Тимофей Озеров, оставив позади себя последнее зимовье, шел тайгой неведомо куда, неведомо зачем. А попросту у влюбленного в природу человека, появилось несколько свободных от мирских дел дней. Предыдущая неделя пролетела в заботах, надо было заготовить побольше привады для зимней охоты. Боровой дичи в этих местах было предостаточно, на любой вкус, от рябчика до глухаря. Шевели только ногами, поспевай за лайкой, снимай с деревьев любопытных птиц. Грудинка на стол, все остальное во фляги, которые имелись у каждого зимовья. А через полмесяца при открытии ее можно было задохнуться от «приятного» запаха, такого пленительного для лесной разбойницы куницы. Тимофею, рослому крепко сложенному мужику, было тридцать пять лет. Жил он в поселке на берегу реки Сояна. По всей стране бушевала перестройка и та неразбериха, без которой не бывает ни одно преобразование. Сказать, что деревенские жители не попали под гусеницы нынешнего времени, было бы сплошной неправдой. Досталось всем. И работягам, и крикунам. Первые остались без работы, а вторые сорвали голос от счастья, что теперь можно безобидно пинать и плевать на все, что вокруг тебя. Но жизнь не стоит на месте, нужно всюду поспевать за ней. Часть деревенских семей кинула свои обжитые домики и подалась на большую землю, другая часть запуталась в сетях пьянства, а те, кто покрепче и телом и духом выстояли и нашли себе занятие, чтоб держаться на плаву.
Охотник уверено шагал вдоль небольшого, но шустрого ручейка. Лайка Цапа бежала впереди, процеживая воздух через свой чуткий нос. А воздух свежий, чистый, без всяких примесей цивилизации. За плечами у Тимофея совсем не грузный пехтерь, небольшое количество провианта, чтобы с голоду в тайге не сгинуть пару — тройку дней. Да еще топор с лучком, без которых ни один бывалый таежник в лес ни шагу. Конечно же, болтаться без дела серьезному мужику не стоит. Дома жена, трое деток, две коровы, два бычка, куры да кот Васька. Да и вот, вот надо будет заготавливать рыбу на зиму. Дальше этих мест Тимофей не бывал, вот любопытство и толкало его вперед. А вдруг там все не так как здесь. Да и к тому же Тимофей хотел расширить свои угодья. Сыны подрастают. Ружье вон в руки возьмут, глазенки как алмазы сверкают. Найду хорошее место, избу поставлю, дичи здесь должно быть невпроворот. Рельеф местности между тем стал меняться, стоило только отойти от ручья, взял приступом гору, следом за ней другая. Карта не врет, на ней показаны эти холмы.
Цапа работала, как заводная, то выводок поднимет глухариный, то тетеревиный, а то и вовсе старых птиц усадит на дерево, а Тимофею хоть бы что. Не обращает на собачий лай никакого внимания. «Не время еще, — Цапа, — говорил он подбегающей к нему собаке. Я что, буду таскать на себе, что ты за день наработаешь. Надорвусь без времени. Бежи сзади, и язык не будет висеть до колен». Тимофей уже сбился со счету, сколько он взял холмов Солнышко уже покатилось вниз, с каждой минутой приближая закат.
«Еще с часик пройду, и надо будет готовить дрова на ночлег. И уж, конечно, самое время, когда можно подумать о добыче. На Цапку страшно смотреть, охрипла и живот словно прирос к позвоночнику, да и меня аппетит скоро душить начнет. Сколько тут зверя всякого, тропы в разные стороны, медведи, лоси, зайцы и те так утоптали свои переходы, хоть петли ставь. Попадались поляны с тонными ямами лосей, вся почва е округе перевернута, клочья шерсти, видно битва здесь была не на жизнь, а на смерть, что любовь творит на свете», — качал головой Тимофей. Последняя гора просто забрала остатки сил, и когда путешественник оказался на ее пике, его глазам открылась удивительная панорама. Под горой раскинулось огромное ровное плато, на котором повсюду кудря вились сосны, а ведь практически целый день шел по смешанному лесу. А посередине его как будто желоб из золота, уж не река ли это.
