На улице было уже темно, и как следует рассмотреть щенков не получалось. Да и выбор в помете, собственно говоря, был небольшой. Всего четыре щенка. Две сучки отпадали сразу, мне нужно было выбрать кобелька. В меру упитанные, сильно похожие друг на друга братцы поглядывали на меня своими бусинками немного настороженно, но с нескрываемым любопытством. Я взял по очереди щенков в руки, повертел их, осматривая со всех сторон. Хорошие породные головы, ушки уже встали, темные, почти черные раскосые глаза. Посмотрел прикус, небо. Все в порядке. Темно-серые с белым ошейником пушистые щенки молча переносили мои манипуляции. И все же взгляд одного из них показался мне более осмысленным и любопытным. К тому же он был подвижнее, чем его брат и сестры, и все время порывался вылезти из коробки. Родословная меня устраивала. Оба родителя — рабочие лайки. Дипломы второй степени по вольному кабану и по лосю у обоих. Диплом третьей степени по подсадному медведю в паре. У матери дипломы по кунице и по белке второй степени. Да к тому же владелец их работал много лет егерем в одном из подмосковных охотничьих хозяйств, а егеря «пустых» собак, как правило, не держат. Поговорив с хозяином об охотничьих качествах его питомцев и услышав подробный, наверняка слегка приукрашенный рассказ, я решил купить приглянувшегося мне щенка. Торг был коротким, собственно говоря, его не было вовсе. Егерь назвал небольшую сумму, меня она устроила и мы — вместе с моим приобретением за пазухой — направились в метро.
Дальше мне предстояло разрешить две задачи. Первая, приятная и интересная — как назвать щенка. Вторая, совсем не приятная и уж совершенно не интересная — что я скажу дома жене. Дело в том, что у нас в квартире уже жила одна западносибирская лайка. Двухгодовалый кобель Вайкар. Он уже проявил свои неплохие зверовые качества. И я хотел взять ему в пару еще одну собаку. Есть, конечно, лайки, хорошо работающие по зверю в одиночку. Но мое твердое убеждение состоит в том, что яркую настоящую зверовую работу показывает пара собак. Особенно, если речь идет не о подсадном медведе и вольерных кабанах, а о реальной настоящей охоте. При этом у пары лаек не только больше шансов остановить зверя, но и гораздо меньше шансов попасть под клыки и в лапы, чем у одиночки. В хорошей слаженной паре собачки помогают друг другу и подстраховывают напарника, отвлекая кабана или медведя хватками в нужный момент. Все это я неоднократно пытался объяснить своей половине. Понятное дело, безрезультатно. «Хватит нам в квартире одной собаки. И так шерсть выгребаю каждый день» — говорила мне она в ответ на мои охотничьи доводы. Я и сам понимал, что две лайки в одной московской квартире — это чересчур. Но что делать? Так устроены мы, охотники, что стараемся в любой ситуации найти выход. Вот и я предлагал разные варианты — держать собак на балконе, обещал мыть им лапы после прогулок и так далее. Но ничего не помогало. Тогда я решился на отчаянный последний шаг — принести щенка домой безо всякого согласования. Ну не выгонят же нас из дома. Ну пусть жена не будет разговаривать со мной некоторое время, побурчит, потом успокоится — и все наладится. Еще я втайне надеялся на своего союзника — четырехлетнюю дочку, которая, видя мягкий комочек, конечно же, займет мою сторону. Да к тому же маленькие щенки обычно настолько великолепны, что при одном их виде люди добреют и улыбаются. На это то я и рассчитывал, неся за пазухой свое приобретение.
Отгоняя прочь нехорошие мысли, я решил приступить к более приятной задаче номер один. Лайкам обычно дают незамысловатые клички, часто по имени рек, озер. И я, как профессиональный топограф, следую этой традиции. Только мне не хочется называть собак общеизвестными именами типа Байкал, Амур или Волга. Обычно я выбираю название какой-нибудь малоизвестной реки, с которой связаны воспоминания экспедиционной молодости. В метро было на удивление свободно, так что мы устроились на сидение. Ехать надо было на другой конец Москвы, а это не меньше сорока минут, за которые я надеялся подобрать щенку подходящее имя. Идиллия была полная. Лайчонок спал у меня на коленях, а я ворошил в памяти экспедиционные маршруты десяти- пятнадцатилетней давности. Сначала на ум приходили какие-то длинные или трудно выговариваемые названия, которые мне не нравились. Где-то в районе станции «Библиотека имени Ленина», или может быть чуть позже, я припомнил одну поездку в Южную Якутию и красивую могучую реку Учур, по которой мы сплавлялись. Река эта является крупным правым притоком Алдана и имеет в устье около километра ширины. В Сибири таких могучих рек множество. Если бы они протекали по Европейской части России, то конечно, же были бы известны не менее Северной Двины или Дона. А так это название известно далеко не многим, и в каталогах среди кличек собак я его не встречал. Так вот, когда я вспомнил про эту реку, щенок вдруг проснулся, потянулся, зевнул и посмотрел на меня, прервав ход размышлений. Ну и отлично, подумал я. Раз он сам остановил меня на этом названии, пусть его имя будет Учур.
