Проснулся я за пять минут до того, как должен был зазвенеть будильник. Сна как не бывало. Сегодня выходной, а на дворе сентябрь. Кто в это время долго спит, когда за окном бушует осень, а прибрежная тайга, как сказочная красавица, так и манит к себе мужиков, чтобы обнять, обласкать, покормить душу эмоциями, без которых настоящему охотнику долго не прожить? Брожу по дому на цыпочках, чтобы не разбудить жену и детишек. Рюкзак принимает в себя провиант. Крепкий чай подгоняет сердце. И вот я уже на улице, подпоясанный тяжелым патронташем, с ружьем, которое находиться все еще в своей смирительной рубашке. Малыш, мой постоянный спутник в тайге, переворачивается через голову в вольере от радости, заслышав мои шаги. Мотоцикл чихнул несколько раз и завелся. И не успел я выехать из гаража, как собака в один миг прыгнула в коляску. Ну, с Богом. Перекрестился и покатил по поселку. Туман сегодня был непробиваемым, видимость 40—50 метров. Мотоциклу хочется ехать быстрее, но я держу его в рамках приличия. Лесной поселок. Лесорубов здесь живет столько же сколько и охотников. Собаки, хозяева которых, по всей видимости, сегодня остаются дома, провожают нас с Малышом со злобным лаем. Кобелек у меня крупный, западносибирская лайка, и довольно задиристый. И дай бы ему сейчас волю, не миновать драки. Выскакивать же на ходу из коляски ему не хочется.
Поселок у нас небольшой, поэтому вскоре я уже ехал по лесовозной дороге, углубляясь в тайгу. У каждого здешнего охотника есть свои любимые места. Так и у меня. Еще вчера наметил куда пойду. А для этого мне нужно было проехать всего семь километров. Примерно на половине пути, спускаясь с горушки в низину, в которой еще был жуткий туман, я, как на камни, наезжаю на выводок глухарей. Скрипят тормоза — птицы веером разлетаются из-под колес. Пес выпрыгивает из коляски, теряет равновесие, катится кубарем до обочины. Вскакивает на ноги и пулей бежит в лес за птицами. Я заглушаю мотоцикл. А по тайге уже понеслось куриное «ко-ко-ко». И следом за этими сладкими птичьими словами, еще слаще — песня собаки. Расчехляю ружье, собираю его е боевой вид, заряжаю троечкой и окунаюсь в тайгу. Попытаться бы сейчас подсчитать удары сердца. Думаю, что бесполезно. Сплошной гул в груди. На подходе оглядываю деревья. Глухарят было штук восемь, и все они сидели рядышком. Раскрывай только глаза пошире и, может, повезет. Между тем глухарка подразнивала собаку и перелетела дальше — хороший прием, видимо, старая самка и не один выводок вырастила. Еще пару раз так сделает — и собака далеко от малышей.
Я возвращаюсь к дороге, носиться за ними бесполезно. Ну, вот то место, примерно, где должны сидеть молодые птицы. Малыш же надрывается лаем где-то уже в километре от меня. Пусть побухтит вволю, скоро глухарка его покинет. Сам же от камелька до вершинки осматриваю деревья. Не могли они далеко улететь, сидят не шелохнутся, попробуй высмотри. Один из глухарят не выдержал, слетел, но, правда, после того, как я прошел то дерево, на котором он сидел. И ровно одного мгновения не хватило, чтобы произвести выстрел. Я остановился. Впереди стояла солидная кудрявая береза, на ветках которой вполне могла спрятаться от меня птица. Веду взгляд от первых сучьев кверху. Лист еще почти весь зеленый. Раздеваю каждую ветку глазами. И где-то посередине дерева, почти у самого ствола замечаю какое-то подобие птицы. Ну, точно, вон свешивается вниз хвост глухаренка. Туловища и шеи почти не видно. Что-то чернеет, поди разбери. Поднимаю ружье — удар в плечо и гул выстрела полетел по тайге. Береза выпустила из своих рук мой трофей, и он черно-коричневой тушкой забился под деревом. Справа и слева от меня захлопали крыльями другие птицы.