У Тимофея вдруг почему-то сильно-сильно застучало сердце. Он вспомнил рассказы деда Егора, самого интересного старика в деревне. Все старенькие сидят дома со своими бабками, а этот всегда на виду. Где рюмочку распивают, он тут как тут, хотя и годков под восемьдесят. А как разрумянит его водочка, ох, и наслушаешься от него рассказов, только рот разевай. А самый неправдоподобный об том, что он в молодые годы где-то тут в нашей тайге нашел реку, которая по его словам выныривала из-под земли среди соснового бора, а потом бежала по нему с десяток километров и опять исчезала в земле. И к тому же ни на одной карте не была отмечена. Когда спускался по косогору в долину, мысли Тимофея заострились на этой заколдованной реке. Дед рассказывал, что первым вышел на нее житель этой же деревни, но было это еще до советской власти. Охотник, говорит, был от Бога, все ему всегда улыбалось. Ну, так вот, по словам Егора, нашел Григорий эту реку, так звали того охотника. Осень властвовала тогда по тайге, целый месяц он тогда дома не появлялся. Знамо дело, что его все уже похоронили. Медведь поломал, думали, или от хвори какой пал, а он возьми и появись живым и здоровым. А после этой отлучки в лес он дорогу забыл, а потом и вовсе в Архангельск переехал, где и разбогател сказочно. А через годик прибыл в деревню с отрядом людей и целое лето по тайге шныряли, но так, похоже, ничего и не нашли. Еще через год с новой ватагой заявился, спряталась от него река, так и не смог он ее найти. И я, сколько не искал — не показалась.
Обычно слушатели смеялись над Егором и спрашивали деда, мол, что там особенного, и почто он так туда рвался.
— Да все там особенное, глухаря собьешь, а он почти пуд весом.
— Таких не бывает, — говорят ему.
— Знаю, что не бывает. И кому, как не мне знать, я столько в жизни токов знал, что на твоей глупой голове столько волос не растет. А можете себе представить тетерева с глухаря? Не можете, не всем дано такое увидеть. А кто из вас добывал птиц, а в зобу у них золотые самородки? А о черном жемчуге слыхали? Нет, не слыхали. Еще избушка там стоит на самом берегу с лиственницы рубленая. Время нисколько ее не тронуло, а кто построил ее — не известно. Ох, и сладкая избушка, я вам скажу, — гнул дальше Егор, — заснешь в ней, а перед сном о чем подумаешь, то и приснится,
— А ты о чем, дед, думал, когда засыпал? — хохочут мужики.
— А ты в тридцать лет о чем думаешь, когда на кровати один засыпаешь?
— Ясно о чем.
— Ох, и вкусные были ночи. Какую хочешь красотку загадаешь, враз такая и прикатит на целую ночь.
— И что каждую ночь так? — спрашивают его.
— Да в те годы, засыпая, я ни о чем другом и не думал. Сил-то было столько, что горы сдвигай и раздвигай, не то, что ваше нынешнее племя. Все бабы и девки сбежали от вас по городам, не об том думаете, когда спать ложитесь, — гоготал Егор, вымрет скоро деревня из-за вас нерасторопных.
Деда Егора любили почитай все. для всех у него слова особенные найдутся, умеет дотронуться до души, ведь он испытал в жизни много чего интересного. Не раз приходилось ему вступать в рукопашную с медведем, и цел, и невредим остался. А лосиного мяса по четвертине выносить из тайги не каждому осилить. Потому крепок был еще Егор и духом, и телом, и памятью, словно ему было каких-нибудь полсотни лет. Секрета тут, конечно, никакого нет, тайга и труд любой недуг перетрут. Тимофей не раз присутствовал, когда Егор травил душу еще неопытным охотникам своими правдами и неправдами. И всегда замечал, чем ближе подходил рассказ к концу, тем быстрее пропадал блеск в старческих глазах, а ведь вначале можно было прикуривать от искр, которые сыпались из них.
Тимофей ступил в сосновый бор. Солнышко уже свесило ноги за горизонт и вот, вот завалится спать. Красное зарево заката накрыло тайгу. Цапка подняла глухаря. Грохот поднимающейся птицы, как током, ударил по ушам охотника, маневрируя между соснами, она взгромоздилась на высоченное дерево. «Вот это глыба», — пронеслось в голове у Тимофея. Цапка заголосила, что есть мочи, и, не дай Бог, если хозяин сейчас не собьет эту мишень, быть ему тогда покусанным. Для таких чудовищ в патронташе водилась нулевочка, более мелкой дробью такого гиганта, наверное, будет не свалить. Спрятавшись за толстую сосну, которая словно стенка закрывала его от глухаря, он начал подходить к нему. А обнаглевшая птица распустила хвост, как будто на дворе май месяц и того и гляди запоет песню. Тимофей подошел к самой сосне, которая служила ему прикрытием. Выглянуть страшно, вдруг сорвется сразу. Расстояние метров сорок, вполне убойное, надо лишь не торопиться. Ствол ружья стал медленно показываться из-за дерева, а следом за ним и стрелок. В то мгновенье, когда глухарь заметил его, прозвучал выстрел. Птица раскинула громадные крылья, хватаясь за спасательный воздух, но. увы, жизнь уже оборвалась. Таких птиц он не видел сроду. Распушившись, глухарь был чуть ли не с собаку. «Пуд не пуд, но килограммов на восемь точно потянет», — ахнул охотник. Только сейчас Тимофею в глаза бросилась брусника, размерами она была с крупную клюкву. Две кисточки — и полная ладонь. Какая же здесь тогда клюква?
