближение. Сделав полукруговой обход, зайдя против ветра и убедившись, что лоси подвигаются в его сторону, затаился за муравьиной кучей.

Долго пролежал медведь в засаде. С жадностью глядел на добычу и терпеливо ждал удобного момента. Лоси приближались медленно. Они не спеша обгладывали кору с осин, скусывали с них веточки и, пережевывая, осматривались. Насытившись, лоси стали один за другим ложиться. Первой легла старая корова, затем оба лосенка. Медведь понял: лоси ближе не подойдут, к ним надо приблизиться, чтобы в три-четыре прыжка догнать их. Он сполз в удлиненную вымоину-канаву и по ней стал медленно приближаться к лосям. Медведь скрадывал осторожно. Мягкий и рыхлый снег гасил шум шагов, что позволило подкрасться к лосям на дистанцию прыжка. Затаив дыхание, подобрав под себя все четыре лапы и спружинив тело, зверь сделал бросок — будто брызнул снежный вихрь. Не успев отскочить в сторону, ближний лосенок мгновенно оказался подмят огромной тушей. В считанные секунды медведь сломал ударом лапы ему хребет и перекусил клыками шейные позвонки. Одним рывком больших кривых и крепких, как железо, когтей он разодрал бок жертвы. В нос опьяняюще ударил парной запах свежего мяса и дымящейся крови. Зверь с жадностью набросился на еду, легко перекусывая ребра, с довольным урчанием глотал куски внутренностей. Почувствовав сытую усталость, прилег на брюхо.
Две вороны уселись на деревья, каркая и вертя головами, с любопытством разглядывали добычу. Одна с явным намерением поживиться опустилась на голый сук, торчавший из-под снега недалеко от медведя. Тот недовольно скосил на нее глаза и лениво рыкнул. Ворона взлетела, а медведь встал, осмотрелся и, ухватив оставшийся от лосенка кусок туши, потащил в глухой участок леса. Выбрав скрытое место, расчистил снег, уложил добычу и завалил ее хворостом. Затем обошел вокруг своей ухоронки широким кругом, несколько раз сдваивал следы, скидывался мощными прыжками то за большую колодину, то за густые кусты. Под упавшим деревом залег. Его одолевала сытая дрема, он изредка закрывал глаза, удобнее устраиваясь в заснеженном валежнике…