Юный представитель глухарей оказался в моих руках. Подросткового оперения у него почти не видно, и весил он не намного меньше взрослой птицы. Настроение и без этого удачного выстрела было хорошим, а сейчас словно обрело крылья. Собачьего лая больше было не слышно, и возле мотоцикла мы с Малышом появились почти одновременно. За попытку завладеть добытой птицей я погрозил ему кулаком, но лапки и крылышки, конечно же, достались ему И вот мы вновь едем к конечной точке нашего маршрута Пока охотились, по дороге проехала машина, так что если и сидела где-то птица на земле, то ее спугнули.
Техника есть техника, раз, два и на месте. Вот она речка Нюгус. Слева от нее разработан большой карьер, справа расчищена площадка для свалки хлыстов в запас. Оставляю на ней свой аппарат, и мы с моим верным псом исчезаем в тайге. Если, конечно, можно сейчас назвать ее тайгой Чего греха таить, где прошел лесоруб, остается очень невыразительная картина: пни, мелкий подсад, семенные куртины и бескрайние поля вырубок, на которых горами лежат сучья от деревьев. Сухостой, что стоит на краях лесовосстановительных полос, валит бродяга-ветер. Такой пейзаж быстро утомляет глаза, а душа начинает ныть. Прочь гнусные мысли. Я ухожу от вырубок краем болота. Слева от меня под крутым и высоким берегом бежит юркий Нюгус, а рядом с ним с полкилометра нетронутой тайги. Малыша совсем не видно, работает собака. Я разглядываю следы на мху, какой они давности и кто их оставил. И лоси набродили, и михейкины кучи рассказывают, что он тут уминает за обе щеки чернику и голубику. На болотниках четко видны глухариные и тетеревиные наброды. Сосновая гривка сменилась ельником. И вот он, долгожданный лай. Посадил Малыш кого-то на дерево. Ускоряю движение. Лай к югу от моего направления, там солидное болото, по краям которого растут деревья. Подхожу все ближе и ближе. Азарт перевешивает осторожность. Сучки под ногами хрустят. И только я заметил белый бок своей собаки, как тут же на сухой сосне увидел глухаря. Сидит на самой макушке, голова повернута в мою сторону. Явно он слышал мой подход. Расстояние совершенно не убойное, метров семьдесят. Ранить и потерять птицу никак не входило в мои планы. Поэтому с минуту я думал, что делать. Буду подходить как можно ближе, другого не дано. Но стоило мне только показаться из-за дерева, как глухарь застрекотал на своем языке и был такое. Малыш кинулся за ним, но все его старания были напрасны. Птица улетела за тридевять земель. Ясно, что собака не умеет говорить, но понять, что она думает, вполне можно. Самое лестное, что она могла сейчас сказать про меня, так это «идиот». Я развел руками, показывая собаке, что, мол, больше так не буду, И та довольная, что я признаю свою ошибку, вильнула хвостом и исчезла в тайге. Но буквально через каких-нибудь десять минут не стайка, а целое скопище косачей разорвало тишину своими крыльями. Сосчитать их было невозможно. Малыш, тот и вовсе одурел. Гавкнет несколько раз под птицей — та срывается. Он бежит к другой, та же картина. А их видимо-невидимо. Один из тетеревов подлетел ко мне и сел на вершинку ели. Ружье у плеча, выстрел — и птица кубарем летит вниз. Тут же с боку на меня налетают два тетерева. Ловлю одного из них на мушку, делая при этом упреждение. И подбитая птица с лёту врезается в березку. Быстро перезаряжаю ружье и опять готов к стрельбе.
Собака даже не прибежала на мои выстрелы. Вот это переполох: квохтанье, хлопоток крыльев, лай собаки. Я подбираю добытую дичь, не забывая при этом отрезать лапки и крылышки. Собака в активном поиске и ее надо подкармливать. Когда тетерева все- таки разлетелись, кобелек прибежал ко мне. Язык до земли, дышит как в последний раз. Я улыбаюсь, теперь я вправе сказать, что он старый дурень. Лапки и крылышки за совсем короткое время очутились в желудке собаки. В знак благодарности она помахала хвостом и исчезла в лесу.