Вскрыв брюшко птицы, Тимофей выпотрошил его. Неимоверно большой желудок был переполнен светленькими камешками, невольно охотник стал их перебирать, и скоро задрожал от восторга. Три золотых самородка, величиной со спичечную головку лежали на его ладони. «Не может быть, неужели Егор не врал». Тимофей достал из кармана компас и поглядел на него. Дед говорил, что в тех местах стрелка компаса ведет себя неестественно. Так, сейчас семь часов вечера, и солнце должно быть на западе, а компас говорит, что оно на юге. Все сходится, значит, где-то рядом река. Да не может быть такого, сколько раз старика на смех поднимали.
Убрав глухаря в целлофановый куль и положив его в пехтерь, Тимофей двинулся в сторону предполагаемой реки. Белый мох лежит ковром, брусничник, согнутый под тяжестью ягод, поляны перезревшей черники и голубики. Величина ягод просто поражала воображение. Что за место тут такое, аномалия какая-то, а может радиация повышенная. Сосны стоят, как корабельные мачты. Кругом порхали-ща птиц с пометом и перьями, да столько его, хоть на грядки собирай. Медвежьи ляпухи, которые с трудом перешагиваешь, дух захватывает от всего увиденного. Сухостоя тоже достаточно, одной сушины хватит на целую ночь, можно было бы и остановиться, но там, куда он шел, возможно, была живительная вода. Ноги вынесли охотника на что-то, подобное дороге. Но если это была дорога, то она была такой древней, как и этот лес. Ветер, конечно, постарался, накидал деревьев, но все равно идти было приятно по этому таинственному лесу. Минут через двадцать хода впереди загорелся березняк, а под ногами засверкала вода.
«Я ее нашел!» — закричал что есть силы следопыт. Сбросив с себя пехтерь, Тимофей забрел по колено в воду Зацепил полные пригоршни воды, плеснул ее на лицо, смывая пот, усталость, неуверенность, приобретая с каждым глотком живительную силу влаги. «А может, туг и вода с градусами, хмелею я что-то», — рассуждал Тимофей. А совсем рядом с ним под тем берегом вдруг он увидел всплеск. «Знать, живая все-таки тут вода. А до чего же красивая она. Галечник кругом, песчаные языки забегают в воду, совсем не буйное течение. Березки с обоих берегов как бы склонились на высоте к реке, не пропуская жаркие лучи солнца в летний период, вода студеная во все времена года. Откуда ты, чудо-чудное, взялось, просто ума не приложу», разговаривал он с водой. А слева и справа от него опять раздались всплески, хариусы ловят что-то с поверхности.
Цапка совсем недавно разогнала выводок рябчиков, и, успокоившись, они начали пересвистываться и пере летать, громыхая крылышками. «Пройду еще немного вдоль реки, может, и избушку найду, про которую рассказывал Егор, а не найду, то и по темну сооружу ночлег, не впервой». Примерно через километр за плавным поворотом реки на восхитительной поляне он увидел избушку. «Ну, Егор, ну, дед, ну надо же, ведь совсем не врал», — возгласам не было предела.
Два небольших окна у избушки застеклены, и труба есть, и не покосилась даже. Цапка уже обнюхала все углы, убедилась, что ничего тут страшного нет, и встречала своего хозяина, во всю работая хвостом-кругляшкой. С громким стуком сердца в груди Тимофей открыл дверь. Она скрипнула заржавевшими навесами, но впустила гостя. Все примерно так же, как и в его зимовьях. Стол, нары, железная печка, обложенная речным камнем. Два небольших оконца, от которых свету в избе предостаточно. Несколько полок, на которых виднелись ржавые кружки и миски. Во всех четырех стенах были сделаны отдушины, чтобы изба проветривалась. Все тут было очень солидно. Бревна в полтора обхвата, стол и нары из плах не менее 70 мм, гвозди в стене кованые с большими шляпками.