II

По хорошо накатанной полевой дороге резво бежал конь, запряженный в легкие сани. В них сидел журналист-отпускник Алексей Бугров, лет тридцати пяти, и известный охотник-промысловик, пятидесятилетний крепыш-бородач Иннокентий Черных.
Журналист, полный сил и неуемной охотничьей страсти, с жадностью оглядывал заснеженную белизну поля и синеющую невдалеке тайгу. Его внимательный взгляд отмечал заячьи малики, лисий нарыск, строчки мышиных набродов, задерживался на высоких дальних березах, где сидело десятка полтора тетеревов. Сердце, истосковавшееся по родным охотничьим просторам, ликовало. Он три года работал за границей, любовался экзотической природой, видел удивительных зверей и птиц — все было ново и интересно. Но скоро стал тосковать по родному Подмосковью, по его темным ельникам и светлым березнякам, по тихим извилистым речкам, по заливным лугам, с их душистыми покосами и бекасиными мочажинами. Ему не раз слышались звонкие голоса паратых гончаков, помкнувших по красному зверю. И вот наконец он дома. Сразу же списался со своим другом Андреем Кораблевым, который работал охотоведом в Сибири, и тот телеграммой пригласил его на охоту за лосем.
Дел у районного охотоведа невпроворот. Андрей не смог выехать к месту охоты и отправил Алексея с Иннокентиев Евграфычем Черных — лучшим промысловым охотником района, человеком немногословным, неторопливым, делающим все обстоятельно и надежно.
Ровный бег коня и плавное скольжение саней убаюкали Алексея.
— Однако погода портится, — услышал он сквозь дрему голос Иннокентия.
— Что? Что вы сказали? — спросонья не понял Алексей.
— Глянькось вон туда, — указал Черных черенком кнута на северо-восток. — Вишь, как даль затуманилась. К вечеру жди куржака. Поспешать надо.
— Если испортится погода, то надолго, как вы думаете, Иннокентий Евграфыч? — встревожился Алексей.
Черных еще раз внимательно осмотрел горизонт: — Однако, может, ночь, а может, и день прихватит.
К дому Евграфыча подъехали засветло. Ворота открыла жена Черных Анна Ивановна, за ней вымахнули две рослые лайки волчьей масти и веселым лаем приветствовали коня и хозяина. Они волчками крутились вокруг возка. Прыткая сука с ходу махнула прямо в сани.
— Не балуй, Айна! — прикрикнул Евграфыч, но собаку не прогнал, а ласково потрепал по крепкой спине.
— Хорошие собаки. И любят вас, Иннокентий Евграфыч,- сказал Алексей.
— Да, ничего. Сука-то хороша, а вот Кучум еще дурачок, он щенок Айны. Однако в дело пойдет, задатки хорошие, — ответил охотник, любовно оглядывая собак. — Иди в дом, а я тут скоро управлюсь.
Пока хозяйка хлопотала с самоваром и накрывала на стол Алексей успел рассмотреть просторную избу, состоявшую из двух половин. В первой помещались большая кухня, зал и спальня. Другая половина не отапливалась и служила для припасов.
Вошел Черных и озабоченно сказал:
— Однако началось… Теперь на всю ночь, а может, и больше.
После ужина вышли во двор покурить. Ветер дул порывисто, с силой бросая снежные заряды. Иногда он чуть стихал, но тут же, как будто спохватываясь, задувал с новой силой, с резким гулом.
— Это надолго. Пойдем, паря, спать. Утро вечера мудренее, — сказал Евграфыч, и они вернулись в теплую избу.
Лежа в постели, Алексей вслушивался в шум ветра, а тот все усиливался. Он бросал в окна горсти жесткого снега и как-то протяжно завывал, вызывая тоску…
Проснулся Алексей поздно. Прислушался — ветер стих, глянул в заиндевевшее окно — деревья не качались. Услышав скрип двери в сенцах и стук поставленного ведра, быстро встал и оделся.
Вошла хозяйка и, увидев, что гость уже поднялся, приветливо улыбнулась:
— Доброе утро! Отдохнули-то как, хорошо, аль нет?
— Очень хорошо, Анна Ивановна! А где Иннокентий Евграфыч?
— Да где ему быть? В тайгу пошел лосей проверить, все ли ладно.
— А давно ушел? — заволновался Алексей.
— Да, поди, как часа три. Накормил скотину и с рассветом ушел. Вас будить не приказывал. Одевайтесь, умывайтесь, а я самовар поставлю. — Она вышла в кухню.
Алексей взял часы, чтобы завести их, и ахнул: без четверти одиннадцать!
— Ничего себе охотничек. До полдня спал! — с удивлением проговорил он вслух.
Позавтракав, Алексей вышел во двор. Он ожидал увидеть горы снега, а его было немногим больше, чем вчера. Только в закутках и кустах смородины много намело, и был он основательно уплотненным, что говорило о сильном ветре. Алексей взял лопату и стал разгребать дорожки к коровьему хлеву, конюшне и овечьему закутку. Неожиданно появился Иннокентий Евграфыч. Он явно спешил, был чем-то озабочен и на вопрос жены, будет ли пить чай, ответил:
— Нет. Собери на дорогу пестерь. Еду в центр, — и пошел запрягать коня.
— Что случилось, Евграфыч? — с тревогой спросил Алексей.
— Беда, паря! Шатун объявился. Ежели его не взять, наделает бед. Еду к Кораблеву, доложу, документы оформим и назад. К ночи возвернемся.
Выезжая со двора, он приказал жене:
— Собак не кормить…
Черных и Кораблев приехали поздним вечером. Алексей, услышав лай собак, выбежал во двор. У навеса стоял возок. Всхлипывая, тряс головой конь. Андрей держал на поводке своего любимца — Верного.
Алексей помог другу занести в дом вещи. Все время пока раздевались, ужинали ни Андрей, ни Евграфыч и словом не обмолвились о медведе, о предстоящей охоте. Когда встали из-за стола, Евграфыч пригласил охотников в переднюю. Там, взяв чистый лист бумаги, он набросал кроки местности, отметив крестом, где лежит медведь. Пунктирной линией обвел оклад, который он сделал, обходя зверя. Оклад не очень большой, но в его середине такая крепь, что идти туда опасно.
Было решено встать пораньше, чтобы к рассвету оказаться на месте, взять с собой Верного с Айной и, перекрыв два наиболее вероятных хода, пустить собак.
— Вот и вся недолга! Собачки его турнут из крепи и остановят. Тогда уж не зевай! — озорно сверкнув глазами, закончил Евграфыч.