Дичи кругом было видимо-невидимо. Слава Богу, что Малыш практически не увлекался рябцами. Согнать сгонит, но не бегает за ними. Практика предыдущих лет говорила ему, что это напрасный труд. Иду дальше, места почти до каждого кустика знакомы. В прошлый раз шел чуть дальше и подбил глухаря. Как знать, может и сегодня повезет. Выхожу на вырубку и иду по одному единственному волоку, который протоптали лесорубы прямо по центру узкого соснового бора. Слева и справа болота, поросшие мелким сосняком. Брусники под ногами столько, что ступать некуда. По краям болот черника и голубика. Снимаю рюкзак и уплетаю ягоды за милую душу. Невдалеке мелькнуло белое пятнышко собаки. Она летела вниз с бугра со скоростью пули. И только исчезла из вида, как в том месте раздался грохот крыльев поднимающегося глухаря. Я тут же присел и замер. Дыхание перехватило, сердце, дремавшее до этого, пустилось в пляс. А глухарь, как истребитель, прошел надо мной, чуть не задевая меня крыльями. Аж воздухом обдало.
Хотя до обеда был еще целый час, я решил попить чаю. Да и собака пусть отдохнет, и мне отдых совсем не повредит. А пока огонь похрустывает сучками, я сбросил с птиц верхнюю одежду. В облегченном виде их гораздо легче носить. А вдруг еще удача, зачем перегружать плечи ненужным грузом. А собаке какая радость покопаться в перышках! Крепкий свежезаваренный чай — лучший друг любого таежника. Испил его — и нет усталости. Вот и я. нагрузив себя двумя кружками, вновь готов штурмовать удовольствия. Мои сборы в дорогу подняли на ноги Малыша. Он прекрасно знал наш сегодняшний маршрут, поэтому посеменил дальше. Где-то вдалеке лаяла собака, и тому охотнику улыбнулась удача, потому что до меня долетело эхо выстрела. И другому, и пятому, и десятому повезет. Тайга не жадная, потрудись и вот оно — вознаграждение. Относись лишь к ней так же, как она к тебе.
День потихоньку начал портиться. Огромные тяжелые дождевые тучи, как стражники, загораживали солнце. Как будто кто-то ему угрожал. В общем-то по тени передвигаться по захламленной тайге гораздо легче, но с солнышком всегда веселее. Так что душа всегда приветствует всплески света и тепла на небе. Дичи я уже настрелял, и можно, конечно же, повернуть обратно. Но идти по распуганной тропе мне не хотелось. Да и силы еще исчерпаны лишь на четверть. А душа вообще очень вместительная, ее так быстро не насытишь. Сколько в нее не складывай впечатлений, всегда найдется место для новых. Да по сути, по ее прихоти мы, все охотники, и ходим в тайгу. Мясо и прочие продукты можно купить в магазине. После таких мыслей мурашки побежали по спине. Я представил свое существование без всего этого, что сейчас меня окружает. И сразу невольно из груди вылетело: «Я люблю тебя, тайга». И вспоминаются слова одного из охотников: «Не запрещайте еще крепче любить свою Родину». Эти слова сказаны на всевозможные чиновничьи запреты: то есть туда не ходи, то не делай, это нельзя. Без всяких оснований на это. Просто сверху, оказывается, все видно лучше. А любой охотник знает, что «закон — тайга, прокурор — медведь», и когда человек один на один с природой, совесть самый лучший советник в их взаимоотношениях. А еще лучше об этом сказал один поэт: «Не раз меня в судьях совесть и очернит и обелит». Этим все сказано.