Тимофей вышел на улицу, обошел избушку, отметил про себя, что первый ряд постройки проглотила земля, что крыша была односкатной и высовывалась примерно на метр по всей окружности, защищая дерево от дождей. Все на высшем уровне, человек делал избу на века. Тимофей достал из пехтеря лучок, срубил нетолстую березку, загнул ее, продев концы в ушки полотна, и вот тебе острая как бритва пила. А сильные мужицкие руки, умеющие в лесу делать все, взялись за дела. И через часа полтора, когда наступили сумерки, избушка ожила. Заструился дым из трубы, тепло побежало от печурки по помещению, а костер на улице готовил пищу усталому счастливому человеку. Запах вареного мяса поплыл по округе.
Ни облачка, ни ветерка, на небе одна за другой стали появляться звезды, в трех метрах от костра уже прохладно. А утро без сомнения принесет с собой небольшой заморозок. Тимофей все еще не мог прийти в себя от пережитой сегодня встречи. «В сказку, что ли я попал, — ворошил он мозги, — да какая сказка все наяву. Река, изба, сосновый бор, бабье лето, радость от того что ты есть на этом непростом свете, что ты что-то можешь 8 этом мире и самое главное — что тебя окружает свобода, без которой по сути своей человек превращается в робота».
Каким же оказался вкусным глухарь из этих мест, а чай, приправленный черной смородиной, выросшей на берегу заколдованной реки, восстанавливает силы в считанные минуты. Тимофей, закончив трапезу, путаясь в темноте, пошел к реке посидеть на бережку перед сном. Цапка после сытного ужина нехотя сопровождала хозяина, наверное, матеря его на своем собачьем языке, а, может, ей тоже в радость послушать засыпающую тайгу. Сосновая сушина, лежащая на берегу, даже в темноте не утратила свой белый цвет, так что Тимофей сел на нее и с трепетом стал принимать самое вкусное для души удовольствие — это чтение ночных звуков тайги. Убаюкивающий шепот воды, резкое журчанье от того, что она накатилась на какой-то валун, в виде того, что путаются тут всякие под ногами. Бултыхание крупной рыбы, семга, наверное, охраняет свои копи, или хариус узрел что-то на поверхности и заканчивает свой ужин.
Треск сучков в лесу подбросил Цапку кверху, хвост разогнулся в полукольцо, за треском послышалась какая-то возня, недовольное фырканье. Может, какой-то зверек почувствовал совсем неожиданное появление посторонних в этом лесу. Цапка, пересилив неохоту, отбежала от хозяина, но носиться сейчас по ночной тайге, не знамо за кем, ей не хотелось. Поскулив немного, она вернулась.
Где-то очень далеко как будто залаяла собака, скорей всего филин вылетел на охоту. Ухает и охает, кряхтит, сопит, копошится лес. Кто-то спугнул выводок крохалей на берегу, и они понеслись по воде, хлопая крыльями, устроив восхитительный переполох. Прохлада уже без стеснения лезет туда, куда ее не приглашали.
Несколько топок соснового смолья высушили помещение. Камни набрали тепла, и, закрыв две отдушины, Тимофей улегся на куртку отдыхать, и когда спина коснулась лежака, загадал, чтобы во сне к нему в гости пришла его любимая Любаша. Цапка оставалась дежурить на улице.
Тимофей проснулся от громкого лая, объятья сна были такими крепкими, что он сначала никак не мог понять, где же он находится. Бледный сеет из окна говорил, что на дворе уже хозяйничает утро. А Цапка, бесстыжая, вырвала его из сна часа на два раньше времени. Охотник взял в руки ружье, на всякий случай зарядил его пулей и выглянул в приоткрытую дверь. Белый как молоко туман окутал собою тайгу. Недалеко от избы он увидел сначала двух громадных лосей, которые скрестили свое костяное оружие. За ними стояло несколько самок и телят. А под ногами великанов, разрываясь от азарта, носилась Цапка. Сразу вспомнилась басня про Моську и слона. Рога у зверей были такими большими, что казалось странным, как же они с ними бродили по густому лесу. Битва между тем была в полном разгаре, мох из-под копыт летел в разные стороны. Скрежет ударов кость о кость, злобное фырканье: такое даже в кино не увидишь. Самцы были под стать друг другу, и никто из них не хотел уступать. У Тимофея из открытого рта валил пар, озябшее тело начинало выбивать чечетку, а глаза было нельзя оторвать от сцены, которую играют таежные жители. Мать честная, наверное, по тонне весят, не меньше, лопаты на рогах отростков по двадцать пять. И как они ими шурудят, покалечат же друг друга. А на Цапку ноль внимания. Будь бы зима и дом поближе, вот бы был подарок для души.
