Не всем известно и для многих может стать открытием тот факт, что восточный склон Приполярного Урала и часть восточного склона Северного Урала в административном плане входят в состав территории Ханты-Мансийского автономного округа — Югры. Север Березовского района Югры — это плоская Западно-Сибирская низменность, непосредственно примыкающая к отрогам Урала. Югра — это и бесконечные болота, и самые высокие горные вершины Урала — гольцы, снежники и даже ледники; это — извилистые равнинные ленты рек и стремительные горные потоки. Это карие глаза болотных озёр и синь озёр в ледниковых цирках высокогорья Приполярного Урала. И всё это — Югра!
День ещё не спешил к закату. До сумерек я вполне успевала выйти на заброшенную дорогу и вернуться в избушку. В рюкзаке пока пусто. Тетёрка, возмущённо коцкающая на низенькой сосенке в вычищенном горельнике, с шумом поднялась и улетела восвояси. Дождей давненько не было, и бор высох, высох и хрустел под ногами хрупкий ягель. Листва уже шумно срывалась под порывами ещё тёплого сентябрьского ветра и слоями прикрывала мхи.
Идти вдоль ручья привычно, но замысловато, впрочем, как всегда — тяжело. Кочки, бурелом, притащенные весенними водами стволы ветвистых кедров преграждали путь, цеплялись непролазными завалами. Приходилось обходить и обходить всё это лесное наваждение по полянкам берегового бора. Сфагновый мох в низинах, мягкий упругий, укачивал и с каждым шагом вытягивал силу. Наконец взлаял Дружка: «Вверх по склону, — определяю направление, — авось, — птица!..»
Крадучись за разлапистыми елями, петляя, переступая хрусткие ветки, поваленные деревья, подкрадываюсь к кедру. То ползком, то пригнувшись обхожу кудрявое, не совсем древнее, дерево, вглядываюсь в сплетение ветвей. Пусто! Опять, — пусто!., убеждаюсь окончательно. Видимо, пальнушка, заслышав хруст ягеля, сошла загодя.
Дружка разочарованно и отчаяннее прежнего, ещё громче лает, обегая дерево, уступает мне место для лучшего обзора. Задрав голову вверх, глазами указывает: «Там! Там! Там!!!., и, извиняясь, была там! — была там! Сидела на самой макушке там!»
— Верю, Дружка! Верю! Успокойся! Она улетела, бывает! Не твоя вина, хрустит всё. Нет её там,., улетела! Видишь? Нет! Не расстраивайся! Идём!
Делаю попытку утешить расстроенного пса, погладив по мягким пушистым ушам, но в горячности досады Дружка не даётся, убегает на противоположную сторону — за кедр, и теперь, уже молча, разглядывает гущу хвои.
— Пошли, Дружка! — зову, уходя. Идем, идём! — призывно свищу.
Собака ещё минуту стоит в раздумье, всё надеясь на чудо, на охотничье счастье, наконец, смирившись с неудачей, убегает в новый поиск.
Я усаживаюсь на сухую сосновую валежину, отдыхаю, пока Дружка ищет. Может, найдёт? По осени молодняк далеко не перелетает от кормового места. Жду…
В лесу красиво! Тихо! Комаров и мошки нет. Высокие лиственницы на ярком осеннем солнце видны издали. Огненно-жёлтые на фоне особенного по- осеннему голубого неба изящными телами горделиво возвышаются над кромкой темнеющего леса. Они самые высокие в тайге.
…Скоро всё поблекнет. Опадёт хвоя с листвянок — сорвётся порывами холодных ветров.И земля побелеет — надолго, на многие месяцы! Внизу переливами разговаривает Хапаян — таёжная, вся в буреломах, неширокая речушка, чистая, близкая. На её берегу хорошо думается. Сидела бы так вечность! Никаких стрессов, никаких кризисов! Никаких грубых слов, что оставляют шрамы и на сердце и в душе.
Всё меньше на людских лицах улыбок, а заливистый смех кажется раскатом грома среди ясного дня, и даже чем-то неприличным, словно на похоронах. Всё больше всеобщей раздражительности, обсчётов, обманов, раскруток!