Фу, понесло меня куда-то, прочь размышления. Малыш между тем стал помахивать хвостом, а это говорит о том, что где-то рядом дичь. Ружье вновь в руках, сердце замирает от каждого шороха, от резкого дуновения ветра, от разговора листвы на березах. В эти секунды словно летишь. Сладкий такой полет. По собаке видно, что она работает по старому следу, то туда ткнется, то тут вынюхивает, где посвежее. Явно, что набродила там не птица, а какая-то зверюшка. Еще минута, еще немного терпения. И вот оно, мгновение. Малыш, собака уже в таком возрасте, что зайцы, поди, его не должны бы интересовать. Нет, взял и нашел тот куст, под которым нежился зверек. А потом погоня. Визгу на весь лес, словно поросенка режут. Да где лайке угнаться за косым. Несколько скидок — и вот тебе ни зайца, ни запаха, лишь язык вывалился из пасти до земли. Я не ругаюсь на него, пробовал по молодости отучить от такой охоты. Не раз вица прохаживалась по спине. Что толку, не понимает он мои слова. Как это так можно отпустить без погони такой лакомый кусочек? И не раз он приходил на охотах после долгого отсутствия с полным, почти до земли животом. Вот тогда, конечно, брало зло. Вперед не бежит, кондыбает сзади. На мои угрозы реагировал быстро, ложился на спину, лапки кверху, «лежачего не бьют». А по взгляду видно, что если я не против, то он может отрыгнуть Позлишься. позлишься и охотишься сам по себе. И собака сам, и следопыт, и стрелок.
«Молодец, зайчишка, а тебе так и надо», — повышаю голос на собаку. Еле заметная тропа струится по бугоркам, не задевая болот. Скоро старая лежневка с километр по просеке и кривое озеро. Там основательный перекур и поворот к дороге. Иду дальше. Бугорок спустился в низинку, собаки не видно. Зато я почти наступаю на выводок рябчиков. Самочка вспорхнула на березку. Щебечет, подставляет себя под выстрел. Малыши расселись так же недалеко, но они настолько малы, что рука просто не поднимается сделать выстрел. Медленно прохожу это место. Рябушкз не выдерживает напряжения и улетает. А вслед за ней, словно по команде, заспешили ее сорванцы.
Впереди залаял Малыш. Убыстряю ход. Лай азартный, беспрерывный, значит по-зрячему работает, то есть видел, куда села птица. И когда расстояние сократилось до критического, начинаю подходить, выверяя каждый шаг. Треск сучка под ногой сейчас равносилен взрыву бомбы. Трехэтажные нелитературные слова, которыми я себя награждаю после каждой ошибки, уже, кажется, иссякли. А птицы не видно.
Вот Малыш задирает голову на елку, иногда посмотрит на меня, не прекращая лаять. Но сколько я ни старался разглядеть живность наверху, мне это не удавалось. Белка. Растянулась, наверное, вдоль ствола. Попробуй, разгляди маленький комочек. Уже в открытую обхожу дерево — нету. Глажу собаку. «Тебе это надо, вопить на весь лес?» Собака отбегает и продолжает лаять. «Ну, как хочешь, хоть до ночи надрывай голос», и с этими словами я продолжаю свой путь.
Вот и лежневка, идти по ней гораздо легче, чем по лесу. И когда я прошел уже приличное расстояние, появился мой пес. Говорят, собаки не обижаются. Если вам вдруг кто-нибудь такое скажет, не верьте. Еще как обижаются. Кобелек пробежал в стороне от меня, и весь его вид говорил, что он совершенно меня не знает. И на мой приветствующий свист, даже не повилял хвостом. А мне все равно здорово, хоть небо уже все закуталось в тучи и с минуты на минуту заявится дождь. Я, конечно же, ему не рад, но у меня нет выбора. Придет — поздороваюсь, пробежит мимо — помашу ему ручкой.