Мушка ружья уперлась чуть повыше лопатки. Плавно на спуск и через некоторое время лесной красавец превратился бы в груду мяса, которой можно было бы полдеревни накормить. Тимофей закричал, что есть силы, не тут-то было, кто же тебя заметит, мил человек, когда тут властвует любовь? Самки, правда, вздрогнули, и в их рядах появилось волнение. Тимофей засвистел, засунув в рот дрожащие пальцы. Женская половина стада стала отходить к лесу. А один из быков повернул голову в его сторону, но лучше бы он этого не делал: мощный удар в бок и шею чуть не повалил его на землю. Попытка развернуться и опять встать в стойку ему не удалась. Ошеломляющий натиск соперника до того был страшным, что сплоховавшему пришлось спасаться бегством, и, без сомнения, не одно ребро было сломано. «Во, дурак, чуть не угробил зверя своим криком». Победитель схватки меж тем свою свирепость стал вымещать на Цапке, а та и рада носится вокруг гиганта и все ждет победного выстрела. Убедившись, что поддеть собаку на рога лосю не удастся — он чинно и важно удалился за гаремом. «Вот тебе и страсти-мордасти, — улыбался таежник, — со скуки, видимо, здесь не помрешь».
А через полчаса он уже снимал кипящий котелок с огня, а потом чай с сухариками вприкуску с глухариным мясом, ну просто объеденье. После чаепития, когда солнце уже разогнало туман, Тимофей пошел на берег реки пробовать рыбацкое счастье, прихватив с собой толстую леску и увесистую блесну. Там выбрал длинную тонкую березку — и вот тебе удилище, нехитрая снасть готова. Рыбы-то… А потом что-то выпрыгнуло на метр из воды, и началась тут настоящая война. Леска толстая хоть крокодила выдержит, да выдержит ли тройник. Рыбина плясала по воде, делала сальто, кульбиты, повороты и развороты, главное, не давать слабины. У Тимофея дрожали и руки, и ноги. Не сошла, выдержали крючки на тройнике и, в конце концов, совсем уставшая семга оказалась на берегу. «Килограммов на восемь потянет, и рыбалке конец, соли только на ее засолку и хватит. Вот олух царя небесного, надо же ухитриться так мало взять с собой». Подхватив рыбину под мышку, Тимофей двинулся к избушке, прихватив по дороге щуку для Цапки.
Сначала он отварил зубастую, потом в этой же воде сварил обрезки семги и ее голову. Боги и те на небе облизывались, глядя на Тимофея, как он уплетал уху за обе щеки. Наполнив желудок по самое горло, путешественник лег на нары отдохнуть. Егор ни сколько не врал, все тут как будто особенное, без преувеличений. Когда пища улеглась по полочкам, он встал, надел на себя патронташ, перекинул через плечо ружье и отправился вдоль реки к ее истоку. Надо же посмотреть то место, где она выныривает из-под земли. Солнце в это время взобралось на самый верх и делает попытки нагреть остывший за ночь лес. Идти по речке одно удовольствие, взгляд от нее не оторвать, вся она такая ухоженная тайгой, не к чему даже взгляду придраться. Омута с голубой водой сменяются на перекаты, пески, галечники, небольшие скалы. На одной из таких стен дед Егор видел потеки золота и даже пытался топором нарубить себе на жизнь золотишка.
В какие-то моменты вся речная гладь покрывалась хариусовыми всплесками, — аквариум, а не река. И вот за одним из поворотов противоположенный берег ну просто ослепил Тимофея, Ну, вот и Егорова стена с золотыми потеками, сверкает почему так ярко, словно алмазов на нее насыпали. Тимофей разогнул бродни и перешел реку в самом мелком месте. Подошел к камню и застыл на месте, от зарубок, которые делал Егор, веяло древней стариной. Надо идти прямо по реке, может, самородок какой-нибудь найду.
Цапка между тем охотилась как в последний раз, лай ее почти не смолкал, тетерева размерами с обычного глухаря рассаживались неподалеку от охотника и усердно дразнили его и бедную собаку. Надо было ее в избушке оставить или пасть чем-нибудь перевязать, злился он на спутницу, хотя она этого не заслуживала. Идти по реке было гораздо труднее, то вода мешала, то ноги в песке утопают, то камни ноги выкручивают, но зато интересно. На глаза Тимофею попала большая ракушка, совсем не похожая на те, которые водились в его родной Сояне. Он поднял ее, достал нож и не без усилий вскрыл. Река по-прежнему удивляла его: в бледном мясе ракушки он увидел большую черную жемчужину. «Вот почему так хотели сюда вернуться и Егор, и Григорий. Золото, жемчуг неимоверной красоты, диковиной величины птицы и звери. Нет, я-то уж точно запомню отсюда дорогу, возвращаясь домой, просто буду делать затески на деревьях», — усмехнулся себе под нос путешественник.
