6 ноября, 21-ый день охоты. Начал делить продукты с расчетом до 20 ноября. Подступают усталость и апатия, уже хочется нормальных стен, электрического света и уюта. Радиоприемник молчит; долбил, кипятил батарейки — бесполезно. НЗ — только для фонарика. Вставляю, чтобы узнать погоду на следующий день. Плохо. Прав старовер дед Шмаков: «Тайга-то ой как силы из человека сосет…» Стремишься попасть в самое сердце охоты, ощутить ее «настоящесть»: наохотишься, хлебнешь мурцовки, а поживешь месяц, другой в городе — и опять тянет в лес… Что за натура.
«Охотничьи тетради» (В. Максимов)
Подготовка.
Ко времени выхода с сезонного промысла снега в лесу по колено, а на открытых местах — и до середины бедра. Снег рыхлый, ходить можно, но преодолевать большие расстояния тяжело, каждый шаг — сопротивление, дополнительная однообразная, изматывающая нагрузка на мышцы ног. Таежный фитнес, одним словом.
Усталость копится и от плотной тайги: от постоянной необходимости глаз поддерживать четкое различение последовательно рассматриваемых предметов, находящихся на разном удалении, Чтобы глаза отдохнули, подсознательно выбираешь «проглядные» места. Вот почему к концу сезона ноги сами поворачивают туда, где есть простор для глаза.
Завершение сезона — отдельная тема. Это консервация остатков продуктов, боеприпасов, размещение в зимовье и около (на деревьях) скарба, накопившегося за время охот, чтобы не попортили мыши, весенняя вода и плесень. От медведя спасения нет, если косолапый забредет, обязательно все расшвыряет, порвет, поломает, но это бывает редко.
Пишется подробнейший список, чего сколько осталось, что в первую очередь нужно занести на следующий год, что передать с оказией и завезти как можно ближе к участку на вездеходе.
Истина проста — каждый килограмм груза за плечами к концу дня превращается в два, особенно дробь. Рюкзак с фигу, а прольешь семь потов. К выходу готовишься заранее: делаешь дневку, собак кормишь два раза, отсыпаешься, моешься. В день выхода — ранний подъем, еда «от пуза», быстрые сборы. Пушнину, фонарик, запасные рукавицы и носки, банку сгущенки и топор — в рюкзак. Все.
Ой, мороз…
К окончанию одного из сезонов на границе Красноярского края и Томской области был мороз 53 градуса. На моем зимовье не было градусника, о температуре узнал позднее, выйдя на избушку соседа, штатного охотника. Переход до ночлега и места ожидания «Бурана» составлял около двадцати восьми километров.
Вышел рано, еще не было шести. Сразу почувствовал — мороз жуткий. Суконная куртка, свитер в три шерстяные нитки, рубашка промерзли. Болели глаза. Идти быстро было невозможно: перехватывало дыхание. Выручал монтажный подшлемник, надетый на вязаную шапочку, он закрывал большую часть лица и спасал от обморожения, но постоянно вырастала борода куржака и смерзались ресницы.
Восемь с лишним километров прошел на голицах, выколотых и загнутых заранее, пока одна лыжа не попала между валежин и переломилась. Прислонил обломки к дереву. Лыжи простояли все года моих охот, только сыромятные ремни юксов съели мыши. Две собаки выходили со мной, обе сукотые соски волочили по снегу. С усмешкой вспомнил рассказы небезызвестного писателя, а которых лихие американские парни по Аляске и Юкону в мороз под 60 градусов летали на собачьих упряжках. Вранье (извините, творческий вымысел автора). Книг этого писателя больше в руки не беру.
Незаметно кончился день. Взошла луна. Снег фосфоресцировал зелено-голубым светом, периодически выстрелами трескались стволы деревьев. Только это нарушало тишину замершего, как в фантастическом фильме, леса.
Спустился в лог, пройдя уже больше половины пути. Чуть е стороне стоял пень, очень похожий на вздыбленного медведя. Состояние было полудремотное и от мороза, от монотонной ходьбы. Неожиданно сзади громко залаяли собаки. В мгновение стволы направлены в сторону лая, а волосы на затылке встали дыбом. Собаки приняли пень за зверя, это меня несколько развеселило. Пожурил горе-охотниц, и мы гуськом продолжили свой медленный ход.
Соболь.
Незаметно потерял чувствительность пальцев рук и ног. След соболя, будь он неладен! Собаки, работавшие весь сезон в паре, были настолько азартны, что зверька загнали на пихтушку высотой в три с половиной метра. Буровили снег, «плыли» с лаем и визгом, но загнали. На таком расстоянии из ружья двенадцатого калибра дробью шкурку наверняка испортишь… Я обломал несколько нижних веток, обтоптал вокруг снег и ударил ногой по стволу. Вершина качнулась, соболь сорвался и упал прямо в зубы собакам. Они схватили его вдвоем и стали тянуть в разные стороны. Порвут зверька! Я расстегнул куртку и накрыл головы собак полами, крикнув резко: «Брось!» Это самая эффективная команда в тайге. Они сразу отпустили соболя и отскочили, потому что после этого всегда следовало физическое наказание. Соболь хватил воздуха и вцепился через рукавицу в мою правую кисть, около мизинца. Боли не почувствовал. Прокус оказался сквозным, но крови не было. Сдавил грудную клетку, чтобы остановить сердце. Зубы мертвого зверька смог разжать только ножом.