…Люди сильно изменились на Севере, к сожалению, не в лучшую сторону. Неужели ушли безвозвратно простота, северная приветливость, добродушие? — Деньги, деньги, деньги — они овладели умами и сердцами, и всё крепче завоёвывают власть над всем. Чем выше дома, тем мощнее стены, ограждающие от совести и друг от друга. Но к чему эти мысли? Они даже тут преследуют, не позволяют расслабиться, забыться. И нужно слишком много выходиться, чтобы вновь ощутить за плечами крылья, и вспомнить, что все кризисы — проходящие, а Земля, Небо, Вера, Надежда и Любовь были и останутся Вечно. И вокруг — Небеса! Чистый в своей честности Лес! Красавица — Югорская тайга! Матушка — Сибирь и батюшка — Седой Урал! Но как боязно за эту красоту! И к лесу всё ближе и ближе подбирается людская алчность! Неужели и здесь всё будет порублено, вытоптано, пожжено, выловлено?! Кто остановит вырубку лесов?!
Сидеть неподвижно холодно. Что ж! Пора дальше идти. До дороги в горельник недалеко,.. — дойду, и обратно. Дружка что-то долго бегает?! Похоже, на след соболя напал. Вот кого мне не нужно сейчас, так это соболя! Надо скорее увести пса, чтоб не успел поднять его на дерево. Иначе потом не отозвать, часами, сутками будет лаять, — очень вязкий! Считай, вся охота насмарку!
Ну, наконец-то!.. Бежит! По следу ищет,., не видит, мимо бежит. Пушистый коричневый хвост, пушистая рыжеватая спина — одна чудная волна плавно грациозно струится, мелькает меж стволов сосен, приближаясь. Какой красивый стал! Вылинял! Окреп! Вычистился! Настоящий таёжный зверь! Но… это не Дружок!.. Неужели, лиса?
Пушистый зверек, почти пробежав мимо, внезапно остановился, повернулся, замер, посмотрел на меня и… — не бросился в испуге прочь, а побежал ко мне!!!
Роскошный бурый мех, вычищенный водами и росами, смолами и травами переливал в солнечном свете мягким искристым золотом! Боже мой! — соболюшка! Молодой любопытный соболь!
Подбежав на край полянки, соболь замер, удивленно рассматривая незнакомца. От его любознательности и необычности позы, в какую он уселся, стало смешно. Соболюшка, смутившись моим ответным вниманием, стыдливо зашевелился и лишь уселся удобнее на попу, заботливо расстелив по мху великолепный пушистый хвост, словно хвастаясь им предо мной, дескать: «Вот какой я красивый! И у меня такой красивый хвост!..»
Да!.. Такому хвосту в пору позавидовать! Есть на что залюбоваться! Я бы не отказалась от такого хвоста! Смеюсь мысленно над хвастунишкой.
Скрестив передние лапки на груди, на светлом пятнышке под шейкой, положив кисти одной поверх другой, как бабуська, сокрушаясь над проказами внуков, соболюшка застыл меховой игрушкой, вертикально выпрямив гибкую спинку, продолжая внимательно рассматривать меня. Но от моего взаимного интереса опять застеснялся, стыдливо наклонил головку то на один бок, то на другой, словно его интересую вовсе не я, а соседний кустик, и волнует, не запачкались ли лапки на белом ягеле. Окончательно смутившись, соболюшка опустил «ручки» на землю и, собравшись в комочек, решил от греха подальше уйти.
…Человек не пустился ему вослед и даже не зашумел: как сидел, так и сидит на поваленном дереве. Это ещё больше озадачило и заинтриговало таёжного зверька, подстегнуло его и без того безграничное любопытство. Он обернулся, я, по-прежнему приветливо улыбаясь, не предпринимала попыток преследовать его, Моё поведение и камуфляжная расцветка одежды, выклянченной у дочери, вовсе сбили с толка соболя. Лесной красавец повернулся ко мне и опять уселся как цирковая болонка на задние лапки. Смиренно скрестив передние лапки на груди, уставился на меня тёмными глазками, время от времени чуть поворачивая головку с острой кошачьей мордочкой, бесподобными усами и великолепными ресницами.