III

Готовились к охоте основательно. Тщательно отобрали пулевые патроны, проверили ножи и топоры, сложили все на лавку. Евграфыч еще раз все проверил и довольный проговорил:
— Однако вроде все ладно.
Алексей и Андрей легли спать в передней на полу, Когда укладывались, Кораблев тихо сказал:
— Алеша, хочу объяснить тебе основные правила медвежьей охоты. Первое правило — не растеряйся. Второе — подпусти зверя как можно ближе. Третье — быстро и точно ударь по «месту», а оно по убойности идет так: ухо, затылок, под левой или правой лопатками, весь позвоночник и редко, но бывает, когда медведь вздыбится, — грудь. Четвертое — нельзя сразу подходить к упавшему зверю. Не сходя с места, посмотри, не прижаты ли уши и не вздыблена ли на загривке шерсть: это значит, что медведь жив, и в это время он очень опасен. Добей выстрелом в голову. И еще — смотри на собак. Они отлично понимают — жив медведь или мертв. Убитого они не боятся, на их хватки мертвый медведь не реагирует, поэтому у собак утихает злобность. И наоборот, даже на смертельно раненного их злобность велика. Может быть, придется воспользоваться ножом или топором. Топором, когда есть возможность размахнуться и ударить — все по тем же, уязвимым местам. Если же зверь подминает охотника, действуют ножом, стараясь поразить сердце или вспороть брюхо.
И хочу тебя предупредить: стоять будешь там, где я тебя поставлю, с места сходить нельзя. К остановленному собаками медведю пойду я или Черных. У нас правило: кто ближе, тот подходит, кто дальше — страхует переднего. С Иннокентием мы берем так уже четвертого медведя. У тебя это первая медвежья охота, и я хочу, чтобы ты уехал от нас здоровым. Ты все понял, Алеша?
— Все! Спасибо, Андрюша, — Алексей почувствовал, как Андрей пожал его руку в локте, точно так же, как делал это на охотничьих привалах в дни молодости.
Алексей долго не мог уснуть, прислушивался к ровному дыханию друга, басовитому похрапыванию Евграфыча, доносившемуся из спальни. Наконец и у него смежились веки, и он погрузился в сон. Ему показалось, что он только уснул, когда услышал голос Андрея:
— Вставай, охотничек! Чай пить пора!
Завтракали не спеша. Алексей находился в каком-то возбужденном состоянии и без аппетита сжевал кусочек холодного мяса и выпил стакан чая. Зато Иннокентий Евграфыч с Андреем ели от души, были спокойны, будто не на медведя собирались идти, а во двор колоть дрова.
— Ну, и характеры, — с завистью подумал Алексей.
Наконец все вышли во двор с ружьями, опоясанные патронташами. У всех за спиной топоры, на поясах — ножи. Надели котомки. Андрей взял на поводок Верного.
— С богом! — сказал Черных и первым пошел к воротам, ведя на поводке Айну.
Шли больше двух часов. Давно рассвело, а Евграфыч все шел неторопливым размашистым шагом. Показалась Светлая падь. Черных остановился, знаком подозвал Андрея, что-то ему сказал и, отдав Айну, пошел дальше.
— Подожди здесь и подержи собак, — шепотом приказал Андрей и пошел за Евграфычем.
Алексей, стряхнув рукавицей снег с валежины, присел на нее и стал наблюдать за товарищами. Видно было, как Евграфыч что-то объяснял Андрею, показывая рукой в густоту молодого ельника и пихтача. Вскоре они вернулись.
— Может быть, для верности еще раз обойти оклад? — предложил Андрей.
— Ни к чему, — пробасил Евграфыч. — Он и сегодня ночь проведет здесь. Лося еще не съел и пока не съест не уйдет, если не тревожить.
— Пожалуй, ты прав, — согласился Андрей.