Боль пришла позже, когда понял, что нужно делать остановку — греть руки и ноги.
В мороз влага в тайге вымерзает и гораздо легче отыскать сухие дрова. Быстро нашел пень, надрал бересты, наломал гнилушек, смолья, разжег небольшой огонь и стал отогревать руки и шевелить пальцами ног. Как вливается пульсирующая боль в пальцы! Выл, катаясь по снегу. Из ранок пошла кровь. Открыл банку сгущенки, она замерзла, стала густой, как вареная. Поел, дал собакам на кусках коры, и мы двинулись дальше…
В зимовье.
К зимовью соседа подошли за полночь. Дыма из трубы не было, дверь подпёрта. Следов нет. Похоже, в избушке давно никто не ночевал. Благо перед уходом каждый опытный охотник всегда оставляет около печки либо в ней сухие дрова и бересту. Пальцы рук опять отказывались слушаться, я стянул рукавицы зубами и с горем пополам зажег бересту, сунул ее в печку. Дрова разгорелись, а я упал на нары и уснул.
Проснулся от холода. Пока спал, пальцы отошли, болело только место укуса. Чай, стоявший на печке, еще не остыл. Пил кружку за кружкой. Ощутил зверский голод, в зимовье нашлась провизия — суповые пакетики. Было зеркало. Посмотрелся — переносица, лоб, надбровья, спинка носа обморожены — синюшно-бурого цвета.
На следующий день потеплело до минус 30 градусов. Приехал охотовед, привез продукты, водку. Хозяина избушки не было, решили его дожидаться и уже потом выезжать. Паша пришел поздно вечером, весь заиндевевший, борода в сосульках и куржаке, глаз не видно. Он опирался на сошку — самодельный костыль: подвернул ногу на путике. Оказалось, что сегодня у него день рождения. И как все кстати: и гости, и закуска, и напитки, и кусок свежей лосятины, который он принёс. В зимовье было жарко натоплено, мы быстро сдернули с Паши промерзшую насквозь одежду. Налили, поздравили, пожелали удачи и хорошей охоты.
Кобель по кличке Сигнал, пришедший с охотником, проскользнул в избушку и стремглав бросился под буржуйку. Запахло паленой шерстью. С большим трудом, чуть не свернув печку, вытащили кобеля за хвост. Я с трудом уговорил хозяина оставить Сигнала на ночь под нарами. Пока не уснули, слушали чавканье Сигнала — вылизывал обмороженные лапы. Паша рассказал причину своей озлобленности на собаку: «Недалеко от зимовья стрелял лося, патроны от мороза давал и осечку за осечкой. Лося ранил, а добрать подранка не осталось ни одного патрона. Добирал его обухом топора. А пёс сидел и смотрел со стороны, как охотник подбирается к лосю с топором, вместо того, чтобы отвлекать внимание раненого зверя».
Выпили еще и решили, что пёс вел себя так от удивления — не видел ещё такого за свою жизнь. Паша простил его.
Домой!
Утром уложили в нарты поклажу и только завели «Буран», как Сигнал пулей выскочил из избушки, запрыгнул на сиденье снегохода, вцепился всеми четырьмя лапами в дерматин и, закрыв глаза, то ли завыл, то ли залаял. Перевод на человеческий язык был предельно понятен: «Домой, домой любыми путями, только домой!» Отрывали его от сиденья вдвоем. Штатник брал этого пса на сезон, надобности в нём уже не было, поэтому Сигнал поехал с нами. Собак затолкали в передок короба нарт, хоть бы кто огрызнулся, такие интеллигентные собачки — звука не издали.
Постоянные рывки и тряска нарт на ухабах. Снежная пыль с запахом выхлопа бензина. По дороге догрузились мясом лося и пустыми канистрами. Комфорт закончился, пришлось остаток пути сидеть на задке нарт, спиной к ветру, закутавшись в кусок брезента.
Вот и поселок, дом охотоведа. Жена и две маленькие дочки, щебечущие вокруг отца. По традиции, для меня уже была натоплена баня, на лавке стояла трехлитровая банка пенной браги и свежая, еще горячая булка белого, испеченного на березовых дровах хлеба, и началось действо: пар, веник, горячая вода, брага из банки, хрустящий хлеб и так — до ночи, а потом — сон праведника в прогретой до последней досочки бане.
В. Максимов
Рисунки В. Шишкина
“Охота и охотничье хозяйство” №2 – 2009