Пожелтевшая после утренних заморозков трава глухо шуршала под ногами. Я шел не спеша на глухариную охоту. Выйдя на квартальную просеку, уходившую с сопки книзу вправо, увидел обширное моховое болото, покрытое крупными кочками и низкорослыми соснами. Пересекая его поперек, просека поднималась на противоположную сопку.
Я уже решил пересечь болото, как вдруг увидел спускающегося с противоположного склона человека с ружьем за плечами.
Поджидая его, услышал позади себя шумный взлет крупной птицы и вслед за ним частый лай собаки. Я обернулся и увидел матерого глухаря, летевшего на бреющем полете. Вслед за ним с громким лаем неслась крупная остроухая лайка темно-серой масти.
Охотник прицелился и с первого выстрела убил глухаря — птица безжизненным комком упала позади стрелка в болото.
Подобрав глухаря, незнакомец неторопливо поднялся ко мне на сопку. Я поздравил с добычей, позавидовав «королевскому» выстрелу. Мы познакомились и разговорились. Охотник оказался лесообъездчиком Щербаковым. О нем, как об известном уральском медвежатнике и
Обладателе лучших зверовых лаек в районе, я слыхал много рассказов. Невысокого роста, крепкий, коренастый, Степан Федорович Щербаков был неутомимым охотником и отличным стрелком.
В то утро мы славно поохотились с его лайкой, трехлетним Бобкой. Под вечер с настрелянной дичью пришли ночевать на лесной кордон, где жил Щербаков. На дворе с радостным лаем нас встретили еще две собаки: изящная, стройная Дамка и крупный, могучего сложения Красавчик. Обе собаки были тоже темно-серой масти, типа мансийских лаек. Бобку, их сына, Степан Федорович водил на охоту одного, при учая к самостоятельной работе в тайге.
Рассказывая о своих лайках, Щербаков откровенно любовался ими. Залюбовался ими и я.
Трудно было оставаться равнодушным, глядя на этих стройных, подвижных, полных охотничьей страсти собак.
— Степан Федорович, а где же Бобка? Что-то его уже давненько не слышно.
— Наверно, напал на след лося или медведя, ушел далеко, и потому не слышно лая, не то прибежал бы раньше нас. Мои собаки, если найдут зверя, а я не услышу, держат его два-три дня, пока я не найду их или они поймут, что я не приду. Не раз бывало: прибегут ко мне на кордон Дамка или Красавчик и начнут лаять. Я выйду, а собака отбежит — и снова лает, зовет меня в тайгу. Так я уже трех лосей добыл, а в позапрошлом году — здорового медведя, — рассказывал Степан Федорович.
Мы легли спать поздно вечером, а Бобки все еще не было, но Щербаков не проявлял никакого беспокойства, как будто так и должно быть.
На следующий день Степан Федорович поднялся рано и вышел во двор, а когда вернулся и увидел, что я не сплю, пригласил меня поехать с ним за дровами, которые он заготовил с весны в берёзовом массиве в семи километрах от кордона.
— По дороге могут быть глухари. Погода ясная, был утренник, птица должна вылететь на сосны в бору. Из вашей винтовки их хорошо стрелять издалека.
Я спросил, вернулся ли домой Бобка, и получил отрицательный ответ.
После завтрака Степан Федорович запряг лошадь в телегу, положил мешок, топор, спустил с привязи собак, которых решил взять с собой, и мы тронулись в путь по тряской, ухабистой дороге. Лайки тотчас скрылись в бору.
Мне не хотелось трястись в телеге, я спрыгнул на землю и пошел рядом. Так же поступил и Щербаков.
Вскоре лайки подняли глухаря, и он, перелетев впереди нас дорогу, уселся на вершину сосны. Собаки неслись следом за ним и, как только он сел на дерево, начали лаять. Застрелив птицу, мы продолжали путь. В березняке Щербаков принялся укладывать дрова на телегу, а я пошел искать рябчиков.
Когда вернулся, Степан Федорович завязывал веревкой дрова на телеге. Выехав на дорогу, он остановил коня и сказал:
— Что будем делать? Лают все три собаки — и позверю. Лают в Демидовой пади, в двух километрах от сюда, не иначе как держат медведя.
Как я ни напрягал слух, услышать собачий лай мне не удавалось, но я не сомневался, что Щербаков его слышит.
— Решайте сами, что делать, — ответил я. — Если нужно, я поеду на кордом, в вы идите к лайкам. Кстати, есть у вас при себе нулевые патроны? Без них там делать нечего.
— Пули-то у меня завсегда. В патронташе в запасе, без них я по лесу не хожу. А насчет лошади не беспокойтесь— дорога ей знакома, дойдет и одна.