Евграфыч взял у Алексея собак и пошел вперед, остальные двинулись за ним. Пройдя метров пятьсот, охотники остановились. Собаки заволновались, потянувшись к медвежьему следу, уходившему в чащу.
— Встанешь вон в том кусте, что за елью, у которой от комля идет двойной ствол, как у лиры. Приготовься и помни, о чем я тебе говорил. С места не сходи и, если чего… не теряйся, мы недалеко будем… — напутствовал друга Андрей.

IV

Алексей утоптал неглубокий снег, зарядил свой «МЦ», попробовал, легко ли вынимается нож из ножен, проверил топор и стал наблюдать, прислушиваясь к настороженной тишине.
В своем ружье Алексей был уверен: оно отлично пристреляно пулями. «Хорошо бы карабин для такой охоты», — подумал он, но карабины были только у Евграфыча и Андрея.
Алексей осмотрелся. Впереди, не далее семидесяти шагов, начинались густой ельник и пихтач, где залег медведь, наевшийся лосиного мяса. Влево — высокоствольная тайга, более редкая и светлая. «Туда медведь не пойдет, — соображал Алексей, — в моем направлении тоже: здесь насквозь просматривается осинник, тальник и прочие кусты. Медведь двинется или на Евграфыча, или на Андрея. Он будет придерживаться загущенных участков тайги. Ситуация такова, что медведя я могу и не увидеть». Алексей не знал: радоваться этому или сожалеть.
Он начал наблюдать за товарищами. Вот Андрей остановился за упавшим деревом, снял с плеча карабин. «Хорошее место», — оценил он действие друга, перекрывшего в узком месте мелкий ельник, соединявший рукавом два густых массива тайги. Черных с собаками прошел дальше, остановился, осмотрелся, снял с плеча карабин и пустил собак.
Алексей замер. Гулко застучало сердце, взмокли ладони, а в левом бедре в нервном тике задергалась мышца. «Спокойнее, Алеха! Спокойнее!» — приказал он себе и, сделав глубокий вдох и выдох, пошевелил руками и плечами — успокоил, как мог, нервную систему. Пытаясь отвлечься, старался рассмотреть, где стоит Андрей. Неожиданно услышал лай собак и натужный рев медведя. Собаки лаяли неистово, яростно, временами срываясь на хрип. О том, что творилось там, в ельнике, Алексей мог только догадываться.
А там две злобные, хорошо сработавшиеся лайки с разных сторон смело кидались на зверя. После каждой хватки медведь рявкал и, проявляя неожиданную быстроту, пытался когтистыми передними лапами достать вертких собак. Но все его попытки поймать и в клочья разорвать злобных преследователей ни к чему не приводили. Ярость собак возрастала, острыми клыками они делали мгновенные хватки в гачи. Медведь в злобе резко поворачивался, бросался ловить обидчика, но тот успевал отскочить. В это же мгновение он опять чувствовал острую боль: другая собака хватала в самое чувствительное место между задних ног. От этих хваток и боли зверь бесился, натужно рявкал и в который уже раз безуспешно пытался достать собак.
Не прошло и десяти минут, как медведь тяжело запыхтел и, прижавшись задом к поваленному дереву, передними лапами стал отбиваться от собак. Те наскакивали с двух сторон, а он, как боксер, делал выпады то вправо, то влево. В какой-то миг близко оказалась Айна — зверь сделал резкий выпад, стараясь зацепить ее когтями, но тут же подскочил от боли. Это Верный хватил его в промежность и порвал кожу. Медведь громоподобно рявкнул и с поразительной быстротой кинулся за собакой в густоту пихтача — там примял ее. Он нащупывал лапами собаку, как ему казалось, находившуюся под ним, под ветвями. Но напрасно медвежьи лапы рвали молодь деревьев: Верный опередил его на какую-то долю секунды и успел отскочить.