Дома нас не приняли. Несмотря на уговоры мои и дочки и на безукоризненное поведение Учура, нам дали два дня на поиски места, куда я должен был отдать или пристроить на время щенка. Два дня — это уже что-то. Это время, а оно, как известно, «дробит гранит и разворачивает реки». За два дня могло произойти много различных событий, повлиявших, в конце концов, на прописку Учура в нашей квартире. Я немного воспрял духом. Но, как оказалось в последствии, совершенно напрасно. Половина моя оказалась непреклоннее и тверже любого гранита. Срок истек очень быстро, и время нам не помогло. К концу второго дня стало понятно, что чуда не произойдет, как бы сильно нам с дочкой этого не хотелось. Вопрос был поставлен ребром, и пришлось искать пути к отступлению. Я уже начал привыкать к Учуру, он вел себя весело и игриво, не подозревая об угрозе, которая над ним нависла. Отдавать его совсем или продавать не хотелось. Сначала в мое, точнее, в наше с ним положение вошла моя мама. Она согласилась на то, что некоторое время, пока я не придумаю чего-то путного или не разрешу свои домашние проблемы, Учур может пожить у нее. Стало немного легче. Пока у мамы не начался огородный сезон и она не стала ездить в деревню, я мог быть спокоен за щенка. Конечно, мне хотелось бы, что бы обе собаки росли вместе, привыкали бы друг к другу, играли и так далее. Да и мое участие в воспитании щенка было недостаточным. Мама жила далеко от нас, и часто навещать своего питомца я не мог. Но, как говорится, «на безрыбье и рак рыба». До весны было еще далеко, а за долгие зимние месяцы я надеялся убедить супругу согласиться. Время летело, Учур рос быстро, как и положено щенку. Иногда я навещал его вместе со старшим кобелем. Мы ходили на совместные прогулки, редко, но выезжали за город. Вайкар свысока поглядывал на щенка, иногда позволял приставать к себе, кусать за лапы и хвост. Бывало, что и задавал трепку воспитаннику, но делал это скорее из-за желания поставить его на место. Во всяком случае, трепки проходили без последствий. Близилась весенняя охота, а вместе с ней и неясная перспектива.
В конце апреля, как обычно, мы с другом собрались в Осташковский район Тверской области на весеннюю. Собак взяли с собой, пусть побегают немного да погреются на солнышке, подышат чудным запахом просыпающегося леса. Оставить дома их все равно было не с кем. У мамы начался дачный сезон. Как быть с Учуром по возвращении, я не знал. По дороге заехали в районное общество охотников, взяли путевки на глухаря, селезня и вальдшнепа. Нас предупредили, что на глухариный ток мы можем пойти только в сопровождении егеря, и объяснили, как его найти. До места добрались поздно, уставшие от дороги, но счастливые от весны и сознания того, что наконец-то мы в лесу. Остановились как обычно у моего родственника. Прогуляли собак, заперли их в сенях, перекусили и без чувств завалились спать. Нам предстояли десять дней общения с природой в одном из самых глухих мест Центральной России.
На следующий день мы решили доехать до егеря, познакомиться с ним и обсудить планы по охоте на глухаря. Егерь жил в двадцати километрах от нас. Прекрасное место на берегу большого озера. Мы подъехали к дому, вышли из машины. Чего-то явно не хватало в окружившей нас тишине. Обычный, небогатый, если не сказать бедный, деревенский дом, подворье. За загородкой толпились овцы. Курицы бросились врассыпную при нашем приближении. А петух важно расхаживал взад-вперед перед покосившимся немного крылечком, всем своим видом давая нам понять, что мы для него никто. Нам-то, собственно говоря, тоже не было никакого дела до петуха, и уж тем более до его куриц. Хозяин вышел, видимо, увидев из окна подъехавшую машину. Егеря звали Вячеславом. На вид ему было около сорока, подтянутый, среднего роста. Обычное русское лицо, на котором выделялись удивительной красоты большие голубые глаза. Он пригласил нас пройти за дом, где имелось небольшое кострище с лежащими рядом чурочками. Присев на них, мы начали обычный в таких случаях разговор об охоте, угодьях, бесчинствах волков и так далее. Слава легко пошел на контакт, и через полчаса, пригретые не по апрельски теплым солнышком, созерцая ровную, без ряби, поверхность озера, мы болтали, как будто знакомы уже давно. Появилась бутылка водки, рыба на закуску. И уж конечно, подо все это дело, разговор никак не мог обойти собачью тему. Оказывается, у Славы был западносибирский кобель, но пропал прошедшей зимою. Ушел за лосями, потом следы вышли на проезжую дорогу, и на этом все кончилось. То ли его кто-то подобрал, то ли волки прибрали, их следы как раз встречали в том районе, где пропал кобель. Вот тут-то я и понял, чего не хватает в егерском доме. Ну, конечно же, у егеря должна быть собака. А как же без нее, как добирать подранков, да и вообще, егерь и охотничья собака — понятия неразделимые. Тогда-то у меня и появилась мысль о том, что Учура можно оставить Славе. Наверное, так будет лучше для всех, и прежде всего для меня самого. Немного поразмыслив обо всех плюсах и минусах этой затеи, я поделился ею с егерем. Нетрудно догадаться, какой была его реакция. Ну какой здравомыслящий охотник откажется от подращенного полугодовалого щенка от рабочих родителей. Конечно же, Слава согласился. Потом он пропал куда-то ненадолго и вернулся со здоровым глухарем. «Это — за собаку,» — сказал Слава, — «сегодня утром добыл». Мне, конечно, чужой трофей не был нужен, да и на ток мы договорились идти будущей ночью. И охота вся еще была впереди. Но было видно, что Слава действительно хотел отблагодарить за щенка, да и правильно приготовленный в русской печке глухарь — штука чрезвычайно вкусная. Мы поблагодарили друг друга, выпили «на посошок» и попрощались до ночи. Так решилась судьба Учура.