Конь Карька медленно потянулся по дороге к дому, а мы зашагали в обратную сторону.
Километра через полтора дорога привела нас к большому болоту с крупными кочками, покрытыми мягким желто-бурым мхом. Мы пересекли топь, и вышли в старый сосновый бор. Щербаков остановился, прислушался.
— Ну, перекурим еще разок, а то не придется до конца всей этой канители, — сказал Степан Федорович и стал не спеша свертывать цигарку.
Теперь и я слышал далекий лай.
Щербаков заметил, что собаки держат зверя в левом углу Демидовой пади, где лет десять назад он убил двух медведей в берлогах.
Докурив цигарку, он зарядил двустволку патронами с круглыми пулями, залитыми стеарином по краям медных закопченных гильз, и посоветовал мне:
— Вы тоже зарядите винтовку. Может, зверь будет только ранен, тогда добьете его выстрелом в голову.
Мы стали продвигаться вперед — собачий лай слышался все явственнее. Иногда к нему присоединялся короткий грозный рев, и тогда лай становился азартнее.
— Зверь хочет оторваться от лаек, но они не дают ему и шагу ступить, — объяснял на ходу Степан Федорович. Он пошел медленнее, держа в руках ружье со взведенными курками.
Я следовал за Щербаковым и внимательно смотрел вперед. Сделав десятка три осторожных шагов, Степан Федорович присел у толстого ствола сухостойной сосны и выглянул из-за нее.
— Видите, вон там желтеет вершина сваленной сосны? — прошептал он, оборачиваясь ко мне. — Она лежит кроной к нам, корни отсюда не видны. Собаки прижали зверя к этим корням, к вывороту, там гремят, слышите? Отсюда нам подходить неудобно: зверь будет сбоку. Надо, чтобы мы к нему вышли спереди. Отойдем чуток назад, завернем влево и спустимся в Демидову падь, а с нее по склону подойдем прямо к вывороту.
Мы осторожно, очень медленно прошли с полсотни шагов назад и, повернув влево, вышли к склону, полого спускавшемуся в падь. Лай собак слышался уже правее нас, совсем недалеко. Показался комель лежавшей на земле сосны с крупными обнаженными корнями, а перед ним мы увидели трех лаек Щербакова. Ближе к сторонам выворота находились Дамка и Бобка, а в некотором отделении от его середины — Красавчик. Против него в глубине корней темнела туша крупного медведя со злобно оскаленной мордой. Свесив лобастую голову, зверь тяжело дышал и время от времени угрожающе ревел. Лайки отвечали злобным лаем.
Ни медведь, ни собаки еще не заметили нас. Степан Федорович держал ружье на изготовку, но с выстрелом медлил. Расстояние до зверя было около пятидесяти шагов, для стрельбы пулей из дробового ружья сравнительно далекое. Кроме того, Красавчик находился как раз против медведя.
Щербаков знаками дал мне понять, что намерен подойти к зверю ближе, а мне указал отойти в сторону, к густому кусту. Кивнув головой в знак согласия, я осторожно передвинулся на указанное место. Степан Федорович же не торопясь направился к вывороту по совершенно открытому месту.
В мгновение ока медведь крупными прыжками вырвался из окружения собак, едва не смяв Красавчика. Раскатистый выстрел остановил зверя, тяжелая туша рухнула на землю замертво.
— Ну, будем свежевать зверя да шашлык жарить!— весело крикнул мне Степан Федорович, прислонив двустволку к молодой осинке.
Медведь, по определению охотника, весил около десяти пудов.
Вскоре на разведенном костре Степан Федорович изжарил вкусный медвежий шашлык. В заплечном берестяном кузове охотника нашлись и соль, и каравай пшеничного хлеба. Мы хорошо позавтракали и досыта накормили медвежатиной лаек. Разрубленную на части медвежью тушу подвесили на вешала, прикрыв мясо и шкуру от глаз птиц березовыми ветками.
— А ведь это Бобка вчера нашел медведя и задержал его здесь. Красавчик и Дамка услышали его лай и ушли к нему на поддержку, — с удовлетворением отметил Степан Федорович. — Бобка пойдет в своего отца, Красавчика, тоже будет держать зверя сутками.
— А не могло быть наоборот: Красавчик и Дамка наткнулись на свежий медвежий след и остановили зверя, а на их лай подоспел Бобка? — высказал я своё мнение.
— Когда мы спускались в падь, чтобы обойти выворот по склону, я увидел следы медведя и одной собаки, следы уж не очень ясные, вчерашние. А на болоте перед бором — только собачьи следы, звериных там нет. Значит, старые собаки пришли на поддержку Бобке,— заключил Щербаков.
Мне оставалось только подивиться такой наблюдательности охотника.