Цапка, бегая по берегу, в упор наскочила на отдыхающего медведя. Тот, наверное, в жизни не слышал, как лает собака и с перепугу маханул прямо в реку. Горы брызг — и большой бурый шар выкатился на тот берег и был таков, правда, перед этим рявкнул что есть силы, предупреждая собаку, кто здесь хозяин. У Цапки хватило ума не преследовать его, уж больно был крупным зверь, так, для приличия поголосила, чтоб знали наших.
Удивительная здесь тайга, особенная, как говорил Егор. И примерно через километр пути подошел следопыт к тому месту, откуда река выныривала. Глаза у него полезли на холм. «Откуда-то оттуда я пришел. Ведь точно знаю, что в округе никаких речек нет, загадка природы, которую невозможно разгадать. Дивное место, как-то не по себе становится, целая речка появляется на свет неведомо откуда, как она пробила себе дорогу под землей? Ни пещеры, слоено какая-то сила ее плавно выталкивает наверх. Схожу еще завтра к нырку, посмотрю, что там, и буду собираться домой. Надо сюда еще раз до снега прийти, основательно собраться, куда ни глянь, повсюду богатство лежит».
По дороге к избушке Тимофей свалил с дерева рябчика, больно вкусна птица. да и размерами с ядреного косача, даже с Цапкой можно поделиться.
Ужин был на славу. Рябчик, малосольная семга, спелая брусника, ошпаренная легким заморозком, и, конечно же, крепкий чай. «Жалко, баньки тут нет, как только обживу эти места, тут же на бережку справлю». В голове у Тимофея строились грандиозные планы, то он представлял себя в роли золотоискателя, то в роли организатора охот на диковинных размеров птиц, и животных. Как в его хозяйстве появится и автомобиль, и заморский «Буран», как он перестанет рвать жилы на сенокосе и будет ездить отдыхать на юга. «Да ну их к лешему, эти думки, красотища-то кругом просто сказочная, дыши глубже, раздвигай глаза шире, коль выдалось тебе соприсутствовать около чуда чудного, а как бы ученые заинтересовались этим местом, а мне почет и уважение. Вот дурья моя башка, никак не увернуться от этих думок».
Где-то в глубине леса заворковал тетерев, его поддержал другой, А невдалеке пронеслась стая уток, шум их быстрых крыльев взволновал Цапку, а Тимофей сразу подумал: «В тундре морозец, видимо, посильней. Скоро гусь сорвется и заголосит в небе, покидая родные места, скоро белые мухи, зима, а с ним жаркие и азартные охоты».
Избушка протоплена и с удовольствием ждет своего нового хозяина. Умела бы говорить, заслушался бы ее рассказами, и я бы излил ей душу. С виду только кажется, что не живая, а зайди в нее, сразу раздеться хочется, и до утра она будет охранять твой сон своим теплом. И от зноя спасет и от зверя лютого, от непогоды мерзкой, и надо то ей всего от тебя охапку дров, да посматривай, чтоб крыша не потекла.
До чего же привлекательное ночное небо, так бы и лопал его глазами без конца, да крышу может снести от думок, что там, зачем и почему. Красивая ясная северная ночь накрыла собой тайгу. Тимофей позвал Цапку с собой, пусть спит в помещении, а то не даст опять завтра поспать, столько здесь дичи, что обязательно кто-нибудь припрется спозаранку. Загадав встречу во сне с семьей, таежник закрыл глаза.
А проснулся он утром от того, что Цапка скулила под дверью. Выглянув в окошко, Тимофей не поверил глазам: в дымке тумана вся поляна перед избой была усеяна тетеревами, вот, оказывается, почему Цапка загоношилась в избе. По утрам погода напоминает весеннюю, и старые птицы преподают уроки будущих любовных игрищ молодым. Охотник выпустил на улицу свою спутницу, а сам подошел к окну и стал наблюдать, что там произойдет. Лайка привстала на задних лапах, тут же заметила токующих птиц, и, конечно же, пулей устремилась к ближайшим из них. Черныши почти в упор подпустили к себе собаку и лишь, когда белые клыки были готовы сомкнуться на жертве, черным фейерверком взмыли к спасительным вершинам. Аж дух перехватывает от таких картин. И все это говорливое стадо расселось по округе и начало чуфыкать, квохтать и кокать, а бедная собака была готова разорваться на несколько частей, чтобы за всеми успеть. Сна как не бывало, настроение вмиг взлетело кверху, он еще нежился, лежа на спине, и сладко вспоминал сон. Концерт между тем на улице закончился, артисты удалились. После сытного завтрака охотник собрал с собой в дорогу провизии и двинулся вниз по реке. Ну, видал он в жизни пейзажи, от которых душа поет, а тут они на каждом шагу. Река радует изобилием рыбы, ни разу в жизни он столько не видел, хотя живет на берегу Сояны. Сосновый бор крепко держит в руках речку, не выпуская s ельник. Лес до того чистый, что видимость в нем порой превышает двести, а то триста метров, парк да и только.