Хвостик, аккуратно расправленный, удерживал равновесие как противовес у вертикально поставленной плюшевой игрушки. Длинная, распушенная, обновлённая к зиме шёрстка сияла, переливалась, шелковилась. Её несравненное богатство, несказанная изысканность близко не равнялось той красоте, за которую по всему свету ценится соболий мех! Это был живой мех! Наполненная жизненной силой красота, живая красота! Вряд ли когда-либо я найду слова, чтобы описать разумность, простоту, чистоту той осенней встречи.
Мы позволили друг другу рассматривать себя без препятствий, барьеров, разграничения на охотника и дичь — как равные жители леса, равные хозяева бора, ручья, белых облаков, кудрявых кедров, пирамидальных елей, брусничной россыпи, упавшего листика… И мне не хотелось нарушить это равновесие прав на любовь к Жизни и Тайге, не хотелось заявлять этому бесстрашному соболюшке свою силу и превосходство.
Соболюшка смущенно вертел пушистой головкой, поводил чутким носиком, небольшими кошачьими ушами и умными глазками. Он словно извинялся за своё ненасытное, безграничное любопытство, за нескромное поведение, но… не испытывал ни малейшего страха передо мной. Я, одетая в камуфляж, растворяясь в цветовой гамме на фоне осеннего леса, старалась не шуметь. Ружье, прислонённое к рюкзаку, как всегда под рукой, привычно холодило…
Только бы Дружка не прибежал!.. Видно было, что моего приятеля тоже беспокоила близость пса. Он встревожено посмотрел в сторону ручья, откуда недавно прибежал. По его, ещё горячему следу уже кружил опытный охотник, разгадывая тончайшие, лишь ими ощущаемые запахи. С минуты на минуты след выведет к нам…
Соболь в последний раз, взглянув в мои глаза, опустил передние лапки в мох, развернулся и плавными волнами, грациозно изгибая длинное королевское тело, бесшумно «поплыл» в прежнем, лишь ему ведомом, направлении…
Но, не тут-то было! Любопытство! Сколь же оно сильно! Какие только поступки не заставляет совершать вопреки осторожности, безопасности, благополучия и благоразумия…
Соболюшка, сделав всего пару восхитительных прыжков и, решив, что достаточно далеко убежал от меня, неожиданно опять развернулся и, прячась за кустиками, стал бесшумно приближаться ко мне сбоку, ближе, ближе, ближе. Почти на цыпочках ступая по бархатистому мху, выглядывая меня сквозь кустики, он крался как игривый котёнок, наивно полагающий, что хозяйка не заметила его хитрости. Он остановился в каких-то трёх метрах слева и спрятался за стволами мелких деревцев, неподвижно застыв. Чудная любопытная остренькая мордашка, чёрное пятнышко носа, длинные усы, коричневый глаз высунулись из-за сизой коры ёлочки, теперь уж скрытно, ведя наблюдение за мной из-за укрытия.
Но с минуты на минуту здесь объявится Дружка! Как ни хотелось мне понаблюдать за зверьком, я слегка пошевелилась, чтоб спугнуть и прогнать его. Не стоит соболю дружить с человеком! Соболюшка понял и неспешно, нехотя, без должного страха мелкими, скрадывающими шум шажками скрылся в лесную чащу.
Секундой позже на полянку выбежал Дружок, недоумённо повёл носом, не поняв, почему я не стреляла, глядя с укором и разочарованием. — Идём, Дружка! Идём, идём! — спешно отозвала собаку со следа излишне доверчивого соболя.
…До темноты мы успели дойти и до старой дороги, ведущей на заброшенную деляну посреди гигантских масштабов горельника, и в избушку вернулись до сумерек. Отдохнули от забот и мыслей, от дороги и потяжелевшего рюкзака. …Что-то новое увидели, что- то новое узнали, что-то новое поняли… или… — вспомнили?!
Сапанпауль, 2008г.
Фото автора.
Т. Немшанова
“Охота и охотничье хозяйство” №12 – 2010