Та охота прошла нормально, как и многие последующие охоты на вверенной Вячеславу территории. Шли годы, Учур вырос и превратился в шикарного кобеля с отличным экстерьером и хорошими рабочими качествами. Хорошо работал по кабану и лосю. Искал куниц, норок. Один раз затрепал взрослую выдру. В общем, жил охотничьей жизнью и постоянно был в лесу. Слава был им очень доволен. Я когда ездил на охоту в те края, всегда заезжал к ним пообщаться и повидать своего воспитанника. Собирался свозить его на московскую выставку, да все не получалось. Как-то раз, в январе, мы с другом решили съездить в то место походить по кунице. Зверек этот развелся в те годы в больших количествах, так что тропить его, даже после накануне выпавшего снега, было трудно. Слишком много разных следов пересекались между собой. Выручают, конечно, собачки. Январские и февральские охоты очень сложны для собак. Им тяжело просто физически лазить по глубокому снегу. Надо ведь не просто лазить, а еще и искать. Если поиск у лайки нормальный, то за день охоты она выматывается так, что ей надо потом сутки отдыхать, иначе на третий день она уже в поиск не пойдет, а будет крутиться возле ног. Вот я и подумал, загонное охоты уже закончились, возьму-ка я Учура, и буду менять собачек через день. На всякий случай надо было связаться со Славой, узнать как погода и поговорить на счет собаки. Задумано — сделано. К телефону подошла Славина мама. «А Славы нет…» — как-то очень грустно сказала она. «Когда будет?» — переспросил я. «Его совсем нет…» — уже сквозь слезы ответила старая женщина. Из дальнейшего, тяжелого для обоих, разговора стало ясно, что около двух месяцев тому назад Славу сбила машина. Сбила насмерть, водитель не остановился и уехал. Ехать на охоту как-то сразу расхотелось. Чувство нелепой, случайной смерти. Но что делать, жизнь не останавливается. К тому же на охоту я собирался не один. Одним словом, поехали. Всю дорогу я думал, что делать с Учуром. Я к тому времени начал плотно сотрудничать с одним охотничьим хозяйством. И там меня просили подыскать желательно взрослых или подращенных лаек, работающих по кабану. Предлагали приличные деньги, даже по московским меркам. Отвезу собаку туда, ну что он тут теперь будет делать без хозяина. Взрослая лайка, привыкшая охотиться, должна бывать в лесу, иначе она пропадет. Предложу Славиным старикам 100 долларов, для них это очень большие деньги. Зачем им большая собака. Ее кормить надо. С такими мыслями подъехали к Славиному дому. Учур узнал меня, радостно залаял в своем вольерчике. Он не ко времени вошел в линьку. Шерсть свисала клочьями и валялась по всему вольеру. Дверь открыла старушка, позвала в дом. Дома поздоровались со Славиным стариком. Помянули, как водится, потом посидели молча. Я долго не мог начать разговор об Учуре. Когда молчание стало уже неловким, попросил продать собаку. «Так ведь она и так ваша» — услышал в ответ. «Только не хотелось бы нам отдавать Учура. Привыкли мы к нему» — сказала старушка. «Я с ним в лес хожу, за грибами, за ягодой» — добавил старик. Ну, как можно было предлагать им деньги? Как объяснить, что Учуру нужна охота? Да к тому же, где гарантия, что на новом месте Учуру будет так же хорошо, как у этих любящих его стариков? Я попрощался и вышел. Учур, как обычно проводил меня взглядом до машины, виляя хвостом.
Юрий Исаев