Каждый новый поворот реки показывал что-то новое в виде глубокой и большой ямы. после которой почти всегда петушится перекат. Берега так вытоптаны зверем, что кажется, что и медведи здесь ходят табунами, того и гляди опять собака наскочит на кого-то из этого могучего племени. И когда организм охотника начал просить отдыха и пищи, река подкатилась к подножию высокой горы и исчезла под землей Сосновый бор закончился, дальше, докуда дотягивался взгляд, стояли лиственницы, березы и ели, — гористая непроходимая тайга. Тимофею сразу вспомнился водоворот на Сояне, вот она, наверное, где впадает в нее, недаром там скапливается столько семги. «Здесь я обязательно тоже поставлю избу». Основательно подкрепившись, он повернул свой путь обратно к истоку.
Завтра домой, день перехода до зимовья, там напрямик к Сояне, и на третий день к обеду буду возле лодки, а там мотор быстро доставит меня к дому. Цапка почти перестала реагировать на пернатую дичь, что толку глотку рвать, если хозяин тюфяк. У избушки он разрезал остатки глухаря на куски и стал их отваривать в дорогу, упаковал семгу в пехтерь. Долго потом и тщательно изучал карту. Его поражало то, что если вся тайга в округе была изрезана просеками, то здесь у реки и по холмам он не видел не одной. Или они тут так заросли, что не просматриваются, или тут не делали изыскательные работы в виду плохой проходимости. Тимофей глянул на небо. С юга на север, заполняя собой все небо, ползли черные дождевые тучи. «И куда sac нечистая несет? Завтра выходить, а компас тут не работает, и без солнышка будет очень тяжело ориентироваться. Да я что, маленький что ли, в конце концов, — успокоил себя Тимофей. — По кроне определю, где север, а где юг». И его глаза поползли по кроне деревьев. Но лучше бы он этого не делал. Если в нормальном лесу кроны всегда больше с южной стороны, то в этом лесу деревья были одеты со всех сторон одинаково.
Тимофей выпустил Цапку на улицу, а сам стал одеваться. И не успел еще надеть первый сапог, как собака заголосила. Кого там опять леший принес, но явно не зверя, злобы в ее голосе не слышно. Выглянув в приоткрытую дверь, охотник сразу увидел огромного глухаря, который, опустив голову книзу, разглядывал доселе невиданного зверя. Принесу домой такой экземпляр, весь поселок сбежится посмотреть. А плечи выдержат, и поболее тяжести носил. 8 стволе нулевка, после выстрела, роняя по пути выбитые перья, глухарь врезался в землю. Когда Тимофей подошел к радостной собаке, глаза его полезли из орбит. Птица была, ну, просто исполинских размеров, держал ее на вытянутой руке, а хвост доставал до земли, и вес без сомнения был больше десяти килограммов. «Вот. жадный идиот, как теперь поволоку такую ношу. Дело сделано, не выбросишь же такую птицу». Кое-как затолкнув в пехтерь глухаря и все остальные свои пожитки, путешественник напился до отворота крепкого чая и, поклонившись избе, таинственной реке, этому волшебному лесу, двинулся в сторону дома.
Небо замалевано от начала до конца серыми непробиваемыми лучами солнца тучами. И к тому же капает омерзительный для похода мелкий дождь. Тимофей вышел на дорогу, по ней пришел к подножию холма, взобрался на него, еще раз отвесил поклон плату и сделал первую затеску на дереве. А дальше подъемы, спуски суходолы и болота. К обеду выбрел на небольшой ручеек, напился и наелся, отдохнул и опять вперед. Стрелка компаса так разгуливает по циферблату, что на нее лучше не смотреть. Сорок пять минут хода, пятнадцать минут перекур, и так почти до самых сумерек. Вроде бы этими местами шел, но почему не кончаются горы, по времени должна появиться равнина. Силы на исходе, подбитый утром глухарь придавливает к земле все ниже и ниже. Когда взял штурмом последнюю гору, его глазам открылась великолепная панорама. Ровное широкое сосновое плато лежало в подножии этой горы. Целый день шел и пришел в то же место, откуда вышел, Тимофей не поверил своим глазам.