Лежневка пошла вправо, а просека налево. Идти по ней тоже одно удовольствие. Торная тропа, болото пушистое и мягкое, почти без воды. За ним галечник, по которому, слоено змейка, ползет речушка. Она очень узкая и в засушливый год даже местами пересыхает. Ну. а в дождливое лето так просто не перешагнешь. Излюбленное место для лосей и медведей. А уже начался гон у сохатых. Все болото исчерчено их следами. не увязался бы Малыш за ними, наверняка, где-то рядом днюют. Но вместо лосей он находит тетеревов. Недовольные, что их потревожили, они квохкочут. Садятся на близко стоящие сосны, и начинается концерт. Почти голое болото, шевельнись, и вся стайка умчится к лесу. А Малыш разошелся во всю, но не сидят под его лаем косачи. Дразнят и перелетают. Перелетают и дразнят. Утащили за собой на вырубку, а там растворились в березняке. Перехожу ручей, достаю из рюкзака кружку и с большим удовольствием освежаюсь холодной водицей. Осталось совсем немного до озера. Оно обрублено лесорубами, на месте, где раньше возвышался сосняк, сейчас рвутся к небу березки и осинки. Левая сторона озера болотистая и поэтому лес тут сохранился. Хоть и чахлый, но зато нетронутый. Ягод кругом — собирай, не собрать. А, значит, и дичь должна быть, и словно подтверждая мои мысли, я слышу, как слева от меня с земли поднимаются глухари. Раздается скерканье. Явно птицы старые, а значит — опытные. Да и грохот крыльев такой, что у меня сразу во рту пересохло. Ну, точно, Малыш, бросивший косачей, бежал стороной и наткнулся на них. Глухари не дураки, перелетели озеро и расселись на соснах, которые не тронули лесорубы. Их было три штуки. Один утянул подальше, а два оставшихся сидели и дразнили собаку. Сосны стояли на самом берегу, и погляди птицы вниз увидели бы себя в водном отражении. Малыш воды не боится: прыг в воду и на ту сторону. Расстояние здесь сто метров, а у дробовика короткие руки, не достать. Обходить — птицы увидят. Я от досады сел на пень и стал наблюдать, что же произойдет дальше. Малыш на той стороне. Скинул с себя воду и давай орать что есть силы. Он же не видел меня, когда бежал и плыл за ними. С утра так везло, а тут неудача от неудачи. Но мне уже интересно, как птицы поведут себя дальше. А что птицам: округа как на ладони. Скыркают себе. Один даже хвост распушил, словно токовать захотел. Ну, думаю, подавится Малыш слюной от злости, что я не появлюсь. Эх, фотоаппарат бы сейчас, красивый бы снимок получился. После десятиминутного лая пес совсем ошалел, подобрал на земле сучек и давай его грызть. А то застынет, прислушается, а меня нет. И гавкать-то стал как-то по-другому, или голос подорвал, на вой бы не перешел. Глухарям надоело, видимо, любоваться собакой, и они срываются с деревьев.
Любого охотника можно обидно ударить словами, что, мол, мы все изверги, губим живых существ. Но так устроен мир. Сказочный и неповторимый, ужасный и милейший.
Малыш преодолел стометровку воды за рекордное время и тут как тут возле меня. Надо же, обиды на морде совсем не видно, глаза хитрющие, трется об меня, тыкает в бок носом, мол, хватит тебе, хозяин, дуться. Долго надувать щеки я и не собираюсь. А плечи сказали, что пора нам закруглятся с охотой. И вообще на охотах тело с душой не дружат. Вечные споруны, а их можно понять. Мышцам хочется понежиться, отдохнуть, заживить ссадины и мозоли, а душе хоть бы что. Ей и туда хочется и сюда. Все надо успеть, запомнить, запечатлеть. И для чего она трудится? Видимо, когда охотник состарится и дряхлому телу будет до лампочки, чего хочет душа, вот тогда-то она и вспомнит эти чудесные мгновения нашей жизни. Листай память, лежа на диване, глотай сладкие слюни молодости, догорай медленно гаснущим костром, от которого многие могут погреться.
Рюкзак на спине, бродни разогнуты, потому что с неба полил дождь. Не беда, одежду высушим, тело отдохнет. Главное — душе сегодня с памятью повезло.
С. Дианов
“Охота и охотничье хозяйство” №9 – 2010