Недоумевая, куда делась собака, медведь в злобе рвал пихточки и, пока проделывал это, получил хватку от Айны, опять очень чувствительную. Вне себя от ярости, он стал бросаться на собак, не обращая внимания на препятствия: ломал, как спички, молодые деревья, ревел и как-то натужно охал, когда его огромная масса встречала пружинистую густоту пихт и ельника. И вдруг собаки пропали. Он не видел их и остановился в недоумении, гулко дыша. Впереди, в чаще что-то мелькнуло. Медведь насторожился и приготовился кинуться туда, но неожиданно его пронзила острая боль в паху. Яростно заревев на всю округу, он кинулся прочь, не разбирая дороги, лишь бы оторваться от неуловимых и злобных собак. Всей массой своего тела он проломил крепь и, обсыпанный сором с деревьев, хвоей и снегом, вывалился на светлое место. Не останавливаясь, с громким пыхтением, медведь быстро пошел по своему старому следу-пяте. Вслед за ним молча неслись собаки. В крепи они немного отстали, но, выскочив на светлое место, скоро догнали медведя, и Верный мгновенной хваткой осадил его. От неожиданности и боли тот не успел затормозить, на полном ходу сел на гачи и поехал, как на салазках, поднимая фонтаны снега. Собаки вновь остановили его. Нападая неистово, со злобой, они заставляли медведя увертываться и оберегать зад от бесконечных наскоков и болезненных хваток. Зверь ничего не видел и не слышал, кроме собак, и тяжело запаленно дышал…
Алексей жадно вслушивался в шум борьбы собак с медведем. Он знал из книг о медвежьих охотах, читал, как зверовые лайки останавливают зверя и долго держат» иногда до суток, помнил, что стронутый из берлоги зверь, как правило, уходит пятой — старым следом. И тут его осенило: он ведь стоит на пяте — входном следе медведя! Вон ясно виден этот след, идущий в чащобу. Алексей вздрогнул от мысли, что зверь, ревущий в крепи, может выйти на него. Но взял себя в руки и замер, прислушиваясь к шуму борьбы. А она перемещалась то вправо, то влево, то уходила дальше, то приближалась. Рев становился все яростней и почти не прекращался. Сколько времени длилась эта борьба, Алексей не смог бы сказать даже предположительно. Затаив дыхание и забыв обо всем на свете, он впитывал звуки схватки.
Алексей понял, что медведь идет на него, только тогда, когда посыпалась кухта с молодого пихтача и ельника, шум стал быстро приближаться, а путь движения зверя легко — прослеживался по вздрагиванию деревьев.
— Идет, черт, на меня, — прошептал он одеревеневшим языком и, напрягшись, впился глазами в то место, откуда должен был выйти медведь. Зверь появился неожиданно. Еще качались далеко позади задетые им молодые деревья, а он уже вымахнул на чистое место и, не задерживаясь, на махах, с утробным придыханием пошел прямо на Алексея. Тот увидел большую и, как ему показалось, шарообразную тушу с раскрытой пастью, из которой вместе с паром вырывалось шумное дыхание. Алексей весь сжался, он не чувствовал ни рук, ни своего тела, ни ног.
Медведь несся, как ураган, казалось, что против его таранной мощи ничто не устоит. Он был уже шагах в тридцати от Алексея. Вдруг резко вскинул оскаленную морду, раскатисто рявкнул и, на полном ходу сев на гачи, поехал, подняв клубы снежной пыли. Сзади был Верный. По инерции медведь докатился почти до двойной ели-лиры, в кустах за которой стоял Алексей. Подоспели собаки. И началась какая-то бешеная собачья карусель вокруг ревущего и озлобленного до предела медведя. Казалось, только что Айна была впереди и вдруг, рявкнув, медведь подскакивал как ужаленный и буквально из-под него выскакивал пружинистый комок ее подвижного тела. Одна собака отвлекала, другая кусала.