Он понял, что первый раз в жизни заблудился. Нюни распускать взрослому мужику, конечно же, не дело. Поэтому он плюнул с досады себе под ноги и стал спускаться в долину. Цапка почти сразу подпаяла здоровенного глухаря, Тимофей со злости хотел ее настегать вицей, но вовремя одумался: она-то тут причем, копи ты сам ротозей. Избушка с радостью встретила охотника, и вскоре печурка начала нагревать помещение и сушить сырое белье. После ужина грусть куда-то исчезла, подкатило веселье и такое, что избушка грохотала от его хохота. Ну, надо же с такой тяжестью отмахал километров двадцать пять, сто потов спустил и опять лежу в этой чудесной избушке. Тимофей понял, что без солнца ему из этих мест будет выбраться очень сложно, и тут же выплыли из головы Егоровы слова. Григорий ведь пропадал в тайге целый месяц, и дома его уже все похоронили. Не попал ли я в схожую ситуацию. Да неужто целый месяц солнца не будет, не бывает у нас на севере таких казусов.
Утро принесло полное разочарование, все тоже серое небо, мелкий, поганый дождь. Напившись до одурения чаю, Тимофей решил сегодня не испытывать судьбу и остался в избушке. Между тем у него еще через пару чаепитий закончится сахар и чай. Соли у него нет. Ну, правда, рыбина соленая, так и она быстро кончится. Кое-как одолев нудный день, Тимофей погрузился в ночь. Долгожданное утро не принесло ничего хорошего, на улицу даже нос противно высунуть, почти проливной дождь. И так потянулись дни за днями, солнца он не видел уже вторую неделю, дома уже потихоньку сходят с ума, и у него мысли одна противней другой. Он уже перешел на бессолевую пищу. Еще одна попытка выйти отсюда не увенчалась успехом. Не помогли даже затески, ноги его неизменно возвращали опять к таинственной реке. Дух обычно у таежников, которые ползают по тайге одни, очень крепкий, но Тимофей чувствовал, что нервы его на пределе. Самое страшное было для него то, что как плохо сейчас его родным людям, которым он ничем не может помочь. Пищи у него хватало, но до чего же противной она была без соли. Каждую спичку он теперь считал, патроны тоже быстро кончатся. Ну, рыбу ту не переловить до самого ледостава. Еще неделю такой райской жизни, и я сойду с ума. Иногда вечером вдруг выходило солнце, Тимофей ликовал, сразу же готовил свой пехтерь, а утро било его по глазам страшным однотонным небом. Каждый день он теперь молился, просил господа освободить его из рук этой реки.
И чудо свершилось, Тимофей проснулся мокрый от пота у себя дома. На кухне бренчала посудой его любимая жена, а он лежал на кровати полный силы и энергии. Солнце заглядывало в окно, а вместе с ним, симпатичная морда Цапки. У нее была мода так будить заспавшегося хозяина. Любаша подошла к мужу: «Вставай, лежебока, пора на охоту, не встанешь, собака окно выломает». Сейчас, наверное, было бы не сыскать счастливее человека, чем Тимофей. Он выскочил из кровати, схватил в объятия жену, долго целовал ее. А потом был чай с сахарным песком, вкусный и бодрящий. в прихожей стоял набитый всякой всячиной пехтерь, висел на гвозде патронташ, и стояло его ружье. Он еще с вечера собрал все необходимое для похода в тайгу. Попрощавшись со спящими детьми, он водрузил свою неподъемную поклажу на плечи и направился к реке, где его ждала лодка с мотором. Спускаясь к лодке по крутому берегу, Тимофей увидел деда Егора. Они поздоровались.
— Чего промышляем, дедуля.
— Да вот хариусов по малому таскаю, ушицы захотелось.
— А ты, небось, далеко направился.
— Да к себе в угодья.
— Счастливый ты, Тимоша, человек, эх сбросить бы годков тридцать мне, разве бы я сидел на этом камке. Та река, Тима, находится на юг от твоих угодий, лови солнце в руки и найди ее.
— Да разве стоит, дед, тебе-то она чего дала?
— Да счастья немеряно, которого на всю мою длинную жизнь хватило.
— Я обещаю, Егор, найти ее, потому что я теперь точно знаю, что она существует.
С этими словами он завел свой старенький «Ветерок», включил скорость и помчались они с Цапкой по гладким волнам Сояны на встречу со сказочной страной под названием тайга.
С. Дианов
Рисунки В. Маркова
«Охота и охотничье хозяйство» №6 – 2018