Медведь понял — убежать не удастся. Тогда он начал двигаться задом, пока не уперся спиной в лироподобную ель. Теперь собаки сзади его не возьмут, а спереди попробуй сунься… Но собаки и не думали лезть на рожон. Они волчком крутились перед медведем, и по всему было видно — ждали выстрела охотника.
Алексей мгновенно оценил обстановку. Широченный медвежий затылок был отличной мишенью, а расстояние в пять-шесть шагов гарантировало точность выстрела. Не ощущая тяжести ружья, он привычно вскинул его к плечу — и мушка, слегка дрогнув, остановилась в нужной точке. Но не успел еще сработать на спусковом крючке палец, как медведь, что-то учуяв или заметив за своей спиной, резко обернулся и, увидев человека, вздыбился, изрыгнув грозный рык. Через секунду он бы ринулся в атаку. Алексей выстрелил. Медведь рухнул большой колодой, и его рев оборвался на высокой ноте. Собаки кинулись к нему, вцепились в гачи, но зверь только дважды конвульсивно дернулся и, скребнув по снегу когтями правой лапы, затих.
Алексей ощутил страшную усталость. Он хотел обойти дерево-лиру, но ноги не слушались, хотел приставить к дереву ружье и не смог его удержать, пытался опереться руками о ствол ели, а руки только коснулись ее шершавой коры и безвольно опустились. Не было сил держать неожиданно ослабевшее тело. Алексей медленно, опираясь спиной о дерево, сполз на снег. Подскочила Айна, лизнула теплым шершавым языком щеку.
Алексей увидел бежавшего с карабином наперевес Андрея, слева мелькал между деревьями Евграфыч. Они что-то кричали, но что, он понять не мог. Липкий пот застилал глаза.
Первым подбежал Андрей и, убедившись, что медведь мертв, кинулся к Алексею. Ощупал его и, вглядевшись в резко осунувшееся лицо друга, озабоченно спросил: — Леша, что с тобой? Ты не ранен?
— Не-е-т, — с трудом разжал рот Алексей.
Подбежавший Евграфыч пробасил:
— Однако трудно ему, впервой стрелял прямо в пасть, тут и ослабеть не грех. А он молодца! Все, как надо. Сам видел!
Через несколько минут слабость прошла. Алексей присел на валежину.
Евграфыч осмотрел зверя, ласково потрепал собак и, подойдя к товарищам, стал корить себя:
— Здорово, однако, обмишурился я и тебя, Андрюха, с панталыку сбил. Заставил парня отдуваться. Вот беда-то! Сроду такого не было. Не по правилу шел медведь.
— Ты это о чем, Евграфыч? Уж не о том ли, что мы встали не там, где нужно?
— Однако, о том! О том! — сокрушался Черных. Его самолюбие, опытного таежника было уязвлено «не по правилам» шедшим зверем.
— Не расстраивайся, а радуйся. Ты тут не при чем. Это собаки медведя с панталыку сбили. Ему было не до соображения — куда бежать. Видал, как они «штаны» ему рвали. Вот он и кинулся, сам не зная куда. Поэтому не «по правилам» выбрал и направление бега, — успокаивал товарища Андрей.
— Но ведь медведь с лежки, как правило, идет пятой, — вставил Алексей.
— Это характерно для восточноевропейских медведей, а сибирские таких правил не придерживаются. Проверено точно, к тому же мы имели дело с шатуном, а не берложным медведем.
Слова Андрея успокоили Евграфыча. Он хмыкнул в бороду и изрек:
— Однако, пожалуй, верно!

П. Осипов
«Охота и охотничье хозяйство» №11 – 1985

Назад к